Роман с пивом - Микко Римминен

— Ну, что-то я так сразу и не припомню, — сказала Лаура. — У меня вообще к соку не столь болезненное отношение, как у вас.

— Что ж, очень жаль, — сказал Жира.

Затем последовало короткое и немного разочарованное молчание, во время которого пару раз прогрохотал гром, глухо отзываясь во всех дворах, улицах и переулках.

Дождь уже не шел, а как-то всеобъятно моросил, так что сложно было сказать, где, собственно, он начинается, на небе или где-то здесь на улице, где по-прежнему бурлил довольно полноводный поток, если не сказать стремнина.

Типы в кожаных куртках за соседним столиком допили наконец свое пиво, дружно поднялись и, ни слова не говоря, с абсолютно невозмутимыми лицами быстро разошлись в разные стороны. Тяжелые вытянутые капли, похожие на длинную вязкую слюну, то и дело, несмотря на навесы, падали на стекла барных окон, внутри же бара по-прежнему царило полное безразличие к разбушевавшейся за окном погоде, мрачные сгорбленные существа одиноко и безучастно сидели каждый за своим столом, словно в большой стеклянной клетке.

В углу пестрый музыкальный автомат с завидным энтузиазмом выдавал в зал размеренные порции цветастого изобилия, изрядно подпорченные монотонным ритмом, в противоположном углу женщина средних лет в помятом и видавшем виды берете изо всех сил пинала воспротивившейся ее воле игровой автомат. Когда она уже изрядно поколотила эту невменяемую машину, персонал бара решил-таки наконец вмешаться и прекратить рукоприкладство. Женщину тихо проводили обратно в ее «ложу», где на столе выстроились в ряд три недопитых коктейля, сплошь утыканные всевозможными соломинками, зонтиками и прочими ненужными украшениями.

— Не знаю почему, но мне вдруг пришло в голову, что здесь я чувствую себя в полной безопасности, — сказал вдруг Жира. — Это, конечно, может быть, звучит несколько странно, когда вокруг бушует стихия и все такое прочее.

— Но мы же вроде тебе не чужие люди, — заметил Маршал.

— У тебя, наверное, психологическая зависимость от близких людей, и, когда они рядом, ты чувствуешь себя спокойно, — сказала Лаура и потрясла пустой кружкой, где на дне тихо загремели кусочки нерастаявшего льда, потом неожиданно поднесла кружку ко рту и зарычала в нее, что, вероятно, должно было послужить знаком того, что она хочет еще.

— Я тут подумал, — сказал Хеннинен.

— Это очень хорошо, — тут же отозвался Жира.

— Да нет, вас тогда рядом не было, я это уже давно подумал, я даже не помню точно, когда это случилось, ну да ладно, так вот, я подумал тогда о законе всемирного тяготения.

— Ну надо же, — закашлялся Эрно.

— Похоже, ты очень вдумчивый человек, — заметила Лаура.

— А это никак не связано с той историей про дерево, которую вы нам днем рассказывали? — спросила Густав.

— Склонность к вдумчивости всегда являлась отличительной чертой характера Хеннинена и нашла отражение даже в его манере одеваться, — сказал Жира. — Я имею в виду, что такое смешение стилей, как у тебя, — это смелое проявление индивидуальности. Я, конечно, говорю про твой костюм в сочетании с экстрамодными туфлями.

Но Хеннинен на это не повелся. Он сидел и задумчиво постукивал ногтем по краю кружки, а потом неожиданно заговорил:

— Так вот, я подумал тогда о зависимости. Это ведь вопрос такой, как бы это сказать, довольно проблематичный. Тьфу ты черт, ведь не хотел же употреблять этого слова. Ну да ладно, так вот, пока я думал, у меня вдруг возник такой вопрос, может ли зависимый находиться выше объекта своей зависимости.

— Он это серьезно? — спросила Густав.

— Думаю. Или надеюсь. В общем, увы, но похоже, что да.

— Нет, но ведь если действительно задуматься, что зависимость напрямую связана с зависанием, если представить себе эту картину, то подумайте сами, что произойдет, если зависимого вдруг взять и отпустить, он же тогда, к черту, грохнется со всей дури. А это разве нормально?

— То есть ты хочешь сказать, что надо крепче держаться за свои многочисленные проблемы, да? — не понял Маршал.

— Да нет, я и сам толком не знаю, что я этим хотел сказать и хотел ли вообще что-то говорить. Я просто подумал, ведь что получается, по какой-то никому не известной причине зависимость всегда направлена сверху вниз. И наверное, все это из-за чертова закона всемирного тяготения, из-за того, что все, на фиг, в мире подчинено ему. Вот мне и подумалось, что если бы всемирного тяготения не было, то народ зависал бы прямо в небо, ну то есть ногами ввысь.

— Тогда это, пожалуй, сложно было бы назвать зависимостью, — сказал Жира.

— Вот-вот, именно это я и имел в виду, если, конечно, считать, что вообще что-то имел в виду.

— Из всего этого можно сделать вывод, что все в этом мире зависит от того, на чем висит, — сказала Густав и посмотрела на Хеннинена как бы невзначай, но при этом пристально и серьезно, так, словно задавала вопрос, правда, с самим вопросом оказалось сложнее, но, скорее всего, смысл вопроса сводился к тому, что не пора ли уже закрыть тему.

— Ну да, пожалуй, — сказал Хеннинен и добавил: — Вы, эта, извините.

А потом вдруг Эрно решил почему-то повторить свой вопрос о роде занятий, объяснив это тем, что ему интересно, какая профессиональная среда формирует такое необычное мышление, он, конечно, немного не так это сформулировал, но смысл был именно такой, на что Хеннинен стал было даже отвечать, что, типа, ничем мы толком не занимаемся, но тут его прервал Жира и сказал, что в некотором роде мы, можно сказать, предприниматели, Эрно, в свою очередь, заинтересовался и попросил подробностей, но как только Жира собрался пуститься в долгие объяснения, связанные с его прошлогодней неудавшейся попыткой организовать фирму по помывке окон, во всей округе неожиданно погас свет, и затея с рассказом сама собой сошла на нет.

А потом вдруг наступила кромешная темнота. Такая, что никто даже не осмеливался ничего сказать, казалось, она тут же поглотит все слова, даже если начнешь кричать.

Это была густая, тягучая, влажная, хлюпающая, всепроникающая темнота, неподвластная пониманию, но будоражащая самые глубокие инстинкты, темнота, которой тут же хотелось найти объяснение и наказать виновного.

Она была такой темной, что дрожащие всплески все еще бушующей где-то на краю города грозы делали ее лишь более непроглядной. Но в то же время было в ней нечто таинственное и пугающее, так что даже мысли стали короткими и сбивчивыми, нагнетая обстановку, как в детективном романе.

А потом вдруг ужасно захотелось спать.

~~~

Сознание, таясь, как блудный сын, постепенно возвращалось домой, то есть, очевидно, само в себя. Точнее, все произошло таким образом, что рядом вдруг появился Жира, который, выставив вперед палец, точно какой-то инопланетянин, стал тыкать этим пальцем в плечо и твердить имя Маршала, однако, после того как вместе с сознанием пришло и осознание окружающей темноты, стало казаться, что все это было лишь кратким выходом в некое яркое пространство, что, в свою очередь, вызвало острую необходимость пробормотать нечто в виде прощения, объясняя, что все это лишь следствие сильного потрясения, но потом язык снова перестал слушаться, и с губ сорвался вопрос, сколько же, блин, длился этот сон, на что Жира ответил, что не будет отвечать на этот вопрос. И когда, немного придя в себя, удалось-таки просверлить взглядом эту непролазную темноту, оказалось, что далеко не весь свет в мире исчез безвозвратно, и на остановке такси по-прежнему таращат желтый глаз таксомоторы, очевидно, самое напряженное время их графика прошло, и теперь, как уже упоминалось выше, их было на остановке сразу несколько, что, безусловно, определенным образом служило неким утешением и гарантом безопасности.

Когда после, бесспорно, немного бледного и сонного первого удивления, вызванного внезапным потемнением, появилась возможность анализировать и комментировать происходящее, стало казаться, что сидишь в крошечной темной коморке и при этом ведешь разговор, все участники которого прячутся в темных пыльных бархатных мешках. Жира в порыве своего побудительного энтузиазма уже вещал всем о том, что, пожалуй, никогда прежде не видел такой темноты, на что Маршал и Эрно почти одновременно сказали «угу», а после Эрно, чье «угу» прозвучало все же на долю секунды позже, чем «угу» Маршала, так вот после Эрно высказалась Лаура, которая, со своей стороны, тоже подтвердила верность сделанного наблюдения, сказав, что да, пожалуй, так и есть, и тут же за ней вступила в разговор Густав, промычав «во бля», а потом в темноте послышались шаги, и кто-то пробежал мимо, выкрикнув на ходу, что где-то в центре города взорвалась бомба, на что Хеннинен проворчал в ответ, что никакая это, на фиг, не бомба, а просто гром, он и вправду, надо сказать, нарочито громко проворчал, что было вполне понятно, попробуй-ка в такой темноте что-то там считать с лица.