Роман с пивом - Микко Римминен

Удар сумочкой на, так сказать, общей шкале насилия не стоял в разряде действий, опасных для жизни человека, а потому реакция Хеннинена на начавшуюся вслед за этим позиционную войну была куда более основательной, чем просто испуг. Ссорившиеся замерли перед Хенниненом, подняв руки в забавную, но все же довольно грозную боевую позицию, и стали изрыгать практически непрерывные очереди зычных ругательств. Они как бы нашли наконец с помощью Хеннинена общий язык, который отчасти был также свидетельством их незыблемой веры в силу и мощь командной борьбы, так что теперь настал черед беспокоиться о здоровье Хеннинена, и, несмотря на то что все за столиком давно стояли, только Эрно сумел найти в себе силы перейти к действиям и бросился бежать; за ним без лишних препирательств потянулись и остальные. Как-то еще за столиком удалось заметить, что Эрно, черт его знает по какой причине, время от времени с интересом поглядывает на Хеннинена; не то чтобы он очень открыто это делал, скорее это чувствовалось интуитивно; как бы то ни было, сейчас он спешил на помощь тому самому Хеннинену, и это казалось настолько правильным и само собой разумеющимся, что даже не воспринималось, как какое-нибудь там удивительное благородство.

Как только некий временный застой был таким образом успешно преодолен, события стали сменяться с молниеносной быстротой, неизбежно приближая развязку и ее возможные болезненные последствия. Как-то так случилось, что за очень короткое время в это сиюминутное событие вплелись неким загадочным полушерстяным образом все происшествия уходящего дня, словно раскрыв тем самым трагический тайный замысел, и это было настолько подло и низко, что даже участвовать в этом не хотелось, во всем этом дне, но теперь уже глупо было упираться рогом, в самом конце, когда все спорные решения так или иначе возвращаются к своим спинномозговым началам, все эти непредсказуемые передвижения посреди тихого и размеренного христарадничества, как, например, сейчас, когда всем табором бежали по мокрому хлюпающему асфальту в направлении этой несчастной остановки такси, которая, как оказалось, и является действительным эпицентром всех событий, хотя глупое самомнение и старается перетянуть эту роль на себя. И все же во время этой короткой перебежки удалось обратить внимание и на то, что происходило вокруг: дождь теперь совсем прекратился, а фонари, как уже говорилось выше, зажглись, иными словами, жизнь продолжалась в своих, можно сказать, привычных пределах, черные стены похожих на каменные глыбы домов вспыхнули маленькими светлыми прямоугольниками, улица ожила и задвигалась, наряду с бегунами зашелестели колесами все, за исключением одного, таксомоторы, их, пожалуй, совсем не радовала возможность стать свидетелями того, как разрешиться в скором времени эта напряженная шахматная позиция, по всем признакам грозящая перейти в жестокое человекоизбиение, и тут уж никак нельзя обвинить их в трусости, ибо возможное развитие событий включало вероятность того, что все эти драчуны вдруг в какой-то момент сорвутся и бросятся по машинам, приводя салон в негодность своими к тому моменту уже абсолютно грязными, потными, кровавыми лохмотьями и всевозможными испражнениями.

Уже на остановке стало ясно, что Хеннинену, скорее всего, удастся спастить. Его противники все еще стояли перед ним и шипели, но и они вынуждены были смолкнуть и перевести взгляд по причине приближения целой группы сподвижников. Эрно шел впереди и выглядел очень грозно. «Какого хрена», — спросил он у мужика, на что тот прорычал в ответ: «А сам какого хрена», вся прибывшая компания тут же была готова включиться в процесс аргументации, но зарождающемуся ору не суждено было набрать силу, ибо, не успев толком даже начаться, он внезапно оборвался до полной, ужасающей тишины, причиной которой стало появление из-за угла группы спешившихся байкеров-великанов, которые, независимо от того, что там произошло на месте аварии и кто в ней был виноват, как-то до боли в мышцах напоминали именно тех самых великанов.

— Вот сейчас я умру, — прошептал Маршал.

И кто знает, были ли они как-то связаны с этими байкерами, но, как бы то ни было, Лаура, Густав и Эрно очень быстро смотали удочки. Просверкав пятками, в полном смысле этого слова, метров десять, они схватили единственное оставшееся на остановке такси. Водитель, видимо, тут же понял, что клиенты спешат, и, круто развернувшись на дороге, так резко газанул в сторону центра, что колеса бы и правда демонстративно взвизгнули, если бы покрывающий асфальт водный поток этому не воспротивился.

Однако внимательно разобраться с данной звукорежиссерской проблемой времени не было, потому как и своих было хоть отбавляй. К месту события уже прибыли тугие, плотно набитые мышечной массой кожаные жилеты, числом четыре, при взгляде на которые подумалось, что они-то уж точно не побрезгают никакими мерами наказания, независимо от того, кого и в чем обвинят. Никто из оставшихся не делал никаких видимых попыток к бегству, так и стояли, три плюс два, где два — та самая ссорившаяся пара, которая теперь тоже застыла на месте в испуганно-уважительных позах, и вся эта скульптурная композиция стояла довольно долго, пока наконец один из кожаных чудовищ не произнес: «Ну, парни, зашибись».

Точнее, он произнес другое слово, которое, конечно, тут же вызвало необходимость тщательного раздумья над тем, что бы оно могло значить. Пожалуй, самым приятным выводом было бы решить, что кожаные просто так по-доброму и совсем незлобно шутят, но эту версию пришлось почти сразу же отмести, во-первых, потому, что даже интуитивно она с каждой секундой казалась все менее реальной, а во-вторых, по той причине, что непонятно откуда на тротуаре вдруг появилась панически завывающая полицейская колымага, из которой, конечно же по закону всеобщей подлости и подлой неизбежности, вылезли те самые полицейские, которые днем столь серьезно отнеслись к заднице Хеннинена.

Они приближались, вышагивая так, словно в паху у них были теннисные шарики, нервно теребили свои резиновые дубинки и выглядели изрядно уставшими. На сей раз они не пожелали ни доброго дня, ни доброго вечера, а сразу стали выяснять, что это здесь за собрание.

— Да все путем, мы как раз подошли проверить, — сказал тот хряк, который еще совсем недавно сделал столь сомнительное заявление, единственный из всей компании, который вообще хоть что-то говорил, — похоже, он у них был кем-то вроде пресс-секретаря.

— Вот как, — произнес полицейский, который помоложе.

— Я же сказал, у них все в порядке, — повторил байкер, обвел всех пытливым взором, по-отечесски погрозил огромным, как дубина, пальцем и не спеша направился к бару, покачивая на ходу огромными ручищами. Его спутники последовали за ним.

Полицейские крайне внимательно, насколько это было возможно в состоянии повышенного переутомления, проследили за их уходом, а затем вновь вернулись к данной конкретной ситуации и оглядели довольно-таки потрепанную группу оставшихся. Затем тот, который постарше, сказал:

— Поступило заявление, что тут какая-то потасовка.

Тогда женщина затараторила, что эти засранцы, бля, лезут в чужие дела, но сказать она толком ничего не успела, потому что Хеннинен тут же перебил ее и стал объяснять, что он всего лишь хотел помочь человеку, оказавшемуся в беде, и тогда оба полицейских вдруг подозрительно замерли, внимательно посмотрели на Хеннинена, и один из них сказал:

— Мы ведь тебя предупреждали?

— Угу, — ответил Хеннинен и повесил голову, изо всех сил пытаясь показать, как он сожалеет.

И тут вдруг появилось странное противоречивое чувство: с одной стороны, наступило как бы облегчение, все-таки жаждущие крови кожаные жилеты навевали куда больший ужас, чем парочка копов, замучившихся ходить ночью по домам, но, с другой стороны, волнение даже нарастало, ибо ситуация с каждой минутой становилась все более затруднительной. Полицейские молча, не сводя глаз, смотрели на Хеннинена, который, в свою очередь, казалось, вот-вот распадется на части, усиленно пытаясь показать, как он раскаивается, и все вокруг замерли и только ждали, когда же они наконец сжалятся и скажут что-то типа «а ну разойдись». А потом вдруг эта семейная пара, из-за которой, собственно, и разгорелся весь сыр-бор, почему-то решила, что им такой приказ уже отдан, не в смысле, что они подумали, что им разрешили официально разойтись, они теперь явно воспринимали себя только как единое целое, но просто потому, что они тихо и незаметно улизнули к остановке, где тут же сели в очередное, чуть слышно подкатившее к ним такси, которых, надо сказать, снова скопилось не так уж мало в ожидании несчастных жертв тихого вечера, особенно теперь, когда в дело вмешались представители власти, и для возможных нарушителей порядка были готовы прямо-таки королевские условия, так вот, возвращаясь к семейной паре, они, значит, не долго думая, уселись на заднее сиденье такси и уехали восвояси, а полицейские даже не собирались их останавливать, или задерживать, или организовывать погоню, нет, они по-прежнему очень тихо и очень замученно стояли на месте.