Маньяками не рождаются - Анна Маяская

УПЛЫВАЮЩЕЕ НАСЛЕДСТВО

В этот день Игнат Терентьевич пришёл в себя. Ему вдруг стало лучше, прояснилось сознание и он потребовал пригласить к себе нотариуса. Главврач позвонил к ним домой, но к телефону никто не подошел и тогда он решил исполнить последнюю волю умирающего. В палату приехала женщина с правом составлять завещание и пригласила двух свидетелей. Главврач дал ей справку о том, что больной действительно не может сам никуда выехать и его жизнь может составить несколько часов. Свидетели подписали новое завещание, нотариус дала слово не разглашать тайну до его смерти и месяц после. Но времени у Игната Терентьевича совсем не оставалось. Через несколько часов он умер. Позвонили жене и сыну, но подошла только невестка и сказала, что их нет дома. Сама Вера не решилась привезти домой покойника и попросила пока подержать тело в больничном морге. Игнату Терентьевичу было всё равно где находиться, и он лежал на каталке морга под простыней в холодном помещении. В этот день его родные так и не узнали о смерти кормильца. Любовь, его жена, предавалась утехам поздней страсти. Её молодой любовник не был меркантильным человеком, ему нравилась эта женщина, которая снимала необходимость думать о будущем. Оба они понимали, что Игнат муж обречён и ждали конца, после чего двое любящих сердца воссоединятся в законном браке. А пока телефон был выключен, вино на столе было замечательным, время шло незаметно.

Утром на работе оба узнали о кончине человека, которому были обязаны всей этой роскошью. Любовь Ивановна позвонила сыну в офис и сообщила печальную весть.

— Не делай трагедии, мама, оставь хлеб актёрам. Лучше поезжай и забери тело домой. Неудобно как-то.

— Я считала, что мой сын мужчина и сделает это за меня.

— Значит ты ошиблась, — сказал Павел и положил трубку.

Любовь Ивановна трагически заломила руки и расплакалась. Слёзы совсем не означали проснувшуюся совесть по отношению к оставленному в его последние часы мужу. Её расстроил разговор с сыном.

— Погоди у меня, ты еще попляшешь, — злорадно подумала мать. — Прибежишь просить денег. Но больше ты их не получишь. Тогда и посмотрим, кто хозяин в доме?

За телом в морг поехали сотрудники. В доме тоже они, только другие, готовились к похоронам. У Любовь Ивановны был готов траурный наряд, выбранный ею с особой тщательностью и она походила на красивую безутешную вдову, потерявшую дорогого ей человека. Павел тоже в черном костюме и тёмной рубашке, соблюдал приличия. Вера почти не показывалась в зале, где стоял гроб с покойным. Она неуютно чувствовала себя и, признаться по правде, страшно боялась покойников. Девочка взглянув на неподвижно лежащего в гробу бледного деда, повернулась и ушла. Неискушенная в притворстве душа разрывалась от горя. Хороший, тёплый дедушка лежал неподвижно и эта неподвижность пугала ребёнка, напоминала о том, что он умер и его закопают в землю. Она забралась в дальний угол комнаты наверху, где лежало белье и стояла гладильная доска, забилась под неё, прикрытую простыней и дала волю слезам.

Отчаяние было искренним и это была единственная душа, что скорбела по ушедшему из жизни человеку. Он был незаурядным руководителем, любящим семьянином и не заслуживал такого наплевательского отношения со стороны жены и сына. Вся его жизнь была посвящена им. Всё, что он создавал, было для них, во имя их благополучия. Сейчас у гроба толпилось много людей, сновали из комнаты в кухню, располагались стайками во дворе. Ночью остались самые близкие сотрудники, соседи, с которыми мало поддерживали отношения, но они оказались чуткими людьми. Павел не выходил из дома. Он ждал завтрашнего дня, когда состоятся похороны. Тогда можно будет сбежать из дома, где окружающая обстановка становилась неприятной и неуютной…

— Скорее бы на кладбище. Слишком утомительно это видеть, — жаловался он своим коллегам, тоже прибывшим в дом.

Вместе с ними была и Нина. Она с любопытством разглядывала дом, ей очень нравилось в огромных комнатах, где жили всего четыре человека. Пятый, уже завтра обретёт своё вечное пристанище. Отец и мать Веры тоже пришли проводить свата в последний путь. Отцу не понравилось состояние Веры. Он не мог приписать большой печали от смерти свёкра и понял, что у неё в семье наступил разлад. Поговорить было невозможно, слишком много людей собралось вокруг.

Наступил час выноса тела из дома. Оркестранты стояли наготове чтобы сыграть попутный марш в небытие. Зазвучала музыка, резкая, громкая, режущая слух пронзительными звуками траура. Мужчины несли гроб на руках. Сзади шла вдова с сыном и невесткой. Дочь оставили дома. Там готовили стол для поминок. Шли медленным шагом долго. Потом остановились, разместились по машинам. Гроб поставили в катафалк и туда же сели родственники и самые близкие. Среди этих людей почему-то оказалась Нина. Вера вопросительно посмотрела на Павла, но тот отвёл взгляд в сторону. Они после ссоры на улице не разговаривали, но смерть отца всё расставила на свои места, было бы стыдно выяснять отношения. И всё же несмотря ни на что, Вера чувствовала себя отвратительно, зная, что её соперница находится рядом с ней, там, где её не должно было быть. Было ли то ревностью или уколом самолюбия она не знала, но всё же не желала видеть нахальную девчонку рядом с собой.

Приехали на кладбище. У могилы ожидали те, кто рыл её для нового жильца. Гроб поставили на край могилы, началось прощание. Любовь Ивановна подошла, опустилась на колени. Она поцеловала мужа в лоб и приняла скорбный вид. Сцена прощания затянулась. Жена никак не могла найти слов и стояла на коленях, сложив на груди руки. Она проклинала себя за эту паузу и никак не могла достойно выйти из положения. Наконец Павел взял мать под руку. Она благодарно взглянула на сына. Он прекрасно понял ход её мыслей. Два человека одинаковой безнравственности были духовно близки. Гроб опустили в землю. Церемония была закончена.

Оставался поминальный обед. От радости, что всё закончилось, безутешная вдова, хватив лишку спиртного, подняла бокал и вместо слов, — Пусть земля ему будет пухом, — произнесла:

— За здравие нашего Игната.

— Вы хотели сказать «за упокой», — поправил кто-то.

— Да, да, за упокой, — согласилась веселёнькая хозяйка.

— Так как гости тоже были достаточно навеселе, вряд ли кто сильно обратил на оговорку внимания. А тому, кто покоился в могиле было безразлично, какие тосты произносят за столом в его честь.

— Ты придёшь сегодня? — спросила Нина Павла, когда он вышел провожать гостей.

— Конечно нет, — ответил сердито «опечаленный» сын.

Дома остались свои и прислуга, у которой было много работы.

Потом были девять дней, сорок.

Жизнь вошла в свою колею. Предстояло побывать у нотариуса, так как нужно было оформить формальности в связи со смертью главы семьи. После сорокового дня Любовь Ивановна прибыла в нотариальную контору. Нотариус попросила её сообщить сыну о необходимости его присутствия и назначила день. Павел с нетерпением прибыл на эту встречу.

— Может быть отец догадался избавить меня от опеки матери, — думал он, глядя на женщину за столом, вскрывающую конверт с завещанием.

То, что они услышали, было подобно молнии, ударившей в сердце наследников. Половину состояния, находящуюся в недвижимости как-то дом, здание фирмы, завод, заграничные офисы он завещал государству в лице областного управления милиции. Оформленные дарственной другим лицам, не принадлежали жене, так как были разной, несемейной собственностью. Свои акции он распределил тоже пополам и вторую половину отдал сотрудникам, проработавшим с ним более десяти лет. И только десять процентов он завещал сыну. Жене назначил ежемесячное содержание в сумме десяти тысяч рублей оставленной им суммы, предназначенной для этих целей. Дом, в котором они жили, оставил внучке. Дом этот ранее принадлежал его отцу, подаренный сыну в связи с его сорокалетием. Небольшую косметическую фабрику передал жене. Она приносила доходы прочные, но небольшие, не более ста тысяч долларов в год. Павлу оставил свои сбережения в сберкассе в размере трёхсот тысяч рублей.

Обескураженные, шокированные жена и сын покойного метали гром и молнии. Необходимо было через суд восстанавливать справедливость, оспаривать завещание. Это было стыдно, но без суда оставалось мизерное содержание. Любовь Ивановна теряла власть на производстве, Павел лишался безразмерных доходов. До полугода, когда наследники получат доступ к наследству было более четырех месяцев.

— Вполне хватит для судебных разборок, — подумала Любовь Ивановна.

— Я отсужу всё, что он передал по своему бессовестному завещанию, — решил сын.

Оба, полные решимости действовать, садились каждый в свою машину. Любовь Ивановна знала о существовании супружеской доли и явно хотела выиграть раунд у покойного супруга. Но суды. Эта мысль угнетала её.