О природе человека - Эдвард Уилсон

Глубинная структура религиозных убеждений может быть изучена путем анализа естественного отбора на трех последовательных уровнях. На поверхности находится отбор церковный: ритуалы и условности отбираются религиозными лидерами по их эмоциональному воздействию в современных социальных условиях. Церковный отбор может быть либо догматическим и стабилизирующим, либо евангелическим и динамичным. В любом случае результаты передаются культурно. То есть различия религиозной практики между последующими обществами основываются на усвоении, а не на генах. На следующем уровне находится отбор экологический. Сколь бы верен церковный отбор ни был эмоциям последователей религии, сколь бы легки ни были правила для усвоения, сама практика должна быть испытана на соответствие требованиям среды. Если во время войны религия ослабляет общество, способствует разрушению среды, сокращению жизни или мешает размножению, то, несмотря на все краткосрочные эмоциональные преимущества, такая религия ступает на путь самоуничтожения. Наконец, в разгар этих сложных эпициклов культурной эволюции и популяционных флуктуаций частота появления генов меняется.

Наша гипотеза заключается в том, что частота генов меняется в соответствии с церковным отбором. Следует помнить, что человеческие гены программируют функционирование нервной, сенсорной и гормональной систем тела, а следовательно, почти неизбежно влияют на процесс обучения. Они накладывают ограничения на развитие определенных видов поведения и правила усвоения других его видов. Табу на инцест, ксенофобия, разделение объектов на священные и светские, иерархические системы доминирования, пристальное внимание к лидерам, харизма и наведение транса — вот элементы религиозного поведения, которые, скорее всего, формируются с помощью программ развития и правил обучения. Все эти процессы очерчивают социальную группу и объединяют ее членов в непоколебимый и неоспоримый союз. Наша гипотеза утверждает, что подобные условия существуют, имеют физиологическую основу, а физиологическая основа, в свою очередь, имеет генетическое происхождение. Следовательно, церковный выбор осуществляется под влиянием цепи событий, которые от генов через физиологию ведут к определенному обучению в течение жизни человека.

В соответствии с этой гипотезой частоты генов взаимно меняются через нисходящую последовательность нескольких видов отбора — церковного, экологического и генетического — на протяжении жизни многих поколений. Религиозные установки, которые последовательно способствуют выживанию и размножению своих последователей, ведут к формированию физиологических механизмов для сохранения верности данной религии на протяжении всей жизни. И это идет на пользу генам, которые определяют такие физиологические механизмы. Поскольку религиозные установки в процессе развития отдельных людей отдалены от генов, они могут серьезно меняться в ходе культурной эволюции. Некоторые группы (например, индейцы-шейкеры) могут даже принять установки, которые снижают генетическую приспособленность одного или нескольких поколений. Но в течение жизни многих поколений основополагающим генами придется за это расплачиваться сокращением популяции в целом. Доминировать станут другие гены, которые отвечают за механизмы противодействия снижению генетической приспособленности в связи с культурной эволюцией. В результате девиантные практики просто исчезнут. Так культура неустанно испытывает управляющие гены, но все, что она может сделать, — это заменить один набор генов другим.

Гипотеза взаимодействия между генами и культурой может быть либо подтверждена, либо опровергнута путем анализа воздействия религии на экологическом и генетическом уровнях. Более доступен уровень экологический. Мы должны спросить: какое воздействие каждая религия оказывает на благополучие индивидов и племен? Каковы исторические корни религии? В каких условиях она зародилась? Если религия отражает реакцию на потребности или повышает эффективность функционирования общества на протяжении жизни многих поколений, корреляция согласуется с гипотезой взаимодействия. Если же религия идет вразрез с этими ожиданиями, даже если ее нельзя связать с репродуктивной приспособленностью относительно простым и разумным способом, гипотеза оказывается сомнительной. Наконец, генетически запрограммированные ограничения обучения, открытые психологией развития, должны соответствовать основным тенденциям религиозных установок. Если этого не происходит, гипотезу нельзя считать верной. Логично будет предположить, что в таком случае культурная эволюция имитирует теоретически предсказанный паттерн эволюции генетической.

Чтобы охватить достаточно широкий диапазон тем, определение религиозного поведения следует расширить и включить в него магию и другие священные племенные ритуалы, а также верования, основанные на мифологии. Я уверен, что даже после этого шага имеющиеся данные будут подтверждать гипотезу генно-культурного взаимодействия. Лишь немногие исторические эпизоды идут вразрез с ней.

Возьмем для примера ритуал{187}. Вдохновленные энтузиазмом этологии Лоренца и Тинбергена, некоторые социологи провели аналогию между человеческими церемониями и животными демонстрациями, связанными с коммуникацией. Сравнение это, мягко говоря, неточное. Большинство животных демонстраций представляют собой дискретные сигналы, имеющие определенное значение. Их можно сопоставить с позами, выражениями лица и элементарными звуками в нелингвистической коммуникации человека. Некоторые животные демонстрации, например самые сложные формы сексуальной демонстрации и формирования связей у птиц, настолько изощренные, что многие зоологи иногда называют их церемониями. Но даже такое сравнение ошибочно. Большинство человеческих ритуалов — это не просто передача сигнала. Как подчеркивал Дюркгейм, они не только обозначают, но еще и подтверждают и омолаживают моральные ценности общества.

Священные ритуалы — чисто человеческие. Элементарные их формы связаны с магией, то есть активной попыткой манипулировать природой и богами. Росписи верхнего палеолита в пещерах Западной Европы говорят об особой значимости промысловых животных. Первобытные художники изображали копья и стрелы, направленные в тела животных. На других рисунках мы видим мужчин, танцующих вокруг убитой дичи или стоящих перед животными со склоненной головой. Возможно, эти рисунки — колдовство, связанное с внушением: предполагалось, что изображенное на рисунке повторится в реальной жизни. Предварительное действие сопоставимо с намеренными движениями животных, которые в ходе эволюции часто ритуализировались и превращались в коммуникативные сигналы. Виляющий танец пчелы — это миниатюрная репетиция полета от улья к месту сбора нектара. «Прямой отрезок», расположенный в центре танца-восьмерки, является очень важной частью процесса. Его направление и продолжительность передают масштабы реального полета. Первобытный человек легко понял бы смысл такого сложного поведения животных. Магия была, и в некоторых обществах остается, уделом особых людей — шаманов, колдунов, прорицателей. Считалось, что только они обладают тайными знаниями и умеют общаться со сверхъестественными силами природы. Неудивительно, что влияние таких людей порой превышало влияние вождей племени.

Антрополог Рой А. Раппапорт недавно доказал, что священные ритуалы мобилизовывали и сплачивали первобытные общества, то есть обеспечивали прямое и биологическое преимущество{188}. Церемонии несли в себе информацию о силе и богатстве племен и семей. У марингов Новой Гвинеи на войну людей призывают не вожди и не какие-то другие лидеры. Группа исполняет ритуальный танец, и мужчины демонстрируют свою готовность оказать племени военную поддержку тем, присоединяются к танцу или нет. Затем племя может точно определить свою военную мощь, подсчитав количество воинов. В более развитых обществах устраиваются военные парады, сопровождаемые символами собственного величия и ритуалами государственной религии. Цель подобной демонстрации абсолютно та же. Знаменитые церемонии с раздачей подарков у индейцев с северо-западного побережья позволяли людям продемонстрировать свое богатство количеством сделанных ими даров. А затем вожди могли направить энергию групп на производство новых товаров, тем самым повышая влияние семей.

Ритуалы также упорядочивали отношения, в которых могла возникнуть неопределенность и вредная для общества неточность. Лучшими примерами подобного режима общения служат ритуалы перехода. Процесс взросления и превращения мальчика в мужчину в биологическом и психологическом смысле идет очень медленно. Всегда есть моменты, когда он ведет себя словно ребенок, хотя стоило бы уже вести себя по-взрослому, и наоборот. Обществу трудно определить его как ребенка или как взрослого. Ритуал перехода устраняет неопределенность, решительно меняя правила классификации: вместо непрерывного градиента возникает дихотомия. Кроме того, такой ритуал укрепляет узы, связывающие юношу со взрослыми мужчинами, которые его принимают.