О природе человека - Эдвард Уилсон

Если такое решение первой дилеммы хотя бы частично правильно, оно приводит нас непосредственно ко второй дилемме — к сознательному выбору между врожденными ментальными склонностями. Элементами человеческой природы являются правила обучения, эмоциональные подкрепления и гормональная обратная связь, которая направляет развитие социального поведения по определенным каналам, оставляя другие без внимания. Человеческая природа — это не просто набор результатов, достигнутых в существующих обществах. Это огромный потенциал, который может быть сформирован путем сознательного построения обществ будущего. Изучив реализованные социальные системы сотен видов животных и поняв принципы, по которым эти системы развивались, мы можем с уверенностью сказать, что вся совокупность способов поведения людей составляет лишь мизерную долю от теоретически возможных. Более того, человеческая природа — это сборная солянка из особых генетических адаптаций к давно исчезнувшим внешним условиям — к миру охотника-собирателя ледникового периода. Современная жизнь богата и стремительна — так кажется тем, кто находится в ее гуще. Тем не менее это лишь мозаика культурно гипертрофированных архаичных поведенческих адаптаций. И в центре второй дилеммы оказывается порочный круг: мы вынуждены выбирать из элементов человеческой природы, опираясь на систему ценностей, которую те же самые элементы создали в давно исчезнувшую эволюционную эпоху.

К счастью, это кольцо человеческих затруднений не настолько тугое, чтобы его нельзя было разбить усилием воли. Основная задача биологии человека — выявить и оценить все ограничения, которые влияют на решения этических философов и всех остальных людей, и сделать вывод об их значимости посредством нейрофизиологических и филогенетических реконструкций разума. Эта задача является необходимым дополнением к продолжающемуся изучению культурной эволюции. Она изменит основы социальных наук, но никоим образом не уменьшит их глубину и значимость. Она откроет нам биологию этики, а это позволит выбирать более глубоко понятые и более прочные системы моральных ценностей.

Вначале новые специалисты по этике захотят взвесить главную ценность выживания человеческих генов в общем пуле на протяжении нескольких поколений. Лишь немногие осознают истинные последствия растворяющего воздействия полового размножения и связанного с ним снижения значимости «линий» происхождения. ДНК индивида несет в себе примерно равные вклады всех предков любого отдельно взятого поколения, и эта сумма должна быть поделена между всеми потомками в любой момент будущего примерно поровну. У каждого из нас более двух сотен предков, которые жили в XVIII веке. Каждый из них дал своему живущему ныне потомку менее одной хромосомы. В зависимости от степени аутбридинга у каждого из нас до миллиона предков, живших в 1066 году. Генри Адамс очень точно сказал о норманно-английском происхождении: «Если бы мы могли вернуться в прошлое и жить снова во всех своих двухстах пятидесяти миллионах арифметических предках XI века, то нам пришлось бы заниматься массой удивительных вещей. Почти наверняка мы пахали бы практически все поля Контантена и Кальвадоса, ходили бы к мессе во все приходские церкви Нормандии, служили бы в армиях каждого правителя, духовного или светского, во всем регионе. И обязательно помогали бы строить церковь Мон-Сен-Мишель»{201}. Вернемся назад еще на несколько тысяч лет — секунда на часах эволюции, — и генный пул, из которого вышел каждый современный британец, охватит уже всю Европу, Северную Африку, Ближний Восток. Отдельный человек — это эфемерная комбинация генов, почерпнутых из этого пула, и его наследственный материал вскоре вновь растворится в нем. Поскольку естественный отбор влияет на поведение индивидов, стремящихся к собственному благу и благу своих ближайших родственников, человеческая природа склоняет нас к императивам эгоизма и трайбализма. Но более отстраненный взгляд на долгосрочный курс эволюции должен позволить нам выйти за рамки такого слепого процесса принятия решений, осуществляемого в рамках естественного отбора, и увидеть историю и будущее собственных генов в судьбе всего человеческого вида. Взгляд этот характеризуется словом, которое возникает почти интуитивно. И слово это — благородство. Если бы динозавры восприняли такую концепцию, они выжили бы. Они могли бы стать нами.

Я верю в то, что правильное применение эволюционной теории способствует разнообразию генного пула, поскольку это — главная ценность. Если, как показывает жизнь, наследственность умеренно влияет на разнообразие ментальных и атлетических способностей, то мы должны рассчитывать на то, что в самых обычных семьях неожиданно будут появляться дети, наделенные выдающимися способностями, но, став взрослыми, не смогут передать эти качества своим детям. Биолог Джордж С. Уильямс назвал такое явление у растений и животных «сизифовым генотипом»{202}. Его рассуждения основывались на простом аргументе элементарной генетики. Почти все способности определяются сочетанием генов в разных участках хромосом. Воистину выдающиеся люди, слабые или сильные, должны находиться в экстремумах статистической кривой. Наследственный субстрат их характеристик образует редкие комбинации, которые возникают в результате случайных процессов формирования новых половых клеток и слияния этих клеток для создания новых организмов. Поскольку каждый человек, рожденный половым путем, обладает уникальным набором генов, исключительные сочетания этих генов вряд ли возникнут дважды в одной и той же семье. Если гениальность является наследственной, то она появляется из генного пула таким образом, который трудно оценить или предсказать. Сизиф упорно катил свой камень в гору, но тот снова и снова скатывался с вершины. Так и генный пул человечества создает наследственного гения разными способами и в разных местах, случайным образом разбрасывая его по всему поколению. Гены сизифовых сочетаний распределены по всей популяции. И хотя бы по этой причине нам нужно озаботиться сохранением всего генного пула, нашей величайшей ценности. Когда-нибудь мы будем обладать невообразимыми сегодня знаниями о наследственности, и тогда у нас появится возможность заниматься демократически управляемой евгеникой.

Универсальные права человека следовало бы считать третьей первичной ценностью{203}. Данная идея не является общей — это скорее изобретение современной евро-американской цивилизации. Я полагаю, что мы захотим сделать эту ценность первичной не в силу ее божественного происхождения (обычно короли правят по божественному праву) и не из подчинения абстрактному принципу неизвестного высшего порядка, а просто потому, что все мы — млекопитающие. И наши общества устроены по плану млекопитающих: индивид в первую очередь стремится к личному репродуктивному успеху, а во вторую — к успеху своих ближайших родственников. Дальнейшее сдержанное сотрудничество являет собой компромисс с целью получения преимуществ членства в группе. Разумный муравей — давайте на мгновение представим, что муравьи и другие общественные насекомые сумели развить у себя высший интеллект, — сразу счел бы подобную ситуацию биологически неразумной, а концепцию личной свободы — абсолютным злом. Мы поднимаемся до высот универсальных прав человека, потому что в развитом технологическом обществе власть достаточно «текуча» и может обойти императив млекопитающих. Долгосрочные последствия неравенства будут представлять реальную опасность для тех, кто временно извлекает из него пользу. Я думаю, что это и является истинной причиной всемирного движения за права человека. Понимание его чисто биологической подоплеки в конце концов будет более привлекательно, чем любая рационализация, заставляющая культуру подкреплять такое неравенство и искать подходящие для него выражения.

Затем поиск ценностей выйдет за пределы чисто утилитарных расчетов генетической приспособленности. Хотя естественный отбор всегда будет основным двигателем эволюции, он проявляется через каскад решений, основанных на вторичных ценностях, которые исторически служили основными механизмами выживания и репродуктивного успеха. Эти ценности в значительной степени определяются самыми сильными нашими эмоциями: энтузиазмом и обострением чувств от новизны ощущений; восторгом открытий; чувством триумфа от победы в битве или спорте; спокойным удовлетворением от разумного и правильного альтруистического поступка; этнической и национальной гордостью; силой семейных уз; спокойным биофилическим наслаждением от близости животных и растений{204}.

Необходимо расшифровать нейрофизиологию подобных реакций, а их эволюционная история еще ожидает реконструкции. В них проявляется некий принцип сохранения энергии — акцент на любую из них в ущерб остальным все равно повышает общий потенциал. Поэты отлично это понимали. Вот, например, о чем писала Сафо: