Учение о цвете - Иоганн Вольфганг Гёте

* * *

Мы видим немало значительных предметов, складываемых из частей; рассматривая произведения архитектуры, мы видим, как части нагромождаются в правильных или неправильных соотношениях; поэтому атомистическое понятие для нас естественно и сподручно; потому-то мы не колеблемся применять его также в органических случаях.

* * *

Материал каждый видит перед собою; содержание находит только тот, кто имеет что приложить к нему, форма же остается тайной для большинства.

* * *

Люди обладают вообще только понятием рядоположности и совместности, но не чувством внедрения и взаимопроникания; ибо понимаешь только то, что сам в состоянии сделать, и охватываешь только то, что сам можешь произвести. Так как в опыте все является раздробленным, то люди думают, что и высочайшее можно сложить из кусков[110].

(П. 1804)

* * *

Динамический способ представления: становящееся, действенное, возбуждающее, поступательно-движущееся, производящее. Атомистический способ представления: ставшее, пассивное, возбудимое, покоящееся, произведенное.

(Соч. 1805)

* * *

Убеждение, что все должно быть в готовом виде и налицо, если посвятить ему должное внимание, совершенно окутало туманом это столетие (XVII); даже цвета нужно было принимать как совершенно готовые в свете, раз им желали приписать какую-нибудь реальность; так этот образ мышления, как самый естественный и удобный, перешел из семнадцатого в восемнадцатый, из восемнадцатого в девятнадцатый век; он будет и дальше на свой лад оказывать полезное действие и ясно и отчетливо изображать нам существующее, между тем как идеальный образ мышления дает нам узреть вечное в преходящем и мало-помалу возвышает нас до той надлежащей позиции, где соединятся человеческий рассудок и философия.

(Статья о Юнгиусе)[111]

* * *

Высшая эмпирия относится к природе, как человеческий рассудок – к практической жизни.

* * *

Перед первичными феноменами, если они являются нашим чувствам обнаженными, мы испытываем особого рода жуткое чувство, доходящее до страха. Чувственные люди ищут спасения в изумлении; но быстро появляется деятельный сводник – рассудок, желая на свой лад связать самое благородное с самым обыденным.

* * *

Истинным посредником является искусство. Говорить об искусстве – значит желать опосредствовать посредника; и тем не менее с этой стороны пришло к нам очень много ценного.

* * *

Кто не умеет схватить разницу между фантастическим и идеальным, между закономерным и гипотетичным, тот, как естествоиспытатель, находится в скверном положении.

* * *

Есть гипотезы, где рассудок и воображение становятся на место идеи.

* * *

Нехорошо слишком долго задерживаться в сфере абстрактного. Эзотерическое вредит лишь постольку, поскольку оно пытается стать эзотерическим. Жизнь лучше всего поучается живым.

* * *

Великое зло в науках, да и повсюду, проистекает из того, что люди, не обладающие способностью образовать идеи, осмеливаются теоретизировать, не понимая, что на это не дает права какое бы то ни было количество знаний. Они приступают, правда, к делу с похвальным человеческим рассудком, но последний имеет свои границы и, переступая их, подпадает опасности прийти к абсурду. Область и наследие, подвластные человеческому рассудку, – это сфера деятельности. Действуя, он редко ошибется; высшее же мышление, умозаключение и суждение – не его дело.

* * *

Понятие – итог, идея – результат опыта; чтобы подвести этот итог, нужен рассудок; чтобы охватить этот результат, нужен разум.

* * *

Кто остерегается идей, теряет в конце концов и понятие.

* * *

Всякая идея вступает в явление как чуждый гость и, начиная реализовываться, с трудом может быть отличена от фантазии и фантазерства.

* * *

«Le sens commun est le génie do l’humanité»[112].

Обыденный рассудок, которому приписывается роль гения человечества, должен быть сначала рассмотрен в своих проявлениях. Исследуя, для чего пользуется им человечество, мы найдем следующее.

Человечество ограничено потребностями. Если последние не удовлетворены, оно вызывает нетерпение; если они удовлетворены, оно представляется равнодушным. Настоящий человек движется, стало быть, между обоими состояниями, и свой рассудок, так называемый человеческий рассудок, он будет применять для удовлетворения своих потребностей; когда это сделано, его задача – заполнять собою сферу безразличия. Если он не выходит из ближайших и необходимейших границ, это ему и удается. Но если потребности повышаются, выступают из круга обыденного, то обыденного рассудка недостаточно, он уже больше не гений, человечеству открывается область заблуждения.

* * *

В течение долгого времени занимались критикой разума; я желал бы критики человеческого рассудка. Было бы истинным благодеянием для человеческого рода, если бы обыденному рассудку могли убедительно показать, как далеко он может простираться, – а это и будет как раз столько, сколько ему совершенно достаточно для земной жизни.

* * *

В сущности говоря, вся философия есть лишь человеческий рассудок на туманном (amphigurisch) языке.

* * *

Человеческий рассудок, областью которого является собственно практика, заблуждается, лишь отваживаясь пускаться на разрешение более высоких проблем; с другой стороны, и более высокая теория редко умеет освоиться с кругом, где действует и орудует рассудок.

* * *

И как раз тогда, когда отстранены проблемы, допускающие только динамическое объяснение, снова появляются в порядке дня механические способы объяснения.

* * *

Все эмпирики стремятся к идее и не могут открыть ее в многообразии; все теоретики ищут ее в многообразном и не могут найти ее в нем.

* * *

Однако обе стороны сходятся в жизни, в деле, в искусстве. Это так часто говорилось; но мало кто умеет использовать это.

Анаксагор учит, что все животные обладают активным разумом, но лишены пассивного, который является как бы толмачом рассудка.

* * *

Обыденное созерцание, правильный взгляд на земные вещи, является наследием общего человеческого рассудка; чистое созерцание внешних и внутренних вещей очень редко.

Первое проявляется в практическом смысле, в непосредственной деятельности; второе – символически, преимущественно посредством математики, в числах и формулах, посредством речи, изначально тропической, как поэзия гения, как поговорочная мудрость человеческого рассудка.

* * *

Аллегория превращает явление в понятие, понятие – в образ, но так, что понятие все еще содержится в образе в определенной и полной форме и с помощью этого образа может быть выражено.

Символика превращает явление в идею, идею – в образ, и притом так, что идея всегда остается в образе бесконечно действенной и недостижимой и, даже выраженная на всех языках, осталась бы все-таки невыразимой.

* * *

Идея и опыт никогда не встретятся на полпути; соединить их можно лишь искусством и практикой.

(П. 1816)

* * *

Только в самом высоком и самом обыденном идея и явление сходятся