Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века - Олег Валентинович Ауров

к назначению которых местное консехо не имело никакого отношения. Речь идет о хурадо (iurados)[486]. Пространное фуэро Сепульведы ничего не говорит об их избрании и принесении ими клятвы в собрании консехо. «Королевское фуэро» предусматривает прямое назначение этих должностных лиц королем[487].

В ряде положений фуэро апортельядо, прежде всего те же алькальды и судья, выглядят более тесно связанными с королем как его министериалы, чем с собственной общиной. Это касается, в частности, круга дел, при разборе которых алькальды выступали в качестве первой королевской судебной инстанции, решая вопрос об апелляциях в вышестоящие суды короны (alçada por'al rey). Показательно, что и жалобы на злоупотребления со стороны алькальдов (как и судей) в ходе судебных разбирательств должны были поступать королю, а назначившая их община не играла в этом случае никакой роли[488]. Кроме того, алькальды чаще других должностных лиц упоминаются в связи с взиманием залогов по делам, напрямую относившимся к сеньориальной юрисдикции, т. е. к режиму «coto». Не случайно в одном из титулов пространного фуэро Сепульведы для алькальдов устанавливаются те же формы ответственности, что и для классического типа министериала — майордома[489].

Не менее значимыми были признаки того же, министериального, статуса в должности судьи. Выше мы уже обращали внимание на тесную связь последнего с сеньориальным палацием. Добавим к этому, что весьма показателен факт отчислений от сумм судебных штрафов в пользу названного апортельядо: эти отчисления, как правило, делались от доли короля или сеньора. Таким же образом, от причитавшихся им платежей выделялись средства и на оплату (soldada) судьи[490]. Наконец, в том же качестве министериала судья должен был рассматривать правомерность претензий лиц, получивших от короля-сеньора часть принадлежавших ему прав в рамках вассальных отношений[491].

Но особенно показательными выглядят некоторые элементы статуса городского писца, ставящие под сомнение самые основы взглядов на апортельядо как муниципальных магистратов. Напомним, что в Сепульведе нотарии должны были избираться общиной и приносить ей клятву на верность. Между тем некоторые документы из сепульведского архива противоречат описанному порядку. Так, в акте, изданном от имени консехо и датированном 1305 г., в качестве составителя документа фигурирует отнюдь не писец консехо, а нотарий, получивший права от некоего частного лица — Педро Гонсалеса, которому их пожаловал король[492].

Ситуацию проясняет другой документ, относящийся к более позднему времени. В июне 1335 г. Альфонсо XI (1312–1350), отвечая на жалобу консехо, сообщал сепульведцам, что он своей властью передал все эскрибании в королевстве в аренду, поскольку нуждался в деньгах для строительства флота (мы знаем, что в это время шла подготовка к походу на Альхесирас). Сепульведская эскрибания была передана на правах откупа некоему Хуану Фернандесу из Овьедо, который и назначал в Сепульведе писцов, а также получал доходы, причитавшиеся за оказываемые нотариями услуги. В итоге король удовлетворил просьбу консехо и вернул ему эскрибанию, признав неправомерность своих действий[493]. Однако община не была гарантирована от повторения подобного в будущем: ведь, как мы видели, изъятие эскрибании у консехо происходило не впервые.

Положение писцов-апортельядо в Сепульведе было весьма близким к положению их куэльярских коллег, где изначально законодательно был установлен порядок назначения этих должностных лиц королем, хотя городские нотарии в XIII в. именовались «писцами консехо»[494]. Почти все нотарии, фигурирующие в куэльярских документах XIII — середины XIV в. (так же, впрочем, как и в более поздних), получали полномочия не от консехо, а от частных лиц, которые, в свою очередь, приобрели их от короля на правах аренды.

Как свою прерогативу короли рассматривали и другую должность — альмотасена. Если они и соглашались на временную передачу консехо контроля над ней, то это бывало вызвано исключительными обстоятельствами. И здесь опять же наиболее красноречивым представляется пример Сепульведы. Около 1252 г. город посетил Альфонсо X. По-видимому, собравшееся консехо выразило явное недовольство лицами, получившими в аренду эталоны мер и весов. Монарх был вынужден уступить его просьбе и согласиться на назначение в качестве альмутасена человека от консехо (un omne bono). Он должен был назначаться на годичный срок в собрании общины, хранить эталоны, контролировать следование им при торговле, взимать штрафы за пользование фальшивыми мерами и весами, а также взимать некоторые королевские платежи и получать за это соответствующую плату. Однако при всем этом его статус определялся чертами экстраординарности: «добрый человек» лишь исполнял обязанности, действуя «рог almotacén» — за альмутасена. Насколько долго сохранялась норма, установленная королевской грамотой, нам неизвестно[495].

Последний по порядку (но не последний по значению) аргумент в пользу тезиса о необоснованности квалификации апортельядо как должностных лиц консехо касается форм представительства интересов общины вовне. В роли таких представителей ни в одном из известных нам источников не фигурируют оффициалы, действовавшие в рамках своих должностных обязанностей. От имени консехо перед королем или сеньором выступали совсем не они, а назначенные для каждого конкретного случая лица. Категории этих представителей будут подробно рассмотрены ниже. Здесь же обратим внимание лишь на сам факт, отраженный как в сепульведских[496], так и в куэльярских актах.

Так, в 1304 г., жалуя комплекс податных привилегий куэльярскому монастырю Св. Клары, Фернандо IV предусмотрел, что в случае их нарушения в королевский суд персонально должны будут прибыть в качестве представителей сторон процесса местные апортельядо, а особо от них — уполномоченный консехо (personero del conçejo)[497]. Таким образом, в отсутствии права представлять интересы консехо по долгу службы назначаемые королем, пусть и при активном участии местной общины, куэльярские оффициалы ничем не отличались от своих сепульведских коллег, при назначении которых консехо должно было играть несравненно более активную роль.

На наш взгляд, все отмеченные противоречия в статусе сепульведских и куэльярских апортельядо могут быть объяснены только тем, что в ведении консехо находилась не должность, а лишь право апробации конкретной кандидатуры министериала, представлявшего короля и сеньора на территории общины. Важно было, чтобы этот человек, действуя в пределах своих полномочий, по возможности не ущемлял интересов консехо: негативные примеры подобного рода содержатся в ряде использованных нами актов[498].

Поэтому совершенно не случайным представляются попытки куэльярской общины добиться королевской санкции на выдвижения кандидатур некоторых основных категорий апортельядо (прежде всего алькальдов) в своем собрании подобно тому, как это имело место в Сепульведе. Заметим, что и в этом случае право назначения оставалось за королем, и формальным основанием для вступления в должность оффициала выступало не решение схода, а выданная королем соответствующая грамота. Однако при всей своей ограниченности такой вариант представлялся гораздо более приемлемым для общины, опасавшейся передачи реальных властных