Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века - Олег Валентинович Ауров

учетом более широкого контекста позволяет в полной мере подтвердить высказанное предположение о феодальных истоках и характере сеньориальной юрисдикции.

2. Истоки и характер сеньориальной юрисдикции

В одном из куэльярских документов, в преамбуле привилегии Альфонсо X, датированной 1264 г. и адресованной консехо, говорится, что «служба» (servicio) может востребоваться с консехо «рог naturaleza» и «рог sennorío»[547]. Текст действовавшего в Куэльяре «Королевского фуэро» позволяет разобраться в сути этой дихотомии. Он выделяет две категории сеньоров. При этом лишь к одной из них, а именно к королевской власти, применяется определение «natural», несомненно родственное «naturaleza» куэльярской грамоты. Это определение подчеркивает особый характер сеньориальных прерогатив короны — «sennorío natural». Это понятие встречается не только в «Королевском фуэро». Известно, что латинские хроники часто называют королей «dominus naturalis», а их власть — «dominium naturalis», аналогично выражениям «sennor natural» и «sennorío natural» старокастильской хронистики. Во всех известных мне текстах эта королевская сеньория последовательно противопоставляется сеньориальной юрисдикции «обычных» сеньоров, т. е. светских и духовных магнатов[548].

Истоки и характер королевской «sennorío natural» станут предметом подробного исследования в третьем разделе настоящей работы. Пока же ограничусь лишь общими замечаниями, призванными определить характер зависимости консехо «por sennorío», т. е. от сеньоров города, не принадлежавших к кастильским монархам. В литературе получило широкое распространение представление, наиболее полно аргументированное X. Грассотти. Она полагает, что понятие «dominium naturale» (каст, «sennorío natural»; впервые упоминается в середине XII в.[549] в «Хронике Альфонсо VII») отражало статус короля как высшего должностного лица в системе публичной власти, т. е. как власть монарха над подданными — жителями земель в границах его королевства, в противоположность частному характеру вассальносеньориальных связей[550]. Однако этимология слова «natural» противоречит такому представлению.

Она не содержит никаких указаний на публичный характер королевских сеньориальных прав. Так, в тексте «Песни о моем Сиде» определение «natural» встречается достаточно часто, и не только применительно к характеристике королевской сеньории. Причем во всех случаях очевидно его происхождение от слова «natura» — «рождение», в свою очередь, восходящего к глаголу «na(s)çer» — «рождать», «порождать». Эту закономерность подтверждают многочисленные примеры. Так, «de natura somos de los condes de Carrion» — «Мы по рождению из графов каррионских» — говорят о себе противники Сида инфанты Диего и Фернандо. Соответственно, применительно к дочерям Кампеадора используется выражение «sus fijas naturales» — «рожденные им дочери». О верном сподвижнике Руя Диаса Мартине Антолинесе говорится, что он «el Burgales natural» — «родом из Бургоса» и т. д.

Иной перевод всех перечисленных и многих других выражений представляется невозможным. Следовательно, дословный смысл понятия «sennor natural» может быть передан как «сеньор по рождению», т. е. лицо, изначально (а не в силу пожалования вышестоящим сюзереном) обладающее сеньориальными правами. И действительно, эпический король дон Альфонсо из «Песни о моем Сиде» предстает как носитель такого типа сеньориальной власти, который автоматически распространяется на его вассалов. Права же последних обретают юридическую силу лишь после признания их королем-сеньором.

Положения «Королевского фуэро» полностью соответствуют высказанным выше соображениям и позволяют их существенно конкретизировать. Так, один из законов четвертой книги, устанавливая принцип верховенства сеньориальной власти монарха, аргументирует его следующим образом: «…никто не может иметь сеньорию, которая не подчиняется сеньории короля, [ведь последняя] имеет врожденный характер («natural») и в силу этого не может быть утрачена, хотя бы кто-то и захотел выйти из-под ее [власти]…»[551]. На этом основании жестоко каралось любое, даже словесное, посягательство на «sennorío natural»[552].

Теоретически король мог не уступать даже части своих полномочий, и теория отнюдь не находилась в полном противоречии с практикой: монарх всегда сохранял прямую сеньориальную власть над частью территории королевства. Уже упоминалось о том, что такой властью над Куэльяром обладал Санчо IV Храбрый, и аналогичные прерогативы сохранил его сын Фернандо IV. Подобная политика в каждом конкретном случае встречала полную поддержку консехо. Не случайно в 1304 г. по просьбе эстремадурских общин (среди которых была и куэльярская) король даже установил одной из своих привилегий, что более никогда не передаст «ни города, ни деревни, никакого другого владения ни инфанту, ни магнату», а переданное ранее возвратит под свою власть[553].

Однако в полной мере реализовать это пожелание было невозможно. Гораздо чаще король в соответствии с феодальными принципами организации власти уступал часть своих властных прерогатив представителям знати. Такой порядок устанавливало и «Королевское фуэро». После кончины монарха положение «sennor natural» автоматически наследовал его первенец. Все обладатели сеньориальных прав, т. е. части первичной королевской сеньории, были обязаны явиться к новому монарху и совершить «omenage» (facer omenage) в знак признания его власти[554].

Важно понять содержание термина «omenage», имеющего здесь ключевое значение. Прежде всего замечу, что его этимологическая связь с позднелатинскими «hominaticum», «homenaticum», «hominium» (оммаж) очевидна. По данным, собранным каталонским филологом Э. Родон-Бинуэ, этими словами в первую очередь обозначался вассальный контракт. В более широком же смысле понятие может интерпретироваться как отношения зависимости и личной верности, связывавшие вассала с его сеньором с момента принесения оммажа и также как клятва личной верности вассала своему сеньору. Пиренейское происхождение термина несомненно: первое известное его упоминание датируется 978 г., а в 20–50-х годах XI в. он прочно закрепился в понятийной системе каталонского феодального права[555].

Ключевая роль института вассального контракта в системе фиксации скрепленных им взаимных частноправовых обязательств изучена достаточно хорошо[556]. По существу, такие контракты составляли реальный фундамент всей политической системы феодального времени[557]. Добавлю, что ныне политическая организация феодальной эпохи представляется еще более сложной и гетерогенной, чем это считалось прежде; среди прочего она вобрала в себя и некоторые элементы публично-правового характера, унаследованные от античности и раннего Средневековья[558]. Однако решающую роль в системе так называемого феодального государства (если вообще можно констатировать существование государства в римско-правовом смысле применительно к высокому Средневековью) играли все-таки частноправовые узы.

К настоящему времени, когда представления о «нефеодальном» характере средневекового леоно-кастильского общества принадлежат уже прошлому испанской медиевистики, не вызывает удивления факт присутствия института «homagium» (или «hominium») запиренейского типа и в феодальном праве средневековой Кастилии. Оно знало этот институт не позднее XII в. — соответствующий термин фигурирует в тексте «Песни о моем Сиде»[559]. В следующем веке он появляется не только в «Королевском фуэро», но и в нарративных текстах. Так, вассальный ритуал, включающий «homagium» классического типа, упоминается в латинской «Готской истории» (Historia Gótica) Родриго Хименеса де Рада (XIII в.), причем соответствующий эпизод включен хронистом в повествование о предшествующей эпохе: знаменитый кастильский граф Педро Ансурес де Кастро