Проценты кровью - Андрей Анисимов

– Давно не видно нашего Руслана. Он случайно не говорил тебе, что собирается в поездку?

– Ты, Анвар, человек серьезный и трепать лишнего не будешь, – начал Арно и внимательно посмотрел в глаза гостя. Анвар никак не отреагировал на комплимент. Себе он цену знал и в комплиментах не нуждался. Выдержав взгляд хозяина шашлычной, начальник секретной службы стряхнул пепел сигары и, взяв листик кинзы, принялся молча его жевать.

– Я сам беспокоюсь за нашего друга-чеченца, – признался Арно. – Руслан собирался на переговоры, одолжил у меня на пару дней ствол и исчез.

– Зачем Ходжаеву ствол? – удивился Анвар. – Руслан телохранителей держал. У него охрана со стволами…

– И я те же слова ему сказал, – вспомнил свой разговор с чеченцем хозяин шашлычной. – А он говорит, для страховки. Видно, решил в одиночку рисковое дело провернуть, вот и вооружился.

– Если идешь на разговор с партнером, а ствол в кармане, значит, или партнер не знаком тебе, или наоборот знаком слишком хорошо, – предположил Анвар. – Это все?

– Клянусь мамой, больше ничего не знаю. Жду и нервничаю. Нет Руслана, нет моего пистолета. А я предупреждал, оружие у ментов зарегистрировано, – пожаловался Арно и пошел за шашлыком.

Вернувшись в банк, Анвар спустился к себе в кабинет и, соединившись по внутреннему телефону с Анчиком, доложил, что к разговору готов.

– Сиди у себя, Анварчик. Я освобожусь и приглашу тебя. Тут пока два кретина из Питера мне голову морочат, – ответил банкир по-грузински. Анвар улыбнулся. Ему было приятно, что шеф говорит с ним на родном языке.

Анчик сумел освободиться только через час. Выслушав своего начальника секретной службы, он задумался. Руслан взял большую сумму наличных долларов. Видно, хотел сделать выгодную покупку и поэтому одолжил у шашлычника ствол.

– Дело выглядит скверно, – сделал вывод директор банка. – Что ты, Анвар, об этом думаешь?

– Боюсь, что ствол чеченцу не помог, – медленно выговорил горец.

Анчик кивнул головой и неожиданно поинтересовался:

– Ты давно в драме не был?

Анвару местный театр не нравился. Он знал тбилисские премьеры. На сценах Грузии работали прекрасные мастера, и после них Анвару Чакнава в областном театре бывало скучновато.

– Как раз сегодня за обедом, батоно Анчик, я о нашем театре подумал. А был последний раз уж и не припомню когда, – ответил начальник секретной службы.

– Может быть, скоро придется, – усмехнулся банкир и, положив на плечо Анвару руку, похвалил. – Каргия, батоно, что мы оба о театре подумали. Люблю умных мужчин, особенно если они работают со мной.

Нателла Проскурина с трудом дожала питерские гастроли.

Подруги несколько раз пытались подбить примадонну на выпивку и затащить в артистическое кафе, но артистка грубо отказывала, и от нее отстали. Вернувшись в субботу из Петербурга, Нателла заперлась в общежитии и все выходные провела в постели. В понедельник театр спектаклей не давал, но из Москвы приехал драматург с пьесой для новой постановки, и труппу вызвали на читку. Проскурина вошла в зал и вместо того, чтобы сесть поближе к сцене, забилась в угол, куда свет прожектора не доставал. После чтения намечалось обсуждение и не исключался маленький банкет. Нателла мельком взглянула на драматурга, когда тот взобрался на сцену и стал щелкать пальцем по микрофону, проверяя его готовность.

– Господи, какой урод, – подумала Проскурина и отвернулась. Драматург и впрямь красотой не блистал. Толстый молодой человек с вислыми плечами и не по возрасту заметным брюшком носил маленькие, круглые очки и имел прическу с косицей.

– Действие первое. Картина первая. Смены декораций в пьесе не нужны, – начал драматург вкрадчивым голосом. – На сцене полумрак. В центре сцены кровать. На кровати Герман и Рита.

Рита: – Ты опять ничего не можешь!

Герман: – Я думаю о работе.

Рита: – Для чего думать о работе в постели?

Нателла не могла себя заставить вслушиваться в текст. После посещения ее гримерной блюстителем порядка настроение примадонны скатилось к нулевой отметке и больше не поднималось. Проскурина не очень жалела брошку, которую пришлось вернуть суровому гостю. Как известно, она не была приучена к дорогой ювелирке, и потеря вещицы не стала для актрисы трагедией. Не страдала артистка и от взятки натурой, которую пришлось заплатить следователю, хотя ей это и было обидно. Нателла скучала.

По-человечески и по-бабьи ей недоставало Ходжаева. Она даже теперь думала, что любила чеченца. Наверное, так и было на самом деле, если учесть сердечные возможности примадонны в области настоящих, а не сценических чувств.

Рита: – Я отдала тебе свое молодое тело!

Герман: – Молодым оно было пятьдесят лет назад.

Рита: – Не смей издеваться над женщиной… – с пафосом кричал драматург.

Текст пьесы тек мимо сознания Проскуриной. Мысли ее занимал Руслан. «Странно, что чеченец решил стать вором. Ходжаев и легально умел зарабатывать, – размышляла Нателла. – Он знал бандюков, но я думала, дел с ними не имел. У него крутился свой бизнес, и лицензия была».

Рита: – Ты импотент! Только я могла расшевелить тебя!

Герман: – Дура! Стоит один раз увидеть тебя голую, и точно станешь импотентом.

Рита: – Погляди на себя в зеркало. Может, тогда поймешь, что там, где у мужчин член, у тебя прыщик!

Герман: – Ах, так! Прощай! Я возвращаюсь в семью. К своим детям!

Рита: – Ты уверен, что они твои?! Тебе же нечем было их сделать…

Драматург выдержал паузу и протер очки.

– Господи! Сколько слов нам придется заучивать, – ужаснулась Проскурина. Для примадонны работа над текстом пьесы всегда казалась утомительной. Она с трудом запоминала свои реплики. В последней постановке, где актриса столь успешно играла несчастную проститутку, диалогов произносилось мало. Их заменяли вздохи и междометия.

Раздались редкие аплодисменты, и Нателла поняла, что читка закончилась.

– Прошу артистов не расходиться, – поклонившись, сообщил драматург. – Обсуждение в буфете. Заодно скромно отметим наше знакомство.

После этих слов сочинителя рукоплескания стали громче, и в них появилась искренность, а в зале произошло оживление. Заскрипели кресла, послышались смех и возгласы. Артисты поднимались с мест и через запасной ход двигались в сторону буфета. Нателла не пошевелилась. Через минуту партер опустел. Осветитель выключил единственный прожектор, высвечивающий круг возле микрофона, и в сумрачном зале осталась гореть синим светом маленькая дежурная лампочка.

– Вот где наша любимая артистка, – услышала примадонна мужской голос с заметным кавказским акцентом. Она оглянулась и увидела сзади себя трех высоких молодых людей в черных пальто и одинаковых кепках.

– Вы, ребята, откуда? Сегодня спектакля нет, – улыбнулась Проскурина. Южный акцент напомнил ей Руслана.

– Нам спектакль не нужен. Если захотим, сами такую постановку устроим, обхохочешься, – ответили из темноты.

– Соскучилась по Руслану, девочка? – спросил другой молодой человек. Нателла лиц не видела, в сумраке зала проступали лишь очертания трех фигур.

– Вы от Русланчика?! – обрадовалась актриса.

– Можно и так сказать, – согласился третий призрак. – Пойдем с нами. Посидим поговорим, Руслана вспомним.

Интонация кавказца не очень понравилась Проскуриной, но возможность узнать новости о судьбе друга заставили Нателлу согласиться. Она поднялась с кресла и пошла за незнакомцами. Они все вместе спустились по пусты иной лестнице спящего театра, вышли на улицу, и Проскурина увидела черный джип. Нателло открыли заднюю дверцу, и она очутилась между двух кавказцев. Ехали они не очень долго. Но артистка сидела посередине и толком, куда ее везут, разобрать не могла. Когда перед ней снова открыли дверцу, Нателла вышла и очутилась в глухом дворике старинного купеческого особняка. Кроме джипа, доставившего сюда компанию, во дворе стояло еще несколько шикарных иномарок и среди них спортивная «Мазда». Примадонну провели через охрану из двух здоровенных парней и впустили в маленький кабинетик. Нателла вошла. Дверь сзади захлопнулась, и артистка осталась одна. Она увидела письменный стол темного дерева, перед ним кресло и рядом три стула. На полированной поверхности стола лежала металлическая коробка с французскими сигарками «Крем». Нателла постояла, затем вернулась к двери. Выйти из кабинета она не смогла. Дверь оказалась на замке. Проскурина уселась в кресло и стала ждать. Часов Нателла не носила и, сколько времени прошло, не знала. Наконец она услышала, как кто-то отпирает кабинет. Она вскочила с кресла, но один из двоих мужчин, что вошли, ее остановил:

– Сиди, дорогая. Мы тоже сядем.

Проскурина послушалась. Один из вошедших был роста небольшого и имел заметную плешь. Второй, высокий и молодой, в черном кожаном пальто, был очень красив. Ближе оказался тот, что поменьше. Он устроился на стул рядом с артисткой и молча ее разглядывал. Красавец занял место поодаль.