Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

Я поднял голову.

— Правда, интересно? Интересно?

Не знаю. Это было не то слово.

Я бы сказал — захватывающе! Я уже хотел увидеть завтрашнюю газету. Чего, скажем, стоило сообщение, касающееся некоего Эберта Хукера.

Я знал Эберта Хукера. А в “Газетт” было сказано, что в ближайшее время старый пропойца убьется до смерти на рифе Морж, ибо нарушит инструкцию по употреблению обандо.

Я невольно потер виски.

Может, несчастный Эберт уже разбился, просто сообщение сформулировано неверно? Эберт действительно любил посидеть на рифе с чашкой обандо. Он называл это рыбной ловлей. Но почему убьется? Почему завтра?

Я запутался.

Впрочем, остальные полосы “Газетт” оказались рабочими.

Там конкретно указывалось, кто и с какого дня прикреплен к таким‑то предприятиям, каков рабочий график, какими часами можно пользоваться для отдыха. Правда, я не обнаружил в списке себя, но имя Маргет нашел. И порадовался за нее. Маргет — животное общественное, ей трудно усидеть дома. Вот только приписка… “…в самое ближайшее время Маргет Санчес, торопясь по узкой тропе, ведущей к мельнице старого Фернандо Кассаде, вывихнет ногу”.

Я удивился: какого черта ее понесет к мельнице?

И вообще к чему все эти мелкие пророчества? Неужели Кристофера Колонда мучает его странный дар? Я уважал Кристофера именно за сдержанность — даже в Лондоне, где так легко удивлять людей, он не злоупотреблял своими способностями.

Я спросил, когда выйдет следующий номер, и Маргет радостно рассмеялась:

— Через несколько дней. В дни, когда выходит газета, Кей, рабочий день будет начинаться на три часа раньше, чтобы граждане Альтамиры успевали знакомиться с новостями. Правда, удобно?

— Наверное. Но мне не кажется, что газета понравится, скажем, Эберту Хукеру.

— Старый пропойца! — Маргет выругала Эберта Хукера с непонятным мне чувством. — Рано или поздно он все равно разобьется. Так почему не завтра? Что он совершил полезного? Чем он помог нам, самоорганизующимся системам?

— Как ты сказала?

— Самоорганизующимся системам, — с гордостью повторила Маргет.

— А ты знаешь, что это такое?

— Это ты. Это я. Это наши добрые соседи, наш президент. Даже Эберт Хукер, хотя он плохая самоорганизующаяся система. Он скорее саморазрушающаяся система. И чем раньше уйдут такие, как этот Хукер, тем проще будет построить будущее.

— Какое будущее? Для кого?

— Для нас, для самоорганизующихся систем.

— Маргет, где ты наслышалась такого вздора?

— Ты грубишь, Кей. Этого не надо. Я слышала все это на приеме.

— Ты была в президентском дворце?

— Да, Кей. Теперь нас по очереди приглашают прямо с работы. А принимает сам президент. Он мне понравился. Там в патио поставлены кресла, рядом бьют фонтаны, всегда прохладно. Когда президент говорит, чувствуешь себя свободным. Как будто он все про тебя знает и тебе ничего не надо скрывать.

— Он гипнотизер? — спросил я осторожно.

— Конечно, нет. Он просто понимает нас, Кей.

А я подумал: с Кристофером что‑то случилось.

Раньше он никогда не рвался к власти, хотя, конечно, как всякий Ферш–Колонд, не исключал такую возможность. И теперь такая возможность, видимо, представилась. И он ее использовал. Я вспомнил, как в Лондоне в свободные вечера мы обсуждали с ним возможность создания некоего особенного поведенческого общества. Споров было много, но мы сходились на том, что создать такое общество можно лишь в крошечной стране, хотя управлять такой страной смогут только гиганты. Нам даже казалось, что мы могли бы стать такими гигантами, но время решило иначе. По крайней мере я отбросил пустые мечтания”.

***

— Поведенческое общество? — Я нахмурился. — Джек, такое уже встречалось в истории и, кажется, оставило довольно‑таки непривлекательные следы.

— Ты слушай, Эл. Слушай.

9

“…Теперь я приветствовал Маргет так:

— Салют самоорганизующейся системе!

И предупреждал:

— Сегодня будь особенно осторожна. Я не хочу, чтобы “Газетт” оказалась права. Я не хочу, чтобы ты вывихнула свою красивую ногу.

Маргет понимала мое волнение по–своему:

— Не огорчайся, Кей. О тебе тоже напишут.

Я проводил ее на работу.

Из тайничка, не известного даже Маргет, извлек пузатую бутыль обандо. Принял первую чашку, потом вторую. Почувствовав, что готов, развернул свежую “Газетт”. Как я и думал, Эберт Хукер, находясь на рифе Морж, нарушил инструкцию по приему обандо и разбился, свалившись со скалы в прибойные завихрения.

Там же я нашел еще семь имен, судьба которых напоминала судьбу Эберта Хукера.

Особенно странной показалась мне возможная близкая гибель некоего Альписаро Посседы, о котором я раньше никогда не слышал. Судя по всему, он был весьма динамичной самоорганизующейся системой: в три часа дня в среду он должен был, отравившись обандо (“Обандо — это яд, обандо — это вред, обандо — это путь к беспорядочным связям”), нагишом выйти к башням Келлета и закричать, что ему не нравятся все эти древние исторические строения. Они, видите ли, напоминают ему Бастилию, а ее снесли с лица земли. Произнеся такую речь, Альписаро Посседа, разгневанный и обнаженный, побежит домой за мотыгой, чтобы снести с лица земли и башни Келлета. И падет в борьбе с вызванными полицейскими патрулями”.

10

“…Сообщение о близком и не очень приятном конце гражданина Альписаро Посседы по–настоящему поразило меня. Я решил навестить этого человека, хотя никогда прежде им не интересовался. В общем, я без труда разыскал небольшой каменный домик недалеко от башен Келлета. Это был удобный, хотя тесноватый домик. В обширном саду зеленели и цвели фруктовые деревья. Сам Альписаро Посседа, энергичный, веселый малый, полный здоровья и сил, то и дело взволнованно запускал пальцы в мощную рыжую бороду. Перед ним стояла бронзовая ступа с уже размельченным кофе.

— Эти лентяи притащились с вами?

Патруль (я о нем забыл) удобно расположился в десяти шагах от домика на округлых каменных валунах, загромождающих обочину площади. Солдаты лениво чистили оружие, офицер курил. Наверное, они не отказались бы от кофе, но мне они не нравились. Я так и сказал Альписаро Посседе: “Они мне не нравятся”. Он хмыкнул и заметил, что я ему тоже не нравлюсь. Но чашку кофе сварил. Здоровый, полноценный человек, мыслил он здраво и энергично. Я никак не мог поверить тому, что он способен выбежать на улицу нагишом.