Сердце бройлера - Виорэль Михайлович Ломов

это та самая кошка. Коробки под лестницей не было. Люди безжалостны. Выкинули коробку вместе с котенком. Где же она теперь найдет его?

– Кис-кис-кис, – стала звать она кошку.

Та куда-то запропастилась. Анна Ивановна полезла в кусты. Вышла на утоптанную лужайку, где вечно толкутся алкаши. Посыпались ящики, сложенные штабелем возле пункта приема посуды. Из-под ног взлетела перепуганная птица. Продравшись сквозь кусты и едва не свалившись в яму, Анна Ивановна вышла к реке.

– Кис-кис-кис! Да где же ты?

Река до жути молча несла свои воды. Сколько же в ней своего горя и своих слез, подумала Анна Ивановна, кому-то она выплачет их?

Залаяла собака, за ней другая. Минут пять собаки брехали друг на друга. Машина подъехала к дому. Выпустила кого-то, уехала. Нет, кошки на берегу не было. Да и что ей тут делать? Разве что котенка утопили в воде?

– Кис-кис-кис…

Анна Ивановна пошла к дому.

Из-за угла, надрывно мяукая, вышла кошка. Слезы брызнули у Анны Ивановны из глаз.

– Иди ко мне, иди ко мне, милая, – она протянула кошке колбасу. Кошка понюхала, дернула хвостом и, задев боком ноги Анны Ивановны, пошла дальше все с тем же плачем.

Анна Ивановна взяла ее на руки, кошка вывернулась, поцарапав руку.

Из подъезда выскочила Настя.

– Мама! Ты что? – закричала она. – Что ты тут делаешь?

– Тише, людей разбудишь. Вот, киска наша плачет. Решила забрать ее домой. Она теперь одна.

И она посмотрела на Настю с таким отчаянием, словно в этом была виновата она сама или ее дочь.

Да что это с ней, подумала Настя.

– Ты знаешь, который час? Уже три ночи! Светать скоро начнет. Давай ее сюда. Завтра бы и забрала. Бог ты мой, ты где болталась? Поцарапалась вся!

Настя уложила мать, а сама просидела на кухне без сна до утра. Успокаивала кошку, которая то и дело рвалась к двери, и тщетно предлагала ей то колбасу, то молоко.

Всё, скорее замуж! Этот кошмар пора кончать. Пора начинать свою личную жизнь. У нее нет, но при чем тут я? У самой скоро глюки начнутся. И только врозь. Нет, вместе пожили. Извини, мамочка! Снимем квартиру, комнату, угол, все равно что. Но только не так!

Она заглянула в комнату. Мать спала. Торшер освещал ее лицо. Насте показалось, что по щекам матери текут слезы. Она села на табуретку и перестала приставать к кошке. Кошка улеглась у двери и замолкла.

Интермедия (1982 г.)

Поезд

Врач внимательно осмотрела Анну Ивановну, послушала. Возвела очи горе, подумала. Закрыв глаза, ощупала всю. Встряхнула руками, расслабляясь. Смерила давление, вздохнула. Вымыла руки и молча выписала рецепт. По одну сторону стола сидела величественная и красивая Анна Ивановна (не вняла рассказам Анны Петровны, пошла к бездельникам да бестолочам). По другую – съедаемая хроническими заботами и острым безденежьем участковый врач. Кто кого должен выслушать и успокоить? Казалось, врач проделала свои пассы исключительно ради клятвы Гиппократа или для самоуспокоения. Настю встревожило это мытье рук. С мылом, на два раза. Почему она не помыла их до осмотра? Настя проводила терапевта на лестничную площадку. Вопросительно посмотрела в глаза. Глаза выскользнули, как мыло, и послышался вздох:

– Дело дохлое.

– Что? – решила, что ослышалась, Настя.

– Надо делать полную съемку и прокалывать. В железнодорожной больнице. Там японский телевизор, – и врач стала спускаться по лестнице, на повороте добавила: – Не тревожьтесь, сумма прожитых лет все равно меньше прожитой жизни.

Настя растерянно смотрела ей вслед. Хотела спросить о чем-то, но внизу хлопнула дверь. Настя вернулась домой и увидела себя в зеркале с открытым ртом. Не закрывая его, спросила мать:

– Что сказала врач?

– Что слышала, то и сказала, – ответила Анна Ивановна. – Ну их, врачей твоих! Придут, изомнут, как яблоневый цвет. А проку никакого! Чего там в рецепте пишут нового?

– Врач настаивает, чтобы сходить с тобой в железнодорожную больницу.

– Она же где-то на задворках жизни, – буркнула Анна Ивановна. Нацепив очки, она долго изучала рецепт. – Ничего не понять, – протянула Насте бумажку, на которой Настя тоже ничего не разобрала.

– Что написано-то? – раздражаясь, спросила Настя (ей надо было еще сегодня успеть сходить в библиотеку, теперь, понятно, не до библиотеки). – Нацарапают вечно! Как курица лапой! Их, видно, специально обучают этой каракулеграфии.

– Да, это каракулеводство, – сказала мама. – Есть такие овцы.

Настя обеспокоено посмотрела на мать.

– Мама, не беспокойся. Все будет хорошо!

– Это ты не беспокойся. Куда тебе, в библиотеку? Ступай себе в библиотеку. Я одна в больницу схожу. Или вон с Сережей.

– Ну, мама, это, право, смешно!

– Справа смешно, а слева горько. Одевай Сережку! А сама иди занимайся.

«Да, уж кого-кого, а бабушку нашу на козе не объедешь, – подумала Настя. – Черт с ней, с библиотекой!»

– Я тоже пойду! – решительно заявила она.

Больница и впрямь была на каких-то задворках жизни. Возле железной дороги пришлось подняться на насыпь из шлака, идти по ней, то и дело проваливаясь, потом переходить пути, прыгать по шпалам, зачем-то возвращаться по переходному мостику, из бурьяна взлетавшего и в бурьян падающего. Сама больница являла собой деревянное двухэтажное строение, на второй этаж которого можно было попасть по наружной шаткой лесенке – и то не всем вместе, а цепочкой друг за другом, как при подъеме на гору.

– Ну и больница! – вырвалось у Насти.

В это время с платформы, которая начиналась сразу же за корпусом больницы, отошел поезд. Со скрежетом, лязгом и пронзительным свистком. Настя вздрогнула:

– Как тут больные лежат? Это же кошмар!

– Нет, тут хорошо, тут же приемный покой! – успокоила ее мать.

Тепловизор располагался в люльке строителей. Кабинет ремонтируют, объяснили в регистратуре. Анна Ивановна залезла в люльку. Люлька закачалась на высоте пяти метров. Настя обеспокоено спросила врача:

– Выдержит?

– Не такое выдерживала.

Оператор накатил на Анну Ивановну аппарат. Что-то включал и выключал, щелкал то тумблерами, то пальцами, не обращая на пациентку никакого внимания.

– Как она там? – спросил он врача, притулившегося с дисплеем у стены.

– На месте, – сказал врач. Он встал, прогнулся, подошел к люльке и похлопал Анну Ивановну по плечу, а оператору ткнул пальцем на дисплей. – Все ясно.

Оператор бегло глянул на экран, показал в левый нижний угол. Врач кивнул. Потом они помогли Анне Ивановне выбраться из люльки.

– Снимок будет готов после укола. Сейчас проколитесь в процедурном кабинете. Направо.

– Онкология, – услышала Настя за спиной. И ей страшно захотелось поскорее увидеть снимки. Будто от них что-то зависело.

Процедурная была без дверей.