Механизм пространства - Андрей Валентинов

пьяные до полного умиротворения — в ожидании рейса коротали время в трактире, за кружками вина. Их медлительность была сродни закону природы — она имела место быть, и хоть собирай Королевскую комиссию по опровержению. Когда же вопли заждавшихся пассажиров достигали апогея, кучера со вздохом отрывали зады от табуретов, вытирали усы рукавом — платками они брезговали — и делали всем большое одолжение, отправляясь в путь.

Пыль стояла столбом. В ней никто не нашел бы особой разницы, клубись эта пыль за дилижансом, рыдваном, омнибусом, юрким фаэтоном, обещавшим кончить так же печально, как его мифологический тезка, или солидным почтовиком. Лишь один человек выделил в пыли особый, волнующий лично его хвост, и смотрел в серую куреву, пока глаза не заслезились, а карета баронессы Вальдек-Эрмоли окончательно не скрылась из виду.

Что ж, подумал Огюст Шевалье, вот и…

Он не сумел подобрать достойного философического итога. Вот и свиделись? Вот и расстались? Вот и — что? Три дня пролетели самым банальным образом — как единый миг. Бриджит неизменно собиралась уехать утром, но они валялись в постели до позднего завтрака, отъезд откладывался, переносился — пока Шевалье, проснувшись в номере, снятом баронессой, не обнаружил ее собранной, неулыбчивой и совершенно чужой.

— Мне было хорошо, — сказала Бриджит перед тем, как сесть в карету.

— Я рад, — выдавил молодой человек.

— Ты не понимаешь. Мне было слишком хорошо. Три дня, находясь рядом с тобой, я не нуждалась… — она собралась с духом и закончила мысль: — В том, в чем я обычно нуждаюсь. Я боюсь, Огюст. Что ты делаешь со мной?

— Ничего…

Он сообразил, что ни разу за истекшее время не рассказывал баронессе о себе. Болтали о пустяках, обсуждали капризы моды, смеясь над девственной неосведомленностью Шевалье в этом вопросе; делились событиями разлуки — парижские сплетни, призраки «Клоринды»… Это было наивно, забавно — но не болезненно. И в постель после каждого разговора не тянуло.

И силы не таяли — телесные и душевные. Скажи кто Огюсту, что от семейной жизни с баронессой можно облиться маслом и чиркнуть спичкой — вызвал бы мерзавца на дуэль.

— Это неестественно, Огюст. С тобой я чувствовала себя просто женщиной. Без тайн прошлого, без скелетов в шкафу. Такое ощущение сродни наркотику — втянешься, и уже не сможешь жить без него. Мне надо уехать. Обдумать происходящее. Отпусти, пожалуйста…

— Я не держу тебя.

— Держишь. Ты сам не знаешь, как ты теперь меня держишь. Передай кузену — я верну ему браслет. Алюминиум — не для таких, как я. Скажи, что браслет чуть не убил меня — пусть порадуется…

«Я не держу тебя», — повторил Шевалье, следя, как пыль смешивается с пылью (прах — к праху!), и брюхатый омнибус, набитый австрийцами, как бочка — сельдями, въезжает в серое облако. Огонек сигары блеснул в облаке, напомнив чей‑то любопытный глаз.

— Вот потому и не людоедствуете, что мы постарались! Корректный запуск! Тонкое инфо-волновое воздействие! — и никаких побочных эффектов…

«Программа», о которой говорил глаз-Переговорщик, вдруг показалась Огюсту «гигантским пульпом», кракеном-экстреаном, проникшим сквозь пробоину в трюм корабля. Торча из дыр наружу, щупальцы обвили жертву, превращая ее в скользкий бутон цветка-монстра. Часть свободных конечностей, дергаясь, как от ударов электричества, вытянулась далеко наружу, подтаскивая к кораблю ближайшие суда. Нечеловеческий мозг хладнокровно рассчитывал: отломать мачту у случайного спутника или поддержать на плаву — и отпустить с миром…

«Могу ли я спасти Бриджит от ее проклятия? Всего лишь находясь рядом? И если да — на какое новое проклятие я ее обреку?»

Он громко выругался, смутив целый выводок чопорных леди, нанял у станционного чиновника лошадь и, в полном смятении чувств, поскакал обратно. Дорога к Ницце вела через городок Вильфранш-сюр-Мер, чей порт служил Сардинскому королевству военно-морской базой. Но дальше мыса Кап-Ферра, откуда открывался дивный вид на бухту, Огюсту уехать не удалось.

— Друг мой! — окликнули его. — Я рад видеть вас в добром здравии…

— Я тоже рад видеть вас, князь, — сказал Огюст, спешиваясь.

И ни капельки не покривил душой.

— …Я виноват перед вами, князь. Перед вами и мсье Эрстедом.

— В чем же, друг мой?

— Я пропал на несколько дней. Не предупредил, не прислал записки… Вы могли подумать бог знает что! Учитывая известные всем нам обстоятельства…

Решительным жестом Волмонтович прервал покаянную речь.

— Расставим все точки над «i», милостивый государь. Вы — взрослый человек. У вас нет никаких обязательств перед нами с полковником. Вы не должны отчитываться или ставить нас в известность о своих действиях и местонахождении. Тем более, когда речь идет о делах личного характера…

Впервые князь говорил с Огюстом подобным тоном. Что скрывалось за официальностью поляка? Обида? Ревность? Тревога за спутника? Беседа двух любовников одной женщины, давнего и нынешнего — ситуация, достойная пера Дюма! Но сейчас Шевалье было не до беллетристики.

— Тем не менее я чувствую себя виноватым. Боюсь, что заставил вас тревожиться за меня…

— Тревожиться?!

Брови Волмонтовича картинно поползли вверх, взмыв над окулярами. Врать в глаза князь не умел — переигрывал. Кажется, он и сам это знал, потому что сразу прекратил ломать комедию.

— Холера ясна! Да, я тревожился! Я места себе не находил! И искренне рад видеть вас в добром здравии. Не знаю, как вам это удалось, но скажу одно: слава богу! Кузина, насколько я понимаю, уехала — и не будем об этом. Взгляните‑ка лучше, какой прелестный пейзаж…

«Ну разумеется! — благодарный князю за тактичность, Огюст все же не удержался от иронии. — Он приехал сюда исключительно для осмотра достопримечательностей! То, что эта дорога ведет к станции — чистое совпадение. А про отъезд Бриджит князь просто догадался. Конечно же, он тайком не следовал за нами, не опекал меня издали в эти дни…»

Логика без труда превратила опеку в слежку за баронессой.

Огюсту стоило больших усилий сосредоточиться на бухте Вильфранш. Картина и впрямь завораживала, наполняя сердце безотчетной радостью — лучшим лекарством от бесплодных раздумий. Вода до самого горизонта золотилась чешуей солнечных бликов — «чаша с вином искрометным», предложенная Одиссеем циклопу Полифему. На легкой зыби, пронзая мачтами небо, качались десятки кораблей: шхуны, баркентины, военные фрегаты…

На рейде ставил паруса красавец-линкор, над которым развевался по ветру британский «Юнион Джек». Пополнив запасы провизии и пресной воды, корабль покидал гостеприимную Сардинию.

— Британцы по праву гордятся оснащением своего флота, — князь проследил за взглядом Огюста. — К примеру, этот линкор вооружен бомбическими пушками Пексана. Новейшее слово в военной технике!

— Я не силен в артиллерии, — пожал плечами Шевалье.

— Вы не знаете, кто такой генерал-инженер Пексан? — Волмонтович был искренне поражен невежеством собеседника. — Это же ваш соотечественник!

Огюсту стало стыдно.

— Погодите, князь… — забормотал он. — Пексан, Пексан… Ну да,