Эгоист - Роман Калугин

на весь мир. Он ненавидел его, как ненавидел себя за то, что не смог добиться успеха. Миша завидовал всем и в глубине души был на самом дне.

Бармен куда-то отлучился, и Мише на глаза бросился японский поварской нож, которым тот резал имбирь для какого-то коктейля. Недолго думая, Миша аккуратно дотянулся и спрятал его в пиджак. Он уже был достаточно пьян и не вполне соображал, что делает. Выйдя на улицу, Миша дошёл до магазина и взял ещё водки — эффект от предыдущих порций ему нравился: он не ощущал никчемности и вообще выпал из реальности.

Он сел на лавочке на набережной реки Мойки напротив консерватории. В глазах и голове стоял сплошной туман и полное отсутствие трезвых мыслей. Шатаясь, он сделал пару глотков из бутылки и достал нож. Он долго и пристально глядел на него, то ли выбирая, что с ним делать, то ли не понимая, зачем взял.

— Ну, что?! — заикаясь, крикнул он самому себе. — Бездарность! Как ты посмел мечтать о славе! Сидел бы, как никчемная мышь, в своей норе и занимался обычными делами! Нет же, поперся в искусство! И что оно тебе дало?! Да ничего!

Он замолчал, сделал глоток из бутылки, вытерся рукавом, икнул и продолжил:

— Хотя нет, кое-что оно тебе дало. Если бы не самая первая выставка, то я бы не познакомился с Иришей, мы бы не взяли Илью. То есть, искусство мне дало семью, так что ли получается? — рассуждал он сам с собой заплетающимся языком и с закрывающимся левым глазом. — Ну, тогда ладно.

Он закрыл глаза, пытаясь сконцентрироваться на своих мыслях. Потом посмотрел на свои руки и ухмыльнулся.

— Нет, больше я не буду писать картины. Никогда!

С этими словами он взял японский нож и со всего размаху рубанул по своей правой кисти.

Острая, резкая, невыносимая боль пронзила его тело. В ушах стоял звон. А вокруг тишина. Он не слышал своих криков, не видел происходящего вокруг. Он замер и не отрываясь тупо смотрел на кровь, льющуюся из его руки. В следующее мгновение Миша потерял сознание и рухнул на асфальт.

Он очнулся в больнице с жутким похмельем, привязанный к кровати. Кисть была на месте, обмотанная бинтом и горящая, словно огнём. К нему не торопясь зашёл врач — мужчина лет около пятидесяти крепкого телосложения, с небольшим пузом, лысеющий, с добрым овальным, слегка вытянутым лицом.

— Здравствуйте, молодой человек, — поздоровался он, — меня зовут Николай Юрьевич — я Ваш лечащий врач на ближайший месяц.

— Месяц? — удивился Миша. — А почему так долго?

— А как Вы хотели? — добродушно переспросил врач. — Руку-то Вам пришили и забыли, а вот голову придётся подлечить.

Он посмотрел строгим, но добрым взглядом. Мише стало не по себе и он переспросил, боясь, что это ему причудилось.

— То есть как это — голову? У меня все нормально.

Нормальные люди руки себе не рубят. Да и пьянство тоже проблема современного общества.

— Но… Я не пьяница, — спорил Миша, — просто тяжёлый период.

— Да, у всех сейчас так. Нужно справляться самому! — он наставнически поднял палец вверх.

— Что со мной теперь будет?

— Ничего. Полежите, попьете таблеточки, пообщаетесь с психиатрами, а как только мы поймём, что Вы в порядке, то сразу отпустим. Руку в покое держите пока, особо не шевелите, пусть приживется, — добавил он, глядя, как Миша начал рассматривать свою кисть.

— А как я сюда попал? — спросил Миша, пытаясь сложить картинку в голове.

— Прохожие скорую вызвали и водкой, которая у Вас была, продезинфицировали рану. Вас — сразу в хирургию, руку пришили. А затем к нам отправили — боялись, что Вы ещё можете себе или другим ущерб сделать. Они у себя не держат с таким — считают, что смысла нет.

После этих слов Николай Юрьевич удалился, а Миша остался лежать, привязанный к кровати. Сейчас его мучила совесть, и он не знал, что сказать Ире с Ильёй, когда они узнают о его бессмысленном, импульсивном и глупом поступке.

Неизвестность не заставила себя долго ждать. В палату зашла медсестра и доложила, что к нему пришла жена. Она вышла и через минуту к нему забежала Ира, красная и явно не собирающаяся его жалеть.

— Ты больной! — начала кричать она. — Эгоист! Свинья! Да как ты посмел!

— Успокойся, Ир, — пытался утихомирить её Миша.

— Ты понимаешь, что натворил?! Ты знаешь, что у нас теперь могут забрать Илью?! — гневно кричала она, не стесняясь медсестры. — Если это произойдёт, можешь и обо мне навсегда забыть!

— А что ты ему сказала? — спросил Миша, желая только, чтобы она скорее успокоилась.

— Что ты заболел. — резко ответила она.

— Ты будешь держать меня в курсе?

— Разумеется! — развела руками Ира. — Ты же все-таки отец.

Она посмотрела на руку и добавила, эмоционально разведя руками:

— Это же додуматься надо до такого!

Затем развернулась и быстрым шагом ушла, хлопнув дверью.

Миша остался наедине с медсестрой, которая профессионально отреагировала на скандал — словно ничего не слышала и не видела. Она подошла к кровати и поменяла капельницу.

— А долго мне связанным лежать? — спросил Миша, остывая после разговора с Ирой.

— Как получится, — равнодушно ответила медсестра, даже не взглянув на него, — кто-то два дня, кто-то месяц так проводит.

Она закончила процедуру и тоже ушла.

Оставшись один, Миша стал анализировать произошедшее. Разумеется, во всем виноват он. Нежелание принимать результаты работы, упорство там, где того не должно быть и как закономерный итог: психиатрическая больница. Не такое будущее он себе представлял. И самый главный вопрос, мучавший его последние недели — что дальше?

Двое суток он провел, привязанный к койке, несколько раз в день приходили разные врачи: один проверял, как приживается кисть, другой — общее самочувствие, третий — психические изменения. Найдя его толковым парнем, готовым идти на контакт, на третий день его перевели в общую палату. По словам Николая Юрьевича — его подселят к самым безобидным пациентам больницы.

В палате, помимо Миши было двое: один среднего телосложения, с высоким лбом и лысеющей головой, постоянно медитирующий — Богдан, а второй — высокий худощавый с лёгкой щетиной и прямоугольными очками, которого представили Вадимкой. У Богдана шизофрения — он считает себя пришельцем с далёкой планеты и прилетел спасти мир от катастрофы, но ему не поверили и положили лечиться. К слову, лечение, похоже, не помогает, потому что он твёрдо уверен в том, о чем говорит, что даже и поверить можно. У Вадимки — мания преследования, которая успешно поддаётся лечению, потому что позже выяснилось, что Богдан