Расшифровка - Май Цзя

обитают в этой чаще, способны притянуть тебя как магнит и переплавить. А если тебя притянула и уподобила себе душа из леса истории, все, отныне ты в этом ремесле и гроша не стоишь, потому что нельзя в дебрях появиться двум одинаковым душам – у них и шифры будут схожи, и взлом одного шифра повлечет за собой взлом остальных. Одинаковые души в криптографии становятся бесполезным мусором, вот до чего беспощадны и удивительны шифры.

Теперь вам должно быть понятно, почему я так изумился, когда услышал о двух линиях. Отыскивая эти линии, Жун Цзиньчжэнь нарушал главное табу дешифровщика. По неведению или намеренно, я не знал, но, учитывая мое первое потрясение, я склонялся к тому, что он делает это намеренно, сознательно преступает запрет. Уже то, что он развесил по стенам историю криптографии, смутно намекало: он далеко не прост. А когда такой человек нарушает запреты, вполне вероятно, что он поступает так не из невежества и самонадеянности, а потому что он храбр и осознает свою силу.

Поэтому, выслушав его теорию двух линий, я не стал с ним спорить, наоборот, зауважал его и при этом почувствовал какую-то смутную злобу, вызванную завистью, – я понимал, что он продвинулся дальше меня.

На тот момент он работал у нас меньше полугода.

И все же я беспокоился за него, как за человека, которому грозила опасность. Было совершенно очевидно (и теперь вы тоже должны это понимать), что Жун Цзиньчжэнь намерен всколыхнуть, перебрать каждую душу из дебрей истории, каждую из бессчетного множества точек двух линий, прощупать их, изучить под микроскопом. А ведь все, абсолютно все эти души, точки обладают немыслимой колдовской силой, того и гляди обернутся руками силачей, схватят его, сожмут крепко в кулаке и раздавят в пыль. Дешифровщики поколениями придерживаются одного негласного правила: историю – отбросить! Они знают, что там кроются ключи, подсказки, источники вдохновения. Но страх, что из дебрей истории нет выхода, не пускает их в эту чащу, прячет от них все, что находится внутри.

Уверен, среди всех дебрей, какие только есть в мире, дебри истории криптографии самые безмолвные, мрачные, в них не заглядывает человек, в них не смеет заглядывать человек! В этом беда дешифровщиков: они утратили зеркало истории и вместе с ним – возможность впитывать чужой опыт. Их профессия трудна, души одиноки, по телам их предшественников не взберешься наверх, как по ступеням, зато они часто преграждают путь, превращаются в запертые двери, людоедские ловушки – приходится идти обходным путем, прокладывать новые тропы. Кажется, нет на свете другого такого ремесла, которое велело бы порвать с историей, восстать против истории. История стала для новых поколений дешифровщиков тяжкой ношей, бременем, до чего это жестоко и безжалостно! Ни одна наука не свела в могилу столько гениев, как криптография, она загубила такое великое множество талантов, что впору рыдать от отчаяния!

Ладно, я скажу проще. Дешифровщик, как правило, привык к конкретике в работе: разведчики ищут для него материалы, и на основе этих материалов он выдвигает гипотезы, словно подбирает ключик к несметному множеству дверей; и двери, и ключи он мастерит сам, а сколько их будет, зависит от его чутья и от того, много ли данных удалось собрать разведчикам. Это примитивный, неуклюжий, но при всем при том самый безопасный, надежный и действенный метод; он работает лучше других, особенно когда дело касается шифров высокой сложности, и потому используется по сей день.

Но Жун Цзиньчжэнь, как вы уже знаете, отказался от проверенного способа и отважно вторгся на запретную территорию, протянул руку в чащу истории, вскарабкался на плечи предшественников – опасный поступок, который мог привести к ужасным последствиям. Конечно, я понимал, что, если он преуспеет, если те самые предшественники не проглотят его душу, это будет огромным шагом вперед и как минимум сузит круг поиска. Положим, мы стоим на развилке десятка тысяч тропинок-формул, а перед ним дорог будет вдвое меньше, а может, даже и не вдвое, смотря как далеко он продвинется, как верно проследит две линии. Но, по правде говоря, вероятность успеха на этом пути ничтожна, редко кто решается на него вступить, тех, кто доходит до конца, и вовсе «мало, как звезд на утреннем небе». Лишь два типа людей способны осмелиться на такой риск: во-первых, гении, настоящие, великие гении; во-вторых, сумасшедшие. Безумцы не боятся, потому что им неведом страх; гении не боятся, потому что у них крепкие зубы и твердое сердце, острыми зубами они разорвут любую напасть, от их твердого сердца отпрянет любая беда.

Честно говоря, тогда я еще не знал наверняка, к какому типу принадлежал Жун Цзиньчжэнь, к гениям или сумасшедшим, но в одном я был уверен: что бы его ни ждало – стать всем или ничем, чем бы все ни кончилось – величайшим подвигом или трагедией, я в любом случае ничему не удивлюсь. Я и правда ничуть не удивился, когда он без лишних слов взломал «Фиолетовый шифр», только выдохнул с облегчением, и моя душа тихо преклонилась перед ним.

Потом, кстати, выяснилось, что идеи, которыми делился с нами Залеский, все как одна ошибочны. Как хорошо, что «Группа дешифровки «Фиолетового» оставила Жун Цзиньчжэня за бортом, а то вдруг бы он сбился с верного пути и так и не взломал шифр? Как все запутано в этом мире! Держать Жун Цзиньчжэня в неведении было несправедливо, но в результате это пошло ему на пользу, как говорится, нет худа без добра. Ну а что касается того, зачем Залеский вел нас по ложному следу, причин могло быть две: либо он делал это нарочно, а значит, хотел нам навредить, либо он и сам стал жертвой заблуждений. Мы склонялись ко второму, он ведь с самого начала писал, что «Фиолетовый шифр» неуязвим… [Продолжение следует]

Взломал «Фиолетовый шифр»!

Жун Цзиньчжэнь!

Что и говорить, с тех пор этот загадочный молодой человек пожинал заслуженные лавры. Он, как и прежде, был нелюдим, одиноко жил, одиноко работал; все так же не расставался с книжкой, играл в шахматы, разгадывал сны, молчал, был скуп на эмоции, равнодушен и к доброй, и к дурной славе, в общем, ничуть не изменился. Однако теперь, когда люди были о нем совершенно иного мнения, все эти черты и привычки воспринимались как часть его тайны, обаяния, удачи. Его знали и уважали все, каждый сотрудник и каждая сотрудница 701-го отдела. Оттого, что он держался особняком, его узнавала любая собачонка. Никто не сомневался: пусть даже звезды