200 километров до суда... Четыре повести - Лидия Вакуловская

Всяких громких и бодрых слов Бобков уверить не умел, а умел только писать их, посему он просто поздоровался и просто раздал девчонкам газеты — каждой по экземпляру. Оставшиеся экземпляры свернул в трубку, положил на подоконник, решив забрать с собой. Потом он вынул блокнот и самописку, начал записывать фамилии девушек и спрашивать, где кто родился, чем занимался И есть ли в роду потомственные строители.

Опрос свой он вел вежливо и не спеша, не спеша записывал. Девчонки отвечали вяло и неохотно. Бобкова огорчило, что среди будущих строительниц не нашлось ни одной потомственной строительницы.

Здесь же, на кухне, он придумал заголовок для очередного номера: «Гордимся вами, надеемся на вас!». И решил дать его шапкой на всю оборотную страницу.

4

Что касается танцев, то они состоялись. Правда, не под духовой оркестр, а под баян, но какая разница?

Просто, когда обсуждался вопрос о музыке, забыли о Мите Скворце, а он, между прочим, одолел по «самоучителю» курс нотной грамоты, и в его репертуаре уже было несколько музыкальных номеров. Кроме частушек, Митя вполне прилично играл «По долинам и по взгорьям», «На сопках Маньчжурии» и «Катюшу».

Мишка Веселов оказался прав — девушки на танцы пришли. Не сразу, и не дружно взявшись за руки, но все-таки пришли.

Сперва звуки баяна, вырвавшиеся из открытого окна на улицу, никакого впечатления на обитательниц барака напротив не произвели. Но поскольку баян не умолкал, продолжая тревожить воздух песенными переливами, на окнах стали раздвигаться шторки и за ними мелькать девчачьи лица. Несколько окон открылось, и несколько девчат, облокотившись на подоконники, стали слушать Митин репертуар. Окна в мужском общежитии давно были открыты, в них давно торчали парни и давно, облокотившись на подоконники, задумчиво прислушивались к Митиной музыке, словно исходила она не из барака, а откуда-то с улицы.

Потом через улицу завязался очень вежливый разговор:

— Здравствуйте, девушки, как вам у нас нравится?

— Спасибо, нравится.

— Наше место историческое, мы на самом Полярном круге стоим.

— Нам уже это говорили. А как вон те горы называются?

— То не горы, а сопки, им пока названия не придумали.

Потом парни пригласили девушек к себе на танцы. Девушки закрыли окна, задвинули шторки и какое-то время совещались, идти или не идти.

— Можно сходить, ничего в этом позорного нет, — сказала Валя Бессонова, к мнению которой теперь всем надлежало прислушиваться. — Но надо быть осторожными…

Спустя час причесанные, надушенные девчонки, в наглаженных платьях, в начищенных туфельках высыпали из дверей барака. И высыпав, вдруг остановились в нерешительности перед лужей, затоптались, захихикали.

— Давайте, давайте, не бойтесь, мы не кусаемся! — крикнул им из окна Коля Коржик.

— А мы не боимся! — бойко ответила Катя Горохова и первой аккуратно ступила туфелькой на кирпичик в луже.

Когда загустели сумерки, танцы были в разгаре. Митя Скворец без передыху рвал баян. Под «Катюшу» танцевали фокстрот и танго (в зависимости от быстроты темпа), «По долинам и по взгорьям» приладили к твисту, а вальс «На сопках Маньчжурии» был сам по себе натуральным вальсом.

Девчонки были нарасхват, и все до одной имели успех. Даже страшненькая Шура Минаева (ну что тут делать — подвела Шуру внешность: на плоском лице торчит загогулька-нос, красная, как помидорина, а волосы жиденькие, никакая укладка не помогает придать им пышность, к тому же и брови — не брови, разве что приглядевшись, заметишь у переносицы белесые волосинки), так вот даже Шура Минаева не стояла сиротливо в сторонке, как бывало на танцах в ее родном Закалужске. От такого внимания Шура раскраснелась и похорошела. Она утратила присущую ей скованность и неловкость и довольно запросто, даже чуть-чуть кокетливо разговаривала со своим партнером.

— А почему ваш поселок Каменное Сердце называется? Потому что кругом камень и камень?

— Простите, не потому, — отвечал ей Алик Левша, который строго следил за своим лексиконом, стараясь, чтоб невзначай в него не проникло какое негожее словечко. — Вы, простите, заметили, что нашу каменную землю залив омывает? Если смотреть с высоты, то залив похож на сердце. Форменное сердце в каменной ладони. Извиняюсь, вы такой роман не читали «Сердце на ладони?»

— «На ладони сердце»? Не читала. А что, интересный?

— Форменная буза. Извиняюсь, я вам наступил?

— Ничего, — великодушно простила Шура и снова спросила: — А правда, что в вашем бараке лагерники жили? Теперь многие в сопках скрываются?

— Это, простите, сказки про белого бычка.

— А нам так говорили.

— Пошлите вы их… Опять я вам наступил?

— Нет, теперь не наступили. Что вы говорили?

— Говорил, вы этим басням не верьте.

— Так у вас тут нету бандитов?

— Были, да все на «материк» по амнистии сплыли.

— А нам говорили…

Валя Бессонова тоже была здесь. Твист и вальс она не танцевала, только танго под «Катюшу». И как только Митя Скворец, восседавший на кухонной плите, застланной одеялом, начинал «Катюшу», возле Вали вырастал Мишка Веселов и, не дожидаясь разрешения, осторожно опускал тяжелую ручищу на хрупкое Валино плечико. Танцуя, они тоже разговаривали, и Валя серьезно спрашивала:

— Скажите, ваши сопки не вулканического происхождения?

— Этого мне геологи не докладывали, — усмехался Мишка.

— Значит, действующих вулканов здесь нет?

— Чего нет, того нет. Вот на Курилах встречаются. Слышали, как там в прошлом году тряхнуло? А вы почему этим интересуетесь?

— Я думала, раз сопки — значит и вулканы.

— Это не обязательно. А вы откуда?

— Из Харькова.

— Из самого Харькова?

— Из самого.

— И мама есть?

— И мама, и папа.

— Как же они вас сюда пустили?

— Почему «пустили»? Я не маленькая.

— Да нет… Я в общем и целом…

— У нас дома на этой почве конфликт был.

— Это на какой почве?

— На почве — пускать не пускать.

— Значит, не пускали?

— Не пускали, но у них ничего не вышло.

— Я бы тоже не пустил.

— Это почему же?

— А чего вам здесь делать? На стройке уродоваться?

— Хорошенькое у вас понятие! Если так будут все рассуждать, мы с вами далеко пойдем!

— А вы не сердитесь. Я ничего такого не сказал.

— Ничего не сказали, кроме глупости!

— У вас в Харькове все такие характерные?

— Представьте, все! Вам не нравится?

— Почему? Наоборот…

Коля Коржик перетанцевал по одному танцу с разными девчатами, потом выбрал себе постоянную партнершу и зорко следил за тем, чтоб ее у него не перехватили. Девчонка эта танцевала легче других и была примерно одного с ним роста, тогда как другие партнерши на голову или на полголовы возвышались над ним. Девчонка была беленькая, голубоглазая, и еще днем он заприметил ее, бегая в барак на разведку. Девчонка оказалась говорливой и, пока танцевали, все на свете рассказывала ему: как ехали, как доехали, как ругались с секретарем, как хотели возвращаться назад, но передумали и пока решили остаться. Коля слушал ее, поддакивал, подмыкивал и все время оглядывался на дверь.

— Что вы туда смотрите? — наконец обиделась девчонка.

— Понимаете, Лешка куда-то пропал. Пошел в парикмахерскую и нету, — ответил Коля.

— Ну так что?

— Я думаю, куда он мог деться?

— Мало ли куда. Так что же я вам рассказывала?

— Вы рассказывали…

— А, вспомнила. Слушайте дальше…

Коля слушал и продолжал поглядывать на двери. И как только в дверях появился Лешка, он сказал девчонке:

— Одну минуточку, вы тут постойте, я сейчас… — И пошел, обходя парочки, к двери.

— А я думаю, где ты пропал? — сказал он Лешке.

— В парикмахерской очередина, потом Васин к себе затащил. Помнишь Васина, с пятой колонны? Насилу отбоярился от него.

— Ладно, пошли познакомлю, — сказал Коля. — Видишь, беленькая возле окошка?

— Она?

— Она. Мечта девочка!

Митя Скворец кончил «На сопках Маньчжурии» и без паузы начал в медленном темпе «Катюшу». Танцующие прямо с вальса перешли на танго.

Коля подвел Лешку к беленькой девчонке.

— Знакомьтесь, — сказал Коля. — Это и есть Лешка.

— Я так и думала, что это вы пришли, — сказала девчонка.

— Очень приятно, — Лешка галантно протянул ей руку. И с сочувствием спросил: — Как же вы чемодан упустили, Нюша?

— Во-первых, я не Нюша, а Катя, во-вторых, чемодан был не мой, — сказала девчонка.