200 километров до суда... Четыре повести - Лидия Вакуловская

Но кто виноват, — что иногда получается не так, как думалось и гадалось?

Кто виноват, что поселок Каменное Сердце был построен задолго до того, как «Онега» бросила якорь в его маленьком порту, и что в поселке ничего такого грандиозного и особо важного не возводилось?

Никто в этом не виноват. Поселку нужен был Дом культуры, общественная баня и хлебный магазин. И они потихоньку строились. Еще поселку нужны были люди на разные работы, в основном малоромантичные: в пекарню, в столовую, в школу-интернат, на новую птицеферму. Ну, еще штукатуры и рабочие геологических партий.

И вот когда новоселы узнали, какую бесперспективную перспективу преподносит им судьба-злодейка, они крепко растерялись и притихли.

Но долго пребывать в таком отрешенном состоянии им не позволили набежавшие начальники разных предприятий. Начальники так расписывали свои предприятия и сулили такие золотые горы, что устоять было невозможно. Начальники метались от харьковчанок к орловчанкам, от москвичей к киевлянам, звали, предлагали, уговаривали, держали речи.

— Девочки, поехали, пожалейте меня, старика! — горячо уговаривал харьковчанок седой директор зверофермы (новоселы держались группами, согласно областному делению: ростовчане с ростовчанами, гомельчане с гомельчанами и так далее). — Работа легкая, мечта, а не работа! Пятьдесят километров от поселка. Ферма — дворец! Клетки стоят, лисички бегают. Покормил лисичек — гуляй на здоровье. В поселок захотели — автобус на ходу. Процентные надбавки идут. Ну что, девочки, едем? Двадцать человек беру. Вы у меня в шубках черно-бурых ходить будете… Значит, едем? Сейчас автобус подгоним…

Харьковчанки ехать отказались. Директор махнул рукой, бросился к девчатам из Закалужска, а к харьковчанкам тут же подкатила женщина чрезмерной полноты:

— Девушки, будем знакомы. Я инспектор коммунального отдела. Представляете, у нас в райцентре до сих пор нет первоклассного ателье. Где, спрашивается, пошить модное платье?..

Харьковчанки снова отказались.

С парнями было проще, на парней был большой спрос. Их обхаживали сразу трое: прораб-строитель, главный капитан Петя Алферов и кадровик геологоразведки. Кадровику усиленно помогал Сашка Старовойтов, шофер, тренер и вратарь.

Долговязая Сашкина фигура маячила в разных углах огромной кухни, где решалась судьба новоселов. Сашка шептался с парнями, потом тащил к ним кадровика. Кадровик, кроме прочих благ, обещал суточные и полевые. Петя Алферов тоже шептался с парнями и обещал суточные и морские. Прораб ничего не обещал, кроме твердых расценок, и потому остался с носом. Парни из Москвы, включая тех, что были на приеме у министра и получили кожухи, записались в геологоразведку, киевляне записались к Пете Алферову.

А записавшись, подхватили свои рюкзаки и чемоданы и были таковы — и у геологов, и у портовиков имелись свои общежития.

Часа через два ряды новоселов заметно поредели: автобус укатил девчат на звероферму, грузовик на птицеферму, а те, кто пошел в пекаря, повара, в ателье и еще бог знает куда, разбрелись по комнатам.

Кухня опустела. И стало ясно, что только гордые харьковчанки и девчата из Закалужска остались не у дел.

И тогда они, несмотря на административно-территориальную разобщенность, вдруг сплотились и пошли в наступление на Женю Полунина.

— Безобразие! — возмущалась Валя Бессонова, очень серьезная девушка из Харькова. — Мы ехали строить, мы думали, что здесь нужны, а вы хотите, чтобы мы… — Валя вспыхнула лицом, и голос у нее задрожал от обиды и несправедливости. — Хотите, чтобы мы каких-то лисиц кормили или что-то шили. Может быть, еще пеленки?..

Девчонки поддержали Валю, окружили Женю Полунина и наперебой заговорили:

— Раз мы не нужны, мы уедем!

— Правильно!

— Это же насмешка — машинку крутить!

— Или курочек кормить. Цып-цып-цып!..

— Девочки, давайте уезжать, пока «Онега» не ушла!..

Но Женя Полунин был готов к такому натиску, даже к большему натиску был готов. Он поднял руку, прося тишины, и сказал:

— Девушки, успокойтесь. Я вас понимаю. Раз вы хотите строить, стройте, пожалуйста. Мы будем только приветствовать. Наш Дом культуры — первоочередной строительный объект.

— У нас в Закалужске тоже Дом культуры строят, тоже райцентр. Мы и там могли остаться, — насмешливо сказала чернявая девушка с челочкой, прищурив черные, как смородины, глаза.

— Закалужск — одно, а Каменное Сердце — другое. Какие в вашем Закалужске трудности?

— Хватает!

— Но там и людей хватает, — сказал Женя.

— Не очень-то на такую стройку идут! — сердито ответила девушка. — Недаром два года топчутся!

— Как тебя зовут? — спросил ее Женя.

— Допустим — Нюша, а что?

— Вот вчера ты, Нюша, чемодан за бортом оставила, плакала, а сегодня горячишься не в меру, — сказал Женя.

— Мало что вчера было! — отрезала Нюша. — Вчера я обо всем другого мнения была.

— У нее свитер красивый в чемодане пропал — объяснила Жене Нюшина землячка Катя Горохова. — С оленями.

— Ничего, я другой куплю, — не очень-то уверенно сказала Нюша.

Женя Полунин хотел что-то ответить Нюше, но, увидев появившегося в дверях Коржика, спросил:

— Ты что, Коржик?

— А что, нельзя? — в свою очередь удивился тот.

— Нельзя, раз тебя не приглашали.

— Могу уйти, — миролюбиво ответил Коржик и исчез за дверью так же внезапно, как и появился.

Прораб тоже был на кухне. Сидел на холодной чугунной плите, слушал перепалку девчат с комсомольским секретарем, и лицо его при этом решительно ничего не выражало. Только когда появился и исчез Коржик, прораб сказал Жене:

— Пусть бы слушал. Чего особенного?

— Не обязательно, — ответил Женя, потом сказал: — Так вот, девушки, давайте договоримся. Дом культуры — объект важный и значимый. Не буду вам рассказывать, какую роль играет он в досуге жителей райцентра. Сами знаете. Дом культуры необходим как воздух, и давайте на нем работать. Давайте покажем, что нам по плечу любое дело. Заработки там неплохие, вам Иван Иванович скажет.

— Что я могу сказать? — ответил прораб без всякого энтузиазма (весь энтузиазм он потратил на уговоры парней, так как на девчат не возлагал никаких надежд). — Неплохие, конечно, в зимний период — минимум сто рублей. Летом — больше.

— Так как, решаем? — уже совсем бодро спросил Женя.

— Мы от работы, конечно, не отказываемся, — сказала Валя Бессонова. — Но мы ничего твердо не обещаем. Дом культуры мы, конечно, построим, но потом, возможно, уедем.

— Ну и прекрасно! — совсем повеселел Женя и предложил выбрать старшей у девушек Валю Бессонову.

Покидая общежитие, Женя Полунин тактично и в затуманенной форме намекнул Вале, что в бараке напротив, где живут шоферы и ремонтники, вертится много приезжих с трассы и рудника и что вообще с шоферами следует держаться осторожно. И опять-таки, в тактичной форме, намекнул, что об этом не мешало бы сообщить всем девушкам.

Женя уходил из общежития с облегчением и с ясным сознанием, что все сложилось отличнейшим образом: все распределены куда следует и куда нужно и особых «чэпэ» не случилось.

Благополучно перебравшись по кирпичам через лужу, он столкнулся на последнем кирпиче с редактором районной газеты Бобковым. Бобков держал путь в общежитие новоселов, и для него последний кирпич, на котором стоял Женя, должен был стать первым. Вид у Бобкова был усталый, лицо помятое, глаза сонные. Под мышкой торчали свернутые газеты последнего номера. Номер выпускался вне очереди, в честь новоселов, и должен был появиться утром.

— Опоздали, Константин Павлович, — сказал ему Женя, делая последний шаг с кирпича на сухую землю и уступая кирпич Бобкову. — Надо было с утра, теперь все разъехались. Остались только девушки, на стройку пойдут.

— Что делать? — ответил Бобков. Он зевнул, деликатно прикрыв рукой рот. — Опять машина поломалась. Всю ночь печатник без толку возился. Кое-как пятьдесят экземпляров отшлепали.

— Часто она все-таки у вас ломается, — посочувствовал Женя.

— Хлам, а не машина, — вздохнул Бобков. — Давно в металлолом просится.

— А новую не требуете?

— Мы-то требуем, да никто не дает.

— Ну ладно, пока, — попрощался Женя.

— Счастливо, — пожелал Бобков и запрыгал по красным кирпичикам, украшавшим лужу, к общежитию.

Он застал девушек на кухне. Были они пригорюнившиеся. Бобков тоже был опечален несвоевременным выходом газеты и машиной, по которой давно плакало утильсырье. Поэтому он не заметил их плохого настроения, а они не заметили, что он невыспавшийся и усталый.