Constanta - Марьяна Куприянова

– я же сразу, едва войду в новое помещение, невольно сканирую его и раскладываю запахи по спектрам.

Антибиотики тоже ничем не пахли, но я все равно проглотила пилюли сквозь отвращение, запивая ужасной на вкус и запах водой из-под крана. У окна меня схватил приступ кашля, я оперлась о подоконник и старалась восстановить дыхание, но ничего не прекращалось. На бежевом подоконнике возникли микроскопические капельки красной слюны. Снова. Я испуганно вытерла их ладонями, задерживая дыхание от страха (крови не должно было быть!), и резко почувствовала себя намного хуже.

– Здравствуйте.

Я развернулась, будто меня швырнули в сторону, покачиваясь и спешно пряча руки за спину. Халат распахнулся, кожа покрылась мурашками, а мутнеющий взгляд сфокусировался на мужчине в дверном проеме. Темные джинсы, рубашка в клетку, сумка на лямке через плечо, как всегда растрепанные волосы, смахивающие сейчас на перья ворона. Очень озлобленного и возбужденного ворона.

– Здравствуйте. Константин. Сергеевич.

– Я могу войти? – серьезно спросил он. От его тона мне поплохело еще больше. Как же не вовремя тебя принесли твои братья-черти!

Я пожала плечами: впускать не хотелось, а прогонять уже глупо. Довлатов сделал всего один шаг внутрь, пригибаясь, чтобы не задеть затылком проема (рост!), закрыл за собой дверь и сложил руки на груди, встав в позу.

– Потрудитесь мне объяснить, что происходит, – требовательным тоном заявил он, чуть поднимая заросший подбородок и награждая меня обвинительным, вызывающим взглядом.

– А что происходит? – хрипло спросила я, растирая ладони за спиной, чтобы на них не осталось и следа крови.

– Почему Вы прогуляли больше недели занятий? У Вас совесть есть вообще? Я отвечаю за Вас головой, а на Вас уже стопка докладных, к тому же разъяренная Лариса Александровна. А Вы как сквозь землю провалились – никто не в курсе, где Вы и появитесь ли еще.

– Я болела. Болею, – поправилась я. – Необязательно сюда приходить, чтобы это узнать.

– Да уж нет, обязательно. Вы бы хоть предупредили кого-нибудь. Чтобы не было проблем. Взяли нечто вроде… больничного.

– Если Вы пришли сюда мне советы давать, то я в них не нуждаюсь.

– Да Вы никогда ни в чем не нуждаетесь, Гарзач. Почему Вы держите руки за спиной? – вдруг спросил он, делая шаг ко мне.

– Не надо, – я отрицательно покачала головой. Больше всего на свете не хотелось, чтобы он увидел мою кровь. Какой позор.

– Я слышал кашель, когда подходил к блоку, – признался он. – У Вас что-то серьезное?

– Нет.

– Больше недели нет на учебе – легкая простуда?

– Да.

– Вы бледная и изможденная. Покажите руки.

– Нет.

– Покажите мне руки! – крикнул он, почти рыча, и неожиданно метнулся ко мне.

Я набрала воздуха, чтобы закричать в ответ, но тут же пожалела об этом – легкие сжало и не собиралось отпускать. Согнувшись пополам, я взорвалась захлебывающимся кашлем. Такого сильного приступа еще не было, у меня даже в глазах потемнело. Когда я снова обрела зрение, Константин Сергеевич придирчиво рассматривал мои ладони, вцепившись в них так, чтобы я не могла полностью свалиться на пол.

– Да Вы совсем с ума сошли! – взревел он не своим голосом, так страшно и близко, что я с ужасом вспомнила гнев отца.

Довлатов закинул мою руку себе на плечо, поддерживая меня в вертикальном положении, а я продолжала сокращаться от хрипа и уже практически задыхалась. Язык вываливался наружу, но мне казалось, что сейчас за ним потянутся все мои внутренности. Самое удивительное, что Довлатов продолжал находиться ко мне так близко, практически убедившись в том, что у меня туберкулез. Почему он не боялся подцепить заразу? Ведь у него дети!

– Ингалятор нужен?!

Я отрицательно помахала головой, стараясь выговорить, что это не астма, но ничего не получалось сказать.

– Покажете, где Ваша комната, – решился он, и в один миг я оказалась в горизонтальном положении.

Думать о том, что сам Довлатов несет меня на руках, было некогда – жизнь фактически проносилась перед глазами. Настоящий момент не имел значения. Руками я закрывала рот, подавляя стремящийся вырваться воздух с кровью, и ни в коем случае не держалась за мужчину, не обхватывала шею руками.

Константин Сергеевич положил меня на кровать и достал сотовый, спешно набирая номер и зажимая трубку между головой и плечом, а сам нагнулся надо мной и старался повернуть к себе лицом – я упиралась. Оказавшись на своей постели, я тут же отвернулась лицом к стене, чтобы он не видел моего болезного уродства, и изо всех сил давила приступ в зародыше, то задерживая дыхание, то возобновляя, но медленно, осторожно. Пока я боролась с организмом, Довлатов успел поговорить по телефону, схватить табуретку и сесть у кровати, не отрывая руки от моего плеча.

– Скорая сейчас приедет. Вам лучше?

Я сдержанно, но сипло дышала, вздрагивая при каждом выдохе. Отвечать не могла физически. Лишнее движение, звук – и все может возобновиться.

– Яна, – позвал он, робко прикасаясь к махровому плечу. – Повернитесь ко мне, пожалуйста.

Я не отреагировала, судорожно собирая мысли в одной точке.

– Зачем же Вы так долго тянули? Почему запустили до такой степени? Я так и знал, что с Вами что-то серьезное.

– Это. Не. Тубер, – отрывисто проговорила я, боясь вновь захлебнуться.

– Я знаю, Яна. Знаю. Молчите, если тяжело. Скорая приедет – будет легче.

Я закрыла лицо рябыми от крови руками и неимоверными усилиями сдержала вырывающиеся слезы – как же было стыдно за все это перед ним!

– Успокойтесь. Я с Вами посижу. Вас заберут и вылечат. Все в порядке будет, – он будто уговаривал сам себя.

– Надо. Одеться, – прохрипела я, приподнимаясь.

– Лежите, – он остановил меня, сжимая предплечье тяжелой рукой. – Я сам. Сделаю.

С горем пополам он помог мне одеться, отшвырнув Ольгин халат куда-то себе за спину. И тут уж было не до профессиональной этики и приличий: мы оба это понимали. Нельзя стесняться своего тела, когда речь идет о здоровье. Я опиралась на него, чтобы помочь, приподнималась над кроватью, неизвестно откуда накапливая силы. Он лишь головой грустно покачал, увидев мои ключицы.

– Как же Вас истощила болезнь. Кожа да кости.

Я стеснялась поднять глаза на человека, который помогал мне переодеться. И шрамы мои он тоже увидел – и не отвел глаза. Я смотрела на свое болезненно бледное и изможденное тело, опустив голову так, что ширма нечёсаных волос закрывала пол-лица. А мне только этого и требовалось – хоть какой-то ограды от его лица рядом с моим. Так стыдно за свою слабость и беспомощность мне еще ни перед кем не было.

– Лежите, – приказал