Сачлы (Книга 1) - Сулейман Рагимов

— Женщина с жестким сердцем не может быть матерью, — сказала Нанагыз. Через пять месяцев после смерти мужа у меня родился сын… Я — калека и единственной рукою кормлю трех сирот. Как ни трудно, а не позволю им протянуть руку за милостыней! Вот она, моя врагиня, — тетушка показала на чадру, запуталась в колесах, бросила меня под вагон, и я очутилась в больнице.

— То-то вы и не расстаетесь со своей врагиней! — хмыкнул неприязненно Риясэддинов.

Демиров с укоризной покачал головою.

— Что делать, сынок, — виновато вздохнула тетушка. — Конечно, ты прав, но не могу же я, вдова, на старости лет сорвать с себя покрывало чести!.. Привыкла к этой паутине, шагу без нее ступить не могу!.. Это как в деревне мужчина не смеет никуда выйти без посоха, вот так же и я не смею скинуть чадру.

— То — посох, палка! — протянул Алеша, все еще не догадываясь, что же привело сюда эту говорливую и, по-видимому, действительно несчастную женщину.

Увидев в руке ее конверт, он спросил:

— Да где ваша дочка-то? В нашем районе? Это вы ей, что ли, письмо принесли? Как зовут вашу дочь?

Нанагыз не могла ответить сразу на все вопросы.

— Рухсара, — проговорила она тихо.

— Гм… А где работает?

— Откуда мне знать, где она работает, — с искренним изумлением сказала Нанагыз. — Училась она здесь в медицинской школе.

— Понятно, понятно… Вы вот говорите, что ваш муж умер. А где он работал?

— В Балаханах, на буровой. Халил Алиев.

— А-а-а… Да я его знал! — вдруг сказал Алеша и по-новому, с живейшим сочувствием посмотрел на тетушку. — Халил Алиев? Знал, знал… Когда я только что приехал из Казани, от голода бежал… На работу трудно было устроиться. Да что трудно — невозможно!.. По три дня у конторы в очереди безработных стоял. Там-то я и разговорился с вашем мужем, да, да, с Халилом Алиевым, сердечный мужчина, видный, с пышными усами…

Нанагыз мечтательно улыбнулась.

— Вот он и пригласил меня, голодного паренька, в гости. И вы, тетушка, кормили меня в тот вечер кюфтабозбашем. До сих пор помню вкус, аромат! растроганно воскликнул Алеша. — Я уплетал за обе щеки. Вы, наверно, тетушка, осудили меня за жадность.

— Сын мой, как ты мог сказать такое? — Нанагыз обиделась. — Твое здоровье — мое здоровье, здоровье моих детей!

— Спасибо, тетушка, спасибо, — сказал дрогнувшим голосом Алеша. — Да, хорошим, добрым человеком был Халил Алиев. Мы вместе работали на одном промысле в Балаханах. Потом-то я учиться пошел. Значит, Рухсара дочь Халила Алиева? Я буду считать ее своей сестрою.

Нанагыз успокоенно перевела дыхание.

— Да ты ее, сынок, встречал?

— Я, тетушка, всех знаю, всех встречал, со всеми разговаривал, — шутливо засмеялся Гиясэддинов. — У меня должность такая… Дочь ваша здорова, работает в нашей районной больнице. А вот почему она вам не пишет — не знаю, а узнаю поругаю ее за то, что о матери забыла. Сразу же устыдится!

Демиров с интересом вслушивался в их беседу, хотя и порядком досадовал, что его оторвали от работы.

— Значит, передать письмо Рухсаре? Передадим, — заверил просиявшую Нанагыз Алеша. — И она вам тотчас же ответит, и я напишу вам о жизни сестренки.

Нанагыз рассыпалась в благодарностях:

— Аллах да возблагодарит тебя, сынок, за доброту. Теперь я вернусь домой с успокоенным сердцем, и ночные кошмары не станут терзать меня! — Она встала и после минутного колеба-ния добавила: — Вот что, сынок, Рухсара — совсем молоденькая, наивная, ну девочка, это надо понять, девочка… Чтоб не вышло каких там разговоров, сплетен! Ты уж присмотри, пожалуйста. Поручаю ее в небесах аллаху, а на земле тебе, сынок, и вашему партийному секретарю! Тетушка поклонилась вскочившему со Стула и смущенно потупившемуся Демирову.

Они проводил ее до лестницы, заверили, что поручение будет выполнено, пожелали здоровья и всяческого благополучия.

Тут-то тетушка вспомнила о Лейле и сказала Демирову, что его дожидается в вестибюле молодая женщина с тремя детьми.

— Я приглашу ее в номер, — сказал Алеша. Демиров согласился.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Лампа под красным шелковым абажуром бросала золотисто-багровый круг света на стол, углы комнаты тонули во мраке. Субханвердизаде и Дагбашев играли в нарды, но, как видно, игра мало занимала их: на лицах друзей было написано беспокойство.

Стоявший неподалеку Нейматуллаев старался вовсю угодить и председателю, и прокурору: то ловко подавал темный душистый чай, налитый из серебристого "оборчатого" самовара, то хвалил Гашема за удачный ход, взвизгивая от удовольствия, как проказливый мальчик, то наполнял коньяком рюмки… Сам Нейматуллаев считался по праву первым нардистом в районе, "Гои, голубчики, гоп, родненькие! Так, так…" — приговаривал он при каждом ударе. Нейматуллаев обычно проводил за нардами несколько часов ежедневно. Газет он никогда не брал в руки, книг не выносил, — засыпал, едва открывал страницу. Он довольствовался ходячими новостями, сплетнями, слухами.

Ведомости и таблицы, подносимые бухгалтером, Нейматуллаев бегло просматривал, порой придирался к какой-то цифре, велел переделать, а затем ставил внизу одному ему понятную закорючку. Но в районе он слыл опытным кооператором. На жизнь не жаловался. Он гордился красавицей женою, он обращался с кооперативными товарами, как с отцовским добром, он заискивал перед теми, кто занимал и в Баку, и в районе руководящие посты, кто распределял фонды, кто проводил ревизии.

Однако что не меняется на белом свете!.. Даже падишахи лишаются золотых венцов, украшенных драгоценными каменьями тронов и повергаются во прах, затаптываются в пыль ногами своих же верноподданных. Так и Бесират Нейматуллаев за последнее время все чаще жаловался, что у него' покалывает селезенку. Ему казалось, что Алеша Гиясэддинов пристально следит за каждым его шагом, внимательно оценивает поступки и его самого, Бесирата, и сдобной супруги Мелек Манзар-ханум.

— Товарищ Алеша, вы отлично знаете, что у каждого ответственного деятеля есть враги, — говорил Нейматуллаев при встрече с Гиясэддиновым. — Тем более много врагов у честных кооператоров! Почему именно у честных? А потому, что честные "красные купцы" выбрасывают весь товар на прилавок, а не раздают из-под полы приятелям!.. Как говорит моя богоданная супруга Мелек Манзар-ханум, стоит мне, Бесирату, не улыбнуться жене какого-либо ответственного работника, как обрушиваются на мою голову всевозможные поклепы, возводятся самые фантастические небылицы. Как говорит Мелек Манзар-ханум, и дашь плохо, и не дашь — тоже плохо. Кто получил — тот обижается, почему мало получил! Кто не получил — в ярости: почему, дескать, его обошли? Вот и не знаешь, каким пеплом посыпать свою многострадальную голову. Так что вы, товарищ Алеша, если хотите изучить положение в кооперативе, то знакомьтесь не поверхностно, а вникайте поглубже!

Стоя перед Алешей Гиясэддиновым, Бесират каждую минуту чувствовал, что умирает и воскресает вновь, а тот лишь беспечно усмехался и желал "красному купцу" перевыполнения плана.

Но, может, это была хитрая маскировка?

И Нейматуллаев еще пуще прежнего распинался:

— Моя супруга Мелек Манзар-ханум неизменно меня успокаивает: верю всем сердцем в справедливость Алеши, его учреждение — храм правды и чести… И если ты, Бесират, не найдешь защиты в этом храме, — то уж и во всем мире не найдешь, даже обувшись в железные чарыки и взяв в руку железный посох!

Однако Алеша не придавал никакого значения столь частым упоминаниям о доброжелательной и мудрой Мелек…

"Что же получается? — сокрушался Нейматуллаев. — Моя Мелек Манзар-ханум способна расплавить нежным взглядом и камень, и сталь, а вот с Алешей у нее ничего не получается!"

И действительно, с Алешей Ничего не получалось.

Вернувшись домой, Нейматуллаев обычно ничком валился на диван и жаловался:

— Алеша-то хороший, да работает в плохом учреждении! Ах, злодей!.. Ну, как бы догадаться, что он думает, как бы проникнуть ему в душу? Клянусь твоей жизнью, Мелек, он что-то задумал против меня.

Прихорашиваясь перед трюмо, жена лениво отвечала:

— Сколько раз я твердила тебе, что с такой должности надо уходить самому вовремя!.. Не дожидаться, когда выгонят, а уходить по собственному желанию. И сердито добавляла: — Не могу же я из года в год служить тебе щитом!..

Ничего отрадного не ждал Нейматуллаев и от Демирова. Единственным своим заступником и покровителем он считал, и вполне обоснованно, Гашема Субханвердизаде.

"Вся надежда только на этого названого братца моей Мелек, — размышлял и прикидывал Бесират. — Я готов подавать ему чай, и мне не грех взять метелку, чисто-начисто подмести его квартиру…"

И все-таки тревога одолевала "красного купца", чудилось ему, что Алеша уже пронюхал — о, этот татарчонок, сын татарина! — о домике в нагорной части города, где спрятана шкатулка Мелек Манзар-ханум с завернутыми в вату червонцами.