Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты – палач, – безжалостно ответил Андрей. – А с палачом один разговор. Нам этого нельзя, пока ты здесь. Мы клятву все давали.
– Кому? – сразу заинтересовался Чак.
– Себе. Клятва Гиппократа называется. Что будем только помогать, что не причиним вреда… Все врачи её дают. И все медики. Пока ты здесь, мы тебе ничего не сделаем. И Гэбу.
– А потом? На улице подловите?
– Дурак. Только нам и дела тебя ловить. Уедем мы отсюда, – Андрей улыбнулся. – В Россию уедем. Вместе с госпиталем.
– Увезут вас, а не вы уедете, – поправил его Чак, отходя от двери. – Ну, чего стоишь? Катись. Я с тобой как с человеком хотел, а ты…
Андрей от двери оглянулся на него. Чак сидел на кровати, положив руки на спинку и упираясь в них лбом. И Андрей не смог уйти, повернул обратно.
– Ладно. Чего тебе?
Чак, не поднимая головы, молча дёрнул плечом. Андрей улыбнулся.
– Может, тебе почитать чего принести?
– Чего-о?! – не выдержал Чак и поднял голову. – Ты что, совсем уже того?
– Ты же грамотный, – Андрей словно удивился его вопросу. – Разве тебе не хочется читать?
Чак насмешливо хмыкнул.
– Вот не ждал. Честно, Андре. А что, здесь это можно?
– Можно, – кивнул Андрей. – Есть библиотека. Взял, почитал и вернул. А то и в городе покупаем. Журналы.
– А чего не газеты? – ухмыльнулся Чак. – В журналах картинок больше, так?
Андрей рассмеялся.
– И это, конечно. Ну как?
Чак, не вставая, ногой зацепил и подвинул стул.
– Не люблю, когда надо мной стоят. Садись, поговорим. А ты что, читать любишь?
Андрей кивнул и сел.
– Люблю. Трудно, конечно, слов многих не знаю.
– Это как? – не понял Чак.
– Ну, я по-русски же читаю, – объяснил Андрей.
– Ого! – присвистнул Чак. – Ну, ни хрена себе! А по-нашему?
– По-английски? – уточнил Андрей. – Совсем слабо. Я русский учу. И не увозят нас, а мы уезжаем. Кто хочет.
– А что, есть такие, кто не захотел? – Чак еле заметно сощурил глаза.
– Есть, – кивнул Андрей. – Думают, здесь им будет лучше.
– Ага-а, – Чак испытующе посмотрел на него. – А ты, значит, так не думаешь?
Андрей нахмурился, сведя брови, но сказал спокойно:
– Не лезь в это. Каждый за себя решает.
– Это ты верно, – медленно сказал Чак. – Каждый за себя. Слушай, я вот что хотел спросить. Откуда ты его знаешь?
– Кого? – Андрей настороженно смотрел на него.
– Ну, кто тогда приходил. С фоткой. Ты его даже по имени называл.
А-а! – Андрей облегчённо перевёл дыхание. – Он у нас тут лежал, лечился. Почти полгода. Николай Северин. Его ещё Никласом называли.
– А… – теперь Чак говорил осторожно, словно пробуя слова наощупь. – А от чего его лечили?
– Он, я слышал, попал в СБ. Его пытали. Он долго болел после этого.
Чак потёр лицо ладонями.
– Слушай, Андре… он тогда говорил, что я…
– Ты делал, что тебе велели, – Андрей понимающе улыбнулся. – У тебя не было выбора, так?
Чак хмуро кивнул.
– Так. Но… ты тогда прикрыл меня, спасибо. Тебя сильно вздрючили потом?
Андрей покачал головой.
– Нет, я сам… психанул. Ну и… чуть не замёрз.
– Психанул? – переспросил Чак. – Из-за чего? Из-за того чмыря, что на фотке, что ли?
– Да, – ответил Андрей. – Он… нет, не могу об этом.
– Ладно, – понимающе кивнул Чак. – Пошли они все… Ещё говорить об них… ладно. Я только вот что хотел сказать. Мы… мы – телохранители, а не палачи. Наше дело – нападающего вырубить, защитить, понимаешь…
– У Никласа до сих пор следы от кандалов, – задумчиво сказал Андрей. – И ожоги… точечные.
Чак ударил кулаком по спинке кровати.
– Слушай, я делал, что приказывали. Мне велели быть палачом. Велел… если кто виноват, то это… – и запнулся, не в силах выговорить. – Нет, Андре, не могу, но ты же понимаешь?
– Ты про своего хозяина?
– Да, – твёрдо ответил Чак. – Назвать я его не могу, нельзя.
– Почему? – удивился Андрей.
– Нельзя и всё, – буркнул Чак. – Ладно. Ну их всех, – он длинно забористо выругался. – Давай о другом.
– Давай, – кивнул Андрей. – Ты думал, куда пойдёшь?
– Когда?
– Ну, когда выйдешь отсюда.
– Сначала выйти надо, – мрачно усмехнулся Чак. – Я этого не знаю, чего уж о будущем… рабу загадывать нечего.
– Ты же не раб теперь.
Чак встал и подошёл к окну. Постоял так, глядя на двор, и медленно повернулся.
– Андре, ты сам веришь в то, что говоришь?
– Конечно, верю. Ты что?
– Я… я с августа сам по себе жил. И всё равно… Пойми, Андре. Нам ведь не на руку, на душу клеймо кладут. Рабы мы, с рождения и до смерти рабы. Я беляков этих в Колумбии давил, как гнид, сам, без приказа. Они в ногах у меня ползали. А я всё равно раб. И все мы так.
– Ты только за себя говори, – посоветовал Андрей. – Про себя я сам скажу. И ты о другом хотел, а всё про одно и то же.
Чак угрюмо кивнул, медленно вернулся к кровати и сел.
– Всё так. Только… только о чём ещё говорить? Что сожрал и как пороли, больше и не о чём. Вы вот о чём говорите? Ну, когда одни треплетесь?
– Сейчас или раньше? – уточнил Андрей.
– Сейчас, – заинтересовался Чак.
– Ну, кто чего купил, что в городе видели, что на дежурстве случилось, а теперь ещё, как в России жить будем. Ну и… другое всякое.
– Да-а, – усмехнулся Чак, – есть о чём поговорить. Ну, и чего ты себе купил?
– Вот, джемпер, – Андрей с улыбкой погладил себя по груди.
– Дорогой?
– Очень, – кивнул Андрей. – Мне одолжили, а то бы и на погляд не хватило.
– Парни?
– Нет, – рассмеялся Андрей. – Мы все в складчину бы столько не собрали. Иван Дормидонтович и Юрий Анатольевич, – сказал он по-русски и тут же по-английски: – Доктор Иван и доктор Юра. Врачи. Ты же их знаешь.
Чак кивнул.
– Знаю. Как ты на их именах язык не ломаешь?
– Привык, – улыбнулся Андрей. – Ну вот, теперь буду потихоньку выплачивать.
– И сколько лет? – съехидничал Чак.
– Я курсы уже заканчиваю. У медбрата зарплата больше. Так что… ну, не буду шоколада покупать, на мелочи всякие тратиться, – Андрей засмеялся. – У нас в буфете пирожные вкусные. Придётся без них.
– Сладкое любишь? – ухмыльнулся Чак.
– Люблю, – кивнул Андрей. – А ты?
Чак пожал плечами.
– Мне всё равно. Было бы сытно. И не тяжело. Ну, чтоб тяжести в животе не было.
– Понятно, – кивнул Андрей. – Слушай, может, принести тебе чего из города? Ну, не пайкового.
– А что? – удивился Чак. – Можно?
– Ну, – Андрей пождал плечами. – Пока всё нормально было. Спиртного нельзя, ни под
