Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

– Да нет, – Чак вздохнул. – Выпить, конечно, стоит, да… подставлять тебя неохота.

– Спасибо за заботу, – ухмыльнулся Андрей. – А пить тебе не нужно.

– Это почему? – насмешливо спросил Чак.

– Если б тебе было это нужно, Иван Дормидонтович сам бы тебе налил.

– Да ну-у?! – преувеличенно удивился Чак. – Такой он добренький?

– Он – врач, – веско сказал Андрей, прислушался и встал. – О, лопать везут.

– Точно, – кивнул Чак. – Ладно…

Дверь распахнулась, и Фил вкатил столик с ужином. Подозрительно оглядел Чака и Андрея.

– Ты в порядке, парень?

– В порядке, – кивнул Андрей.

– Тогда сваливай. Посещения закончены, – и Фил стал переставлять тарелки с запеканкой и салатом на тумбочку.

– Бывай, – улыбнулся Андрей, выходя.

– Бывай, – кивнул Чак.

Когда за Андреем закрылась дверь, Фил строго, даже сурово посмотрел на Чака.

– Отстань от парня, понял?

– Чего-чего? – переспросил Чак.

– Не притворяйся. Будешь к парню лезть… – Фил сделал выразительную паузу, – не проснёшься.

– Нужен он мне, – фыркнул Чак, усаживаясь к еде.

– Раз зазываешь, значит, нужен. Учти, мы не шутим.

– Катись, – невнятно из-за набитого рта пробурчал Чак.

Фил поставил на тумбочку стакан с тёмной сладкой жидкостью, которую называли отваром, а Чак всё как-то забывал спросить: отвар чего, и вышел. Гэба поехал кормить.

Чак ел быстро, словно хотел едой заглушить обиду. Ну, поганцы, одно у них на уме. Что он Андре хочет… да не нужно ему это на хрен, что он… ну, тогда, по приказу и «для вразумления», так по приказу и не то сделаешь, а так-то… ему баб хватает, были бы деньги. Вот сволочи… беляки с этим не лезут, так они… велика беда – поболтает он с парнем. Парень, конечно, смазлив, уж на что никогда таким не баловался, а руки сами чешутся… не потискать, так потрогать. Парню, видно, достаётся, вот и… тогда он его по плечу хлопнул, а Андре психанул сразу, будто уже штаны с него стаскивают. Но понял же, пришёл, и поговорили нормально. Так нет, вот же сволочь, спальник поганый, полез, они, вишь ли, заодно. Ладно, да ну их…

Чак вытер тарелку остатком хлеба, съел его и уже не спеша выпил сладкую жидкость. Нет, паёк здесь хороший, грех роптать. И сытно, и вкусно, и парни не потаскивают, честно ему отдают. Но спальники – они спальники и есть. Хоть в чём, а сподличают, за что ни возьмись – всё испоганят. Поганцы, погань рабская.

Он составил посуду аккуратной стопкой и встал, надел тёмно-зелёную пижамную куртку. Всё-таки он не спальник, чтоб нагишом бегать, не на торгах и не на сортировке, там-то другое дело. Долго чего-то сегодня с Гэбом возятся. Нет, вон колёса скрипят.

Фил вошёл, оставив столик в коридоре, молча, не глядя на Чака, собрал посуду и вышел.

– Спокойной ночи, – издевательски вежливо сказал ему в спину Чак.

Фил не ответил, но настроение лучше не стало. Дождавшись, когда затихнет поскрипывание колёсиков и щёлкнут двери грузового лифта, Чак осторожно выглянул в коридор. Никого нет. Ну, и отлично!

Начав ходить в уборную и расположенную рядом с ней душевую, он потихоньку использовал коридор для разминок, лёгких пробежек с резкими остановками и ускорениями. Пока его на этом ни разу не застукали.

И сегодня всё обошлось. Он, как следует, размялся и, убедившись, что парни в дежурке, а дверь закрыта, зашёл к Гэбу.

Гэб лежал на спине, глядя в потолок, руки брошены вдоль тела поверх одеяла. Знакомая картина.

– Ну, как ты? – негромко спросил Чак.

– Катись к чёрту, – нехотя разжал губы Гэб.

Чак удовлетворённо кивнул. Жив, значит, Гэб, а то лежал такой… тихий да смирный.

– Чувствительности совсем нет?

– Катись, – повторил Гэб и медленно, тщательно выговаривая слова, выругался. Чак хмыкнул и начал было ответную тираду, но тут в палату вошёл Эд.

– Сам пойдёшь или отнести тебя? – спокойно спросил он у Чака.

Чак покосился на его плечи, туго натянувшие халат.

– Нам что, и поговорить нельзя?!

– До отбоя, – флегматично ответил Эд. – Пошёл.

Чак снова выругался, уже с настоящей злобой. Эд кивнул.

– Отвёл душу? Ну, и умница. Пошёл.

– Оба катитесь, – подал голос Гэб.

– Ладно, – согласился Чак, – отдыхай, – и повернул к двери.

Эд молча выпустил его, выключил верхний свет в палате.

– Ночник оставить?

Гэб не ответил. И Эд, понимающе кивнув, вышел. В два шага догнал уже взявшегося за дверную ручку своей палаты Чака.

– Слушай, спортсмен, разминаешься когда, не топай, потолок обрушишь, – и лёгким толчком в плечо поторопил растерявшегося от его слов Чака.

Не спеша, Эд прошёлся по коридору до уборной, осмотрел её и душевую – а то с этого психа станется ещё учудить чего-нибудь – и так же спокойно пошёл обратно в дежурку. Проходя мимо палаты Чака, услышал позвякивание кроватных пружин и усмехнулся: лёг всё-таки. А у Гэба тихо. Ну, пусть спит.

В дежурке Фил сидел за столом и, придерживая пальцем строку, разбирал заданный на дом текст. Когда Эд вошёл, поднял на него глаза.

– Успокоил?

– Без проблем, – Эд попробовал ладонью чайник. – Давно поставил?

– Только что, – Фил вздохнул. – Трудный рассказ какой. Ты сделал?

Эд мотнул головой.

– Нет, только начал. Ночь большая, сделаю. Чего Чак к Андрею лезет?

– Тебе объяснить или показать? – насмешливо прищурился Фил. – Андрей тоже хорош. Ходит, глазами играет. Совсем после болезни опасаться перестал.

– Осмелел, – кивнул Эд. – Как обожжётся, так и поумнеет. А Чак? Осадить недолго.

– Вот пусть Андрей и осаживает, – буркнул Фил, возвращаясь к чтению. – Философ он, понимаешь ли, несёт ахинею и по сторонам не смотрит.

Эд достал книгу, тетрадь и сел за стол напротив Фила. Текст был и впрямь трудный: много новых слов, и, главное, речь идёт о том, чего совсем не знаешь. Эд аккуратно выписывал в тетрадь. Первая строчка – автор… Лев Толстой. Почему толстой, а не толстый? Вторая строчка – название. Пейзаж. И дальше в кавычках: «Война и мир».

Сосредоточенная тишина напряжённой работы, сипение и бульканье закипающего чайника, скрип пера по бумаге, изредка шелест страниц словаря… Словарь – не подмога, по-английски они ещё хуже читают. Лучше уж свои, самодельные, где они русскими буквами записывают английские слова. Падежи, склонения, спряжения…

Рассел лежал и ждал сна. Да нет, это не так, конечно. Ничего он не ждёт. Нечего ему ждать. Горькая холодная пустота. Сотня перегоревших и выживших спальников. Триумф русской медицины и поражение отца. Хотя… всё оказалось элементарно, примитивно просто. Обтирания, обмахивание, питьё с глюкозой, витамины и в тяжёлых случаях сердечные препараты. И вместо ста процентов летальности – ноль процентов. Такой