Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

– Я спросил: «С чего?», – мягко поправил его Михаил Аркадьевич.

Гольцев под столом пнул Спинозу, получив тут же ответный пинок.

– Итак, Николай Алексеевич.

Золотарёв медленно вдохнул, выдохнул и начал. Он старался говорить чётко, как при обычном разборе, но то и дело срывался. И Михаил Аркадьевич не поправлял и не останавливал его, а когда Золотарёв закончил, кивком попросил продолжить Новикова, Спинозу, Гольцева, вопросительно посмотрел на Шурочку, выслушал и её.

– Ну, что же… Трудно сказать, кто из вас совершил больше ошибок, – Михаил Аркадьевич говорил мягко и очень спокойно, – но главная ваша ошибка общая. Вы нечётко определили цель операции. Нужен был лагерник, а вы занялись Бредли и Трейси. И, разумеется, увязли.

– Разумеется? – переспросила Шурочка.

– Да. Вы подошли к ним с упрощёнными мерками. А они сложны, гораздо сложнее. Потому что оба уникальны. Но целью был лагерник. Зачем?

– Но это элементарно! – не выдержал Золотарёв.

– А именно, Николай Алексеевич?

– Это свидетель.

– Чего? Обвинения? Защиты? – Михаил Аркадьевич переглянулся с Никласом, кивнул и продолжил: – Почему никто из вас не задал следующих вопросов. Как он выжил во время массовой ликвидации лагерей? И какую роль в его спасении сыграли Бредли и Трейси? И индеец-спальник? Каковы истинные отношения внутри этой четвёрки?

– Не квартет. Два тандема, – сразу ответил Спиноза. – Притом, если первый тандем, Бредли и Трейси, Джонни-Счастливчик и Фредди-Ковбой, хорошо известны, то о втором в уголовной Системе никто не знает. Небезызвестный Рип Уолтер, он же Колченогий, лагерника ищет с зимы.

– Значит, Трейси утаил лагерника от Системы, – Новиков пожал плечами. – Нелепо. Это же его козырь.

– Либо он его приберегает для более высоких ставок, – начал Золотарёв.

– Приберегал, – тихо поправил его Никлас. – Лагерник мёртв, и Трейси это знает. Но я вас перебил, извините.

– Да, – Спиноза улыбнулся. – Кстати Уолтер, по некоторым данным, предлагал это и Трейси.

– Искать лагерника? – весело удивилась Шурочка. – И тот согласился?

– Не отказался. Что вполне логично. Но…

– Но мы не даём говорить, – остановил начавшийся общий шум Михаил Аркадьевич. – Пожалуйста, Николай Алексеевич, закончите свою мысль. Второй вариант.

Золотарёв молчал, прикусив губу, и за него неожиданно для всех ответил Никлас.

– Либо Трейси оберегал парней от Системы.

– Почему?! – вырвалось у Золотарёва. И тут же поправил себя: – Нет, зачем?

Никлас пожал плечами.

– Предполагать можно разное. Но… есть ещё одно предположение. Парни относились друг к другу по-братски. Почему бы не предположить у Трейси отцовское отношение? Кстати, по возрасту он им как раз годится в отцы. И по жизненному опыту тоже. Трейси одинок, ни семьи, ни родных, ни дома. Его богатство официально принадлежит другому, его счетами имеет право распоряжаться Бредли. Трейси зависим от него. Он нужен Бредли, пока у того не хватает средств и веса в легальном мире. А потом? Отношение Трейси к парням бескорыстно, – Никлас говорил тихо и словно извиняясь.

– Это только допущение, – ответил Золотарёв.

– Да, вы правы, одно из многих. Но оно многое объясняет. Трейси отказывается давать информацию о парнях. Но и они, во всяком случае, один из них поступает так же.

Золотарёв невольно покраснел и попытался перейти в наступление.

– Этот чёртов индеец вообще не даёт информации. Ни о ком! И никому!!!

– Зачем же столько экспрессии, – покачал головой Михаил Аркадьевич.

– Вы не совсем правы, – Никлас улыбнулся. – На следствии по делу о резне в Джексонвилле он очень охотно сотрудничал. И потом… Мне пришлось беседовать с ним. Не скажу, чтобы он охотно пошёл на контакт, он недоверчив, озлоблен. Как все бывшие рабы, кстати. Но сотрудничать с ним можно.

– Вы спрашивали его о Трейси? – быстро спросил Золотарёв.

– Нет, это не относилось к делу, по которому я обратился к нему за помощью. Его брат, лагерник, чего он не отрицает, убит, его смерть он переживает очень тяжело, – Никлас посмотрел на Золотарёва, понимающе улыбнулся. – Да, вы правы, на этом можно сыграть, попытаться сыграть. Но зачем?

– Так что? – Гольцев запнулся, будто в последний момент передумал. – В архив, значит?

– В архив сдавать нечего, – покачал головой Михаил Аркадьевич. – Дела не было.

– Просто двойной разрыв, – усмехнулся Новиков.

Михаил Аркадьевич кивнул. На коробке селектора мигнула лампочка. Он тронул клавишу, и голос дежурного безучастно сообщил:

– К вам профессор Бурлаков. От «Комитета защиты прав узников и жертв Империи».

– Попросите его подождать, – Михаил Аркадьевич щёлкнул переключателем, оглядел сидящих. – Да, операция провалена, в архив сдать нечего. Извинитесь пред привлечёнными экспертами. Я имею в виду доктора Аристова, капитана Старцева и профессора Бурлакова, – понимающие кивки. – Тогда благодарю вас, все свободны.

На этот раз Никлас встал и, обменявшись быстрым взглядом с Михаилом Аркадьевичем, вышел со всеми. Когда за ними закрылась дверь, Михаил Аркадьевич снова щёлкнул клавишей.

– Приглашайте, – и выключил селектор.

В просторном «предбаннике» Бурлакова не было. Видимо, он прошёл в кабинет через другую дверь. Все дружно вытащили сигареты и закурили.

– Ну, что ж, – философски заметил Спиноза, – могло быть и хуже.

Новиков согласно кивнул.

– Да, напортачили, конечно, изрядно, что и говорить. Но кто же предполагал, что так повернётся. Всё казалось просто.

– Слишком просто, – улыбнулась Шурочка. – Не надувайся, Костя, я в Мышеловке соображала столько же. И взялись мы за них всерьёз только после Ротбуса, когда отношения уже определились.

Гольцев тряхнул головой.

– Ладно. Но Ротбуса я размотаю.

– Против генерала попрёшь? – весело удивился Золотарёв. – Он же велел…

– Чего он велел, Коля? Дело Ротбуса в отдельном производстве. Оформлено по всем правилам и без срока давности. Его в архив ещё не скоро сдадут. И потом… я слово дал.

– Кому? – спросил Спиноза.

– Самому себе! – Гольцев обвёл их синими блестящими глазами. – И вам даю. А хотите на спор? На бутылку коньяка, – и лукаво уточнил: – С каждого.

– А если не получится? – ласково улыбнулась Шурочка. – Ты ставишь каждому?

– Идёт, – кивнул Гольцев.

– В любом случае, пьянка будет, что надо, – рассмеялся Спиноза. – Согласен. Кто ещё?

Согласились все, включая Никласа.

– А как у вас прошёл разговор с индейцем? – мило спросила Шурочка.

Никлас улыбнулся ей.

– Нелегко, но плодотворно. В начале… в начале я допустил ошибку. Предложил ему обычную беседу. И он сразу выдал негативную реакцию. А когда понял, что его, – Никлас усмехнулся, – друзья меня не интересуют, и что это вполне официально, как продолжение следствия о резне, то никаких сложностей уже не было.

– Странно, – пожал плечами Золотарёв. – Обычно официальный вариант хуже приватной беседы.

– Да, – кивнул Новиков. – Но здесь всё шиворот-навыворот.

С ним согласились.

– Ну, Гоша, как съездил?

Михаил Аркадьевич с удовольствием рассматривал Бурлакова. Они сидели за столом заседаний напротив друг друга. Бурлаков раскрыл свой «профессорский» портфель, вытащил кипу