Позывные Зурбагана - Валентина Мухина-Петринская

Не верьте, вы — врач, но не психолог, скажу я вам, Христина.

— А я верю, Андрюша! — задиристо воскликнул Кирилл.

— Лауреатом Нобелевской премии хочется стать? — добродушно подмигнул ему отец.

— А кто из ученых не согласится? Но я не потому верю. Дело в том, что со мной было что-то подобное. Очень похожее…

Все удивились, стали просить рассказать. Но Кириллу Георгиевичу почему-то не захотелось углубляться в эти воспоминания.

— Однажды один бандюга хотел убить меня… Была клиническая смерть… В последний миг я испытал нечто очень похожее на то, что нам рассказывал Андрюша.

Христина пожала плечами.

— Мне, как ординатору, не раз приходилось наблюдать клиническую смерть и беседовать потом с возвращенными к жизни. Ничего похожего я не слышала.

— Не каждый пожелает рассказать, не каждый и сможет, — возразил Кирилл. — Со мной было так.

— И вы увидели будущее всех своих знакомых? — насмешливо переспросила Христина.

— Несколько иначе… разные будущие. Свои.

— Н-не понимаю.

— Я увидел сразу множество своих будущих. Они изменялись в зависимости от обстоятельств, от того, как я поведу себя в заданных обстоятельствах.

— Ох! — Я был потрясен. — Вот это да! И все эти будущие не были похожи одно на другое?

— По обстоятельствам не были (разные дороги мы выбираем), но по дорогам-то шел один и тот же человек и действовал он, как подсказывала его личность в любых обстоятельствах.

— Кирилл Георгиевич, — взволнованно допрашивал я, — вы видели всю жизнь до конца, по каждой дороге?

— Нет, Андрей, видимо, узловые пункты. Ну, если говорить языком драматургии, кульминационные моменты.

— Пример, пример! — закричала мама в полном восторге.

— Пожалуйста, несколько примеров. Например, я сразу увидел, как я уезжал из Звездного городка со смутным чувством сожаления, раскаяния и освобождения. Не сработался. Одновременно видел себя спускающимся по лестнице в здании Академии наук, раздумывая над тем, не слишком ли я хлопнул дверью, уходя от президента, и что именно я ему наговорил… Сознавая: мне этого не простят, но испытывая явное удовольствие от нервной разрядки, хотя знал, что это мне дорого обойдется. Кажется, я все же радовался.

Видел, как уходила от меня навсегда любимая женщина, хотя, чтоб удержать ее, достаточно было только солгать. Но я не смог.

— А Нобелевскую премию? — спросил Виталий. Кирилл лукаво рассмеялся.

— Это за меня видел Андрюша. — Он посмотрел на свои часы. — Пора идти, Ксения Филипповна. Извините.

Маме он поцеловал руку, меня расцеловал в обе щеки. Я пошел проводить Алешу и Христину.

— Скорее возвращайся! — сказала мама вдогонку.

— Ладно.

Не сговариваясь, мы пошли к набережной Космонавтов, туда, где на высоком обрывистом мысу высилась над Байкалом ретрансляционная телевизионная станция «Орбита». Мы обошли круглую кирпичную башню и сели на скамейке у обрыва.

— Плохо я себя чувствую, Алеша, — сказал я. Он понял, что я говорю не о здоровье.

— Это — что оставляешь меня здесь?

— Да.

__ Я знал, что ты будешь переживать. Напрасно, Андрей!

Во-первых, у меня здесь жена и… моя пекарня. Ведь я люблю выпекать свой хлеб. Я тебе говорил, что пекарню оставляют, хотя хлебозавод входит в строй?

— Знаю. Отец говорил, что твоя пекарня будет делать лишь одно изделие — «Алешин хлеб». А во-вторых, Алеша?

— Во-вторых, расстаемся мы на время. Все равно придется расстаться, ты ведь уедешь, когда окончишь летное училище.

— Я буду уезжать всю жизнь, но я всегда буду возвращаться домой, в Москву. Это мой самый любимый город — навсегда! Я ведь с детства много ездил с мамой на ее съемки, но мы всегда возвращались в Москву. Домой. Ты вернешься когда-нибудь в Москву?

— Конечно. Если захочет Христина пожить в столице. В моей комнате пока живет старшина милиции с семьей… Пока ему дадут квартиру. Комната ведь все равно пустовала. Ключ я оставил Максимовой. Помнишь, инспектор детской комнаты милиции?

— Помню, Алеша, она хорошая.

— Да. Очень.

Мы помолчали. Нам, как всегда, было так хорошо друг с другом. И Христина нам нисколько не мешала.

— Ты веришь тому, что я рассказывал?

— Верю.

«А Христина не верит», — подумал я, но вслух не сказал ничего. Я невольно усмехнулся.

— Вот такие дела, друг Андрей!

Мы посидели еще с часок. Солнце скатывалось с раскаленного неба прямо в Байкал, но было еще жарко.

Я простился с друзьями и пошел домой. Мама уже, наверно, нервничала. И вот…

— Присядем перед дальней дорогой, — сказала мама, как говорила всегда, когда мы с ней уезжали из дома или возвращались домой. Сегодня я уезжал один.

Что ж, мама оставалась с мужем, которого обрела вновь, которого любила всю жизнь.

Вещи сложены, советы выслушаны, поручения тоже. Мы поужинали вместе, втроем, присели перед дальней дорогой.

Все же отец не выдержал, спросил:

— Андрюша, скажи честно, ты действительно все это видел под водой? Все эти премии, награды… Это правда?

— Правда. Я все это видел, когда раскололось время. Насчет наград… я малость приврал. Мама догадывалась, но ей было смешно и чем-то даже нравилось. Но, кроме этого… второстепенного, все было, как я рассказал. Галлюцинация от удушья или еще что там, но был о! Пусть такие рационалисты, как Христина, не верят. Было!

Едем в Зурбаганский аэропорт. Виталий с маленьким чемоданчиком уже там.

— Это все твои вещи? — удивляется мама, оглядывая его.

— Я решил все же учиться на заочном. Как поступлю на четвертый курс, Андрей Николаевич зачислит меня младшим научным сотрудником. Ему нужны кибернетики. Жаль оставлять здесь всех. Привык. Даже к Христине. Не знаю, что ждет меня в Москве.

Но ведь Света написала тебе.

— Да, написала, спасибо тебе, Андрей! (Я послал суровому полковнику письмо и вырезку из зурбаганской газеты, где красочно описывалось, как Виталий спасал меня. Ну, он и дал адрес дочери.)

— Если Света меня полюбит, — продолжал Виталий, — так поедет за мной на Байкал. Ей тоже полезно.

Мама оглядывает Виталия, он очень возмужал, похорошел, стал спокойнее, увереннее в себе.

— Смотри, идут Алеша и Женя! — обрадовался Виталий. — Я знал, что придут проводить.

Увидев нас, они пускаются бегом. Уже объявлена посадка. На красивом обветренном лице Жени лежит тень от невидимой тучи.

— Что-нибудь случилось, Женя? — спрашивает Андрей Николаевич, всматриваясь в лицо своего любимца.

— Да ничего особенного…

— А все же?

— Поссорился с Маргаритой.

Кроме меня, все укоризненно качают головами. Я один знаю, в чем дело, — сам догадался. По-моему, Женя не создан для семейной жизни. Как бы он ни любил женщину, он быстро устает от нее, ему хочется побыть одному. А поссорились они из-за комнаты. Маргарита разместила так: в одной комнате она с Женей, в другой — девочки. А Женя потребовал себе отдельную комнату (меньшую), а большую, чтоб для Маргариты и девочек. Маргарита не согласилась. Женя переставил вещи, когда она была на работе. Теперь у него отдельная комната, но его жена дуется. И напрасно. Человека надо принимать таким, каков он есть. Жене нельзя без отдельной комнаты. Почему-то я это понимаю, а Маргарита нет. Странно!..

Женя так и сказал мне (и ей):

— Иногда просто хочется побыть одному. Кабы не рейсы, не выдержал бы!..

Ездит он обычно без напарника. Едет и слагает свои песни. Поет. У Маргариты нет потребности в одиночестве, ей бы никогда не надоело находиться все время с Женей.

А может, Женя слишком свободолюбив, недаром профессию себе избрал — шофер дальних рейсов. Может, гены скоморохов виноваты? Откуда-то произошла его фамилия…

Посадка. Прощаемся. Зеленая площадь аэродрома залита прожекторами. Бетонная дорожка к самолету…

Всех перецеловал. Еще раз — маму. Еще. Мама, не плачь!

Тоненькая якутка-стюардесса ведет нас к самолету.

Поднимаемся по трапу. Машем рукой, и нам машут, конечно, но не видно их в темноте.

Садимся в самолет, я и Виталий, а те, кого я сманил так или иначе на Байкал: Алеша, Женя, мама, — они остаются. Ох и жук ты, Андрюшка! Почему мне мама этого не сказала? Обрадовалась, что еду учиться, хотя бы и не кинематографии. Но учиться надо, и как следует, если хочешь стать мастером своего дела.

Ничего. На практику я буду ездить только сюда. Это я решил точно.

Самолет бежит, взлетает с разбега. Место Виталия у окна, но он предпочел сесть с краю, уступил мне.

Зурбаган салютует огнями. Скрылся. Байкал как огромное овальное зеркало, в нем отражаются звезды.

— Не грусти, дружище! — успокаивает меня Виталий. — Знаешь, я так рад, что еду с тобой, а не один. Боюсь один. Спасибо!

— Так ведь только до Иркутска…

— Ничего. В Москве меня встретит Света. Обещала. Я один боюсь.