Русский транзит 2 - Вячеслав Барковский

Не ожидавший удара Марсель упал спиной на стенку.

- А-а, славно погуляем! - орал мертвец, размахивая в воздухе пистолетом.

Ласковый, громко икнув, пошарил глазами в поисках укромного уголка и попятился от кафельного ложа. Блондин стоял с широко открытыми глазами: он сейчас не верил ни себе, ни мертвецу с пистолетом. "Не, такого не бывает!" убеждал он себя и ждал, что вот-вот проснется в своей халупе и пойдет пить воду гулкими жадными глотками, зажав губами кислый от ржавчины носик когда-то эмалированного чайника.

Только Голиаф, некогда посвятивший себя изучению человеческого содержимого, вел себя как убежденный материалист-прагматик. Оставив Юрьева, который после того, как ударил ногами Марселя, соскользнул с жертвенника, могучий вивисектор двинулся на покойника со словами:

- Так значит, тебя не добили, падаль!

- Счастливчик, если позволите! - крикнул Голиафу Петенька, срывая с себя простыню и нажимая на курок.

Но пистолет не выстрелил. Голиаф, словно заранее зная об этом, спокойно шел на Счастливчика со скальпелем в руке.

- У, какой грозный дядя! - покачал головой Счастливчик, становясь в боксерскую стойку и беря пистолет за дуло с тем, чтобы закатать им Голиафу меж его вдумчивых холодных глазок.

Пока Юрьев, сцепившись с Ласковым, катался по полу, пришедший в себя Марсель с дьявольской улыбкой вытащил свою огромную пушку и навел ее на Счастливчика.

- Праздник продолжается!

Петя опустил руки, понимая, что против этой игрушки он уже бессилен...

И вдруг все повернулись к каталке, на которой до сих пор тихо покоился агнец, ожидая заклания. Каталка была пуста. Рядом стоял подросток с ружьем в руках. Это был Максим.

Леонид Михайлович, маячивший в дверях все те мгновения, пока стремительно разворачивались события чудесного воскрешения из мертвых, сорвавшего ритуальную вивисекцию, юркнул в операционную и закрыл дверь изнутри. Остальные действующие лица погрузились в замкнутое, едва освещенное несколькими двадцатипятиваттными лампочками (даже тут экономили!) пространство с белым кафелем и шестью стоящими в очереди на чудо мертвецами.

Рассерженный вивисектор повернул свою голову к Максиму, а Петенька, с молодецким криком: "Бей гадов! Наша взяла!" - подскочил к Голиафу и сверху вниз, словно суковатое полено, рубанул его пистолетом по затылку.

Скорбно сморщившись и хватаясь за руку мертвеца, подбитый Голиаф начал оседать, всем видом показывая, что данный поворот событий его ни в коей мере не может удовлетворить. И в данный момент, грозя разорвать присутствующим барабанные перепонки, грянул выстрел.

Огненный смерч с мясом вырвал из руки Марселя его огромную пушку, швырнув ее в противоположную стену. Марсель, зажав раненую руку у запястья, все с той же дьявольской улыбкой посмотрел на нее, как на что-то инородное, и потом, вдруг громко засмеявшись, бросился на подростка.

Максим не стал стрелять, он просто резко шагнул Марселю навстречу и, отклонив корпус в сторону, чтобы уйти от рук нападавшего, ударил того прикладом в челюсть. Марсель рухнул, покорно, как подстреленный бычок, подогнув ноги в коленях...

А в это время с львиным рыком переломившие ход сражения Петенька и Юрьев крушили частично потерявших волю к сопротивлению санитаров. Петенька занимался Блондином, постепенно начинавшим сознавать, что ему, по-видимому, не суждено вырваться к чайнику с кипяченой водой из этого кошмара с больно дерущимися мертвецами. Юрьев же за все хорошее расплачивался с Ласковым, так сказать, наличными. Ласковый сначала пытался дотянуться до Марселевой пушки, лежавшей в метре от него на полу, но Юрьев, схватив его за горло, на время отключил приток кислорода в прокуренные легкие старшего санитара и оттащил его в сторону. Старший санитар с, воем и хрипом при этом трехпалубно матерился. Он попытался было добраться до Юрьевских глазниц, чтобы решить дело в свою пользу излюбленным ударом двумя пальцами или, на худой конец, разорвать противнику губу, но Юрьев, только что чудесным образом продливший свой абонемент на существование в этом мире, был полон нечеловеческих сил и не чувствовал усталости.

Когда кусающийся и царапающийся, словно подвальный кот, Ласковый наконец подобрался своими корявыми пальцами к лицу Юрьева, тот, отведя их в сторону, внезапно сильно ударил санитара головой в синеватое, с кирпичным оттенком лицо. Ласковый крякнул и прянул во мрак безвоздушного пространства...

Ледовое побоище приближалось к концу. К шестерым мертвецам, безучастно наблюдавшим за боевыми действиями, скоро присоединились еще пятеро скоропостижный Копалыч и четверо полумертвых его соратников, после некоторого сопротивления все же принявших горизонтальное положение на полу возле кафельных столов.

К Максиму подбежал Юрьев:

- А где Игорь? Игорь живой?

- В порядке.

- Где он?

- Я его спрятал, там...

- Ладно, потом. Дай пушку! Скорей!!!

Передернув затвор, он направил дуло в сторону замка двери, за которой скрылся Леонид Михайлович, и выстрелил.

Из толстой двери, крашенной цинковыми белилами, вместе с замком со вставленным в него с той стороны ключом ураганом вышибло кусок диаметром в четверть метра, и дверь услужливо открылась.

Юрьев вбежал в "операционную" как раз в тот момент, когда на противоположной стороне ее хлопнула другая дверь. Леонид Михайлович исчез. Юрьев подергал ручку - дверь была закрыта.

На операционном столе лежал бледный как полотно Николай Алексеевич - Коля Самсонов, с синеватыми припухлостями под полуприкрытыми глазами.

Верхний край простыни, под которой он лежал, был пропитан кровью. Рядом стояли капельницы, по всей вероятности, с только что вырванными из вен больного иглами, из которых по катетерам сочился физиологический раствор. Коля дышал часто-часто и как-то поверхностно, словно боясь протолкнуть воздух в легкие. Он задыхался.

Юрьев осторожно приподнял пропитанный кровью край простыни и увидел сбоку на шее у Коли надрез, из которого сочилась кровь. Бежавший врач, вероятно, пытался перерезать ему горло, но он так торопился, что не смог попасть в сонную артерию. Юрьев прижал ладонью к ране неиспачканный край простыни.

Николай Алексеевич медленно открыл глаза и слабо улыбнулся:

- Не надо. Толя,- тихо сказал он,- не поможет.-И опять закрыл глаза.

- Коля, ты знал, что они готовили моего Игоря тебе в доноры?

Николай Алексеевич удивленно открыл глаза и отрицательно покачал головой. Потом, после некоторой паузы, собравшись с силами, он сказал:

- Мне говорили, что ждут какой-нибудь несчастный случай или смерть... Сегодня должен был умереть какой-то бездомный...

- Кто тебя так? Доктор?

- Да... Леня меня живым никому отдавать не захотел. Я им не нужен, но деньги. Толя, мои деньги... Без меня им их не получить.

- Коля, деньги за груз, за контейнеры с какими-то отходами, да?

- Не знаю... Этим занимался Марсель.- Коля закрыл глаза и замолчал. Говорить ему было все тяжелее. Юрьев схватил капельницу и, придвинув ее к Николаю Алексеевичу, нерешительно взял в руку иглу.

- Не надо. Толя. Бесполезно...

В "операционную" вошел Счастливчик.

- Повязал мазуриков, теперь они у нас не рыпнутся. Кстати, тот слон, которого ты в кабинете нокаутировал, кажется, помер. Думаю, инфаркт. А тот, что в меня стрелял, похоже, давно на игле. Я руку ему перевязал платком, а то до суда истечет кровью. Пушку его себе взял, а то мою пулей покорежило, когда он меня в кабинете "убил",-сказал довольный Петенька.-Это все он заварил с Игорем и с порошком? - спросил он Юрьева, показывая на Николая Алексеевича.

Юрьев отрицательно покачал головой.

- Они его в качестве коровы держали: у него деньги. Счастливчик, сделай что-нибудь, ведь он сейчас умрет!

Петенька склонился над Самсоновым, взяв его за руку и подвигая капельницу. Коля вдруг открыл глаза, слабо улыбнулся и снова закрыл их.

- Не надо, Счастливчик, ты же знаешь - бесполезно... Дай уйти...

Близоруко щурясь, Счастливчик попытался разглядеть Колю Самсонова; кто-то незнакомый, с окровавленной шеей, смертельно бледный и призрачный, из которого бесшумной рекой уходила жизнь, плыл у него перед глазами.

- Коля, кто тебя так? - Счастливчик осторожно положил руку ему на плечо.

Николай Алексеевич улыбнулся с закрытыми глазами.

Счастливчик обернулся к Юрьеву, в глазах его стояли слезы.

- Толя, а я ведь не верил ему... Коле Самсонову не верил.

- Ладно, Счастливчик, пойдем... Вот, возьми, еще можно на работе носить, но в Стокгольм за своей премией придется ехать в других.-Юрьев протянул Петеньке его изломанные "велосипеды" и повернулся к выходу.

- Юрьев, подойди,-едва слышно прошептал Николай Алексеевич.

Лицо его уже начинало приобретать синеватый оттенок.

Юрьев подошел к операционному столу и склонился к изголовью Николая Алексеевича, чтобы услышать его последние слова.