Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов

челом великому князю московскому. Только он нас рассудит! Боярам укорот даст, за простых людей вступится.

И вот ударил вечевой колокол, и новый московский наместник Василий Китай прокричал с помоста:

— Прознал про новгородские неправды великий князь Иван Васильевич, заскорбел душой и скоро приедет сюда вершить праведный суд и карать злодеев. Обиженные и униженные, несите свои жалобы, государь всех рассудит и всем воздаст!

От этой оглушительной вести одни возликовали, другие зачесали в затылках: неспроста это, ох, неспроста. Деды поминали старое присловье: «Москва по чужим бедам не плачет». Призадумались, почуяв неладное, в боярских усадьбах, да понадеялись, как всегда, откупиться…

2

22 октября 1475 года великий князь покинул Москву и по зимнему первопутку двинулся к Новгороду. Ехал вроде бы с миром, но с немалым войском. Ехал неспешно, с частыми остановками. Первые новгородские просители ждали его уже в Вышнем Волочке. Кланялись кто кругом воска, кто мехами. На реке Холове великого князя встречал архиепископ Феофил со всей господой и тоже с дарами. Зная слабость Ивана Васильевича к хорошему вину, преподнес ему две бочки фряжского.

Не заезжая в Новгород, государь сразу отправился в приготовленную для него резиденцию на Городище. Огромную свиту и войско разместили по пригородным селам и монастырям. Назавтра владыка Феофил готовился принимать великого князя у себя, да совершил грубый промах. Вести переговоры о том, сколько для государя и его свиты нужно корму и какого, владыка прислал людей простого звания. Усмотрев в сем урон государевой чести, Иван Васильевич велел гнать владычных людей в шею, корм не брать и на пир к владыке не поехал. Это был его любимый прием: придраться к пустяку, чтобы потом на правах оскорбленного требовать больше.

Вместо того чтобы ехать к владыке, великий князь сам позвал к себе на пир новгородскую господу, сразу поставив себя в городе хозяином, а не гостем. Вино лилось рекой, новгородцы произносили здравицы в честь высокого гостя.

И вот настал день, когда под перезвон колоколов Иван Васильевич торжественно въехал в Новгород. Он первый раз увидел этот город, столь же не любимый им, сколь и вожделенный. Хозяйским глазом разглядывал богатые усадьбы, Детинец, роскошный владычный двор. Отстояв службу в Софии, пировал у архиепископа Феофила.

Целыми толпами потянулись на Городище новгородские челобитчики. С болью и гневом наблюдали за этим библейским исходом не утратившие гордости горожане. Это ль не безумие? Не бывало еще такого, чтобы новгородцы на своих Москве доносили!

А люди все шли и шли. Много было безвинно пострадавших, но не меньше и тех, кто жаждал чужими руками посчитаться со старым недругом или оттягать спорное. С утра и до позднего вечера государевы дьяки принимали жалобы и подношения. Особо назойливых и многоречивых приставы тычками подталкивали к дверям: поплакался — пора и честь знать.

25 ноября пред государевым судом предстали жители Славковой и Микитиной улиц. Били челом на посадника Василия Ананьича, Богдана Есипова, младшего сына Марфы Борецкой — Федора, Ивана Лошинского и еще нескольких знатных бояр за то, что многих уличан пограбили и избили. Затеял набег известный буян Федор Борецкий, лишний раз подтвердив свое уличное прозвище Дурень. Зачесались кулаки, вот и подговорил неревских бояр посчитаться со Славенским концом за некие старые обиды. Посадник Василий Ананьич в набеге вовсе не участвовал, его схватили вроде бы за то, что он, будучи степенным посадником, не воспрепятствовал разбою, а на самом деле за чрезмерную ретивость в спорах с Москвой. Учинив строгий разбор дела, великий князь приказал четверых бояр отправить под стражей в Москву. Остальных отдал под залог владыке.

Вот уж возликовали многие горожане, увидев закованных в железо знатнейших и богатейших людей Новгорода. Как же не радоваться, когда страдают те, кто вчера возносился паче гордости! Не зря говорят: высоко летает, да низко сядет. Но только есть ведь и другая пословица: «Не смейся, горох, над бобами: будешь и ты под ногами».

Скоро заметили, что государев меч карает только неугодных Москве бояр из ближнего круга Марфы Борецкой. Саму Марфу великий князь покамест не тронул. То ли проснулась жалость к потерявшей сыновей матери, то ли посчитал неопасной лишившуюся клыков старую волчицу.

Вечером 30 ноября случилось чудо дивное и страха исполненное. Вдруг вырос над Городищем огненный столп от земли до неба и ударил гром. Завыли собаки, а люди шептались в тревоге: к чему бы такое?

Тяжким бременем легло на новгородцев содержание войска и огромной свиты великого князя. И вот уже потянулись на Городище жалобщики на бесчинства и грабежи слуг государевых, поминая про себя еще одну пословицу: «Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву».

Наскучив вершить суд, великий князь велел всех челобитчиков гнать в шею, а сам отправился пировать к новгородским боярам. Везде его ожидали радушные хозяева, заваленные снедью столы, здравицы и клятвы. Иван Васильевич охотно поднимал чарку за чаркой, благо, с детства привычный к хмелю, мог перепить любого. Благодушно слушал льстивые речи, сам не скупился на ласковые слова, а с некоторыми боярами даже и лобызался. Проводив высокого гостя, все облегченно вздыхали. Слава тебе господи, пронесло, а там, глядишь, уедет — и снова воротится прежняя жизнь.

Пировал Иван Васильевич почти два месяца кряду, переходя от одного боярина к другому и всякий раз увозя с собой богатые «поминки»: меха, золотые «корабленики» [18], стерлядей и осетров. Посетил даже близкую подругу Марфы Борецкой — знатную вдову Настасью Григорьеву. Милостиво беседовал, хвалил за хозяйский ум и неженскую деловую хватку. И только самую богатую новгородскую усадьбу — чудный двор Марфы Борецкой — обошел стороной.

Марфа и впрямь жила как загнанная волчица. Однако ненависть и жажда мести не лишили боярыню разума. Она сразу разгадала, что свой суд на Городище великий князь затеял для того, чтобы вбить клин между новгородцами. Знала, что спустя год, от силы два, снова придет сюда высокий сутулый человек с длинными загребущими руками и на этот раз захочет разрушить вековой уклад новгородской жизни. Вот тогда развеется темный морок в новгородских головах и снова придет ее время!

Но даже прозорливый ум Марфы Борецкий не мог охватить всей глубины государевых помыслов. Не знали хитромудрые новгородские бояре, что всех их ожидает одна судьба: и тех, кто радеет за вольный Новгород, и тех, кто тяготеет к Москве. А могли бы догадаться по тому, как настойчиво расспрашивал великий князь об их вотчинах. Вот уж прикусили бы хвастливые языки, кабы знали, какие мысли роятся в голове их высокого гостя.