Хлеба и зрелищ - Уильям Вудворд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так-то оно так, – перебил Харлей, – но ведь Вильям восстает против всех ваших излюбленных идей!
– Пустяки! Я не обращаю внимания, продолжал Майкл. – Это мне напомнило один анекдот. Действие происходит в Отейле, в те далекие дни, когда процветала дуэль. В этом городке был ресторанчик, славившийся своими пирожными. Когда из Парижа являлась компания разгневанных на вид господ, главный кельнер встречал их вопросом: «Желают ли джентльмены отведать пирожных или драться на пистолетах?».
«Джентльмены отвечали: «Mon ami, одно не исключает другого… Сначала мы вместе поедим пирожных, а потом будем драться».
Так приблизительно я отношусь и к Вильяму Бриллю. Серьезно… Я нисколько не сомневаюсь, что в самом непродолжительном времени Пемпли и Вильям будут молить о третейском суде, произносить истерические речи на тему о сотрудничестве, о высоком значении труда, о величественном зрелище: капитал и труд шествуют рука-об-руку по всему миру… Словом, будут болтать всякий вздор».
– Вы не думаете, что в конце концов труд и капитал заключат между собой союз? – спросил редактор.
– О, я в этом не сомневаюсь, объявил Майкл. – В конце концов пропасть между ними исчезнет.
У журналиста вид был недоумевающий.
– Видите ли, Сэм, – помолчав, заговорил Майкл, – мнение мое таково, правильно оно или нет… Я его считаю правильным и потому называю своим.
«В результате мировой войны капиталистическая цивилизация в Европе сходит на-нет. Она еще не сошла со сцены, ибо пока нечем ее заместить, но она бьется в судорогах, словно гальванизированный труп. И в самом непродолжительном времени этот труп достигнет той стадии разложения, когда нужно будет подумать о погребении. И в наши дни в Англии устроили ему приличные похороны… хоронят спокойно, не спеша, со всякими церемониями и оркестром музыки.
«В Америке капиталистическая цивилизация умрет позже, чем в Европе, ибо природные богатства Америки столь значительны, что управляющие страной концерны еще некоторое время могут располагать большими средствами.
«В обществе, насыщенном капиталистическими идеями, как насыщена сейчас Америка, жадность считается не пороком, а добродетелью».
Харлей сделал неодобрительный жест.
– Я знал, что вы со мной не согласитесь, – продолжал Майкл. – Жадность – слово некрасивое, она выбирает себе различные псевдонимы, например – настойчивость, проницательность, умение отстаивать свои интересы и т. п.
«Базой капиталистической цивилизации является идея собственности, а социалистическая доктрина кладет в основу цивилизации человечность. Капиталисты и социалисты стремятся к одному и тому же идеалу, идеал этот-счастье человечества. Ничего похвального в таком стремлении нет: даже деспот хотел бы сделать народ счастливым и довольным. Намерения благие, но средства-никуда негодные!
«Неизлечимая язва государства капиталистического – жадность. В современных социальных условиях никакое лекарство не поможет, ибо если вы устраните жадность, государство перестанет быть капиталистическим. Капитализм зиждется на эксплуатации одного человека другим, одной нации – другой.
«Социалистическое государство строится не на идее собственности, основная проблема его человеческая личность.
«Эти два принципа-собственность и человек-диаметрально противоположны: примирить их нельзя.
«В государстве капиталистическом власть принадлежит тем, в чьих руках финансовый контроль, и вопрос о форме правления не играет никакой роли.
«Властелины современного государства безответственны, никто их не выбирает, и только случай помогает им выплыть на поверхность государственной жизни. Среди них попадаются люди проницательные и талантливые, но большинство отличается узким кругозором и корыстолюбием. Почему? Да потому, что узколобость и корыстолюбие легче всего приводят к богатству. Иные невежественны и глупы… иные просто дураки.
«Они бы не были опасны, если бы можно было отвести для них какой-нибудь изолированный райский уголок и предоставить в их распоряжение пищу, одежду и автомобили. Право же, мир в состоянии взять их на содержание.
«Но в настоящее время власть сосредоточена в их руках, и они пытаются применить свои примитивные методы к делам государственной важности. Заняв высокие посты, они остаются узколобыми стяжателями, что является в высшей степени опасным. О новых методах они не имеют понятия, ибо своим успехом обязаны методам старым.
«В капиталистическом государстве жадность больше, чем добродетель; это – культ. C раннего детства людей обучают этому культу. Журналы переполнены рассказами о дельцах, добившихся успеха, и такие рассказы являются как бы наивной проповедью жадности, – проповедью, облеченной в легкую беллетристическую форму. Алчность раздувают в людях газеты, публичные лекции, рекламы, бессмысленная конкуренция, неизбежная в делах коммерческих. Вся эта машина прекрасно работает в молодой стране, где нет недостатка в работе, и где деньги достаются легко.
«Но в истории народа наступает период, когда все естественные богатства страны распределены и ментально закреплены, а господствующий класс выпустил уйму бумаг-обязательств, акций, облигаций. Все эти бумаги, конечно, никакой реальной ценности не имеют и оцениваются лишь условно, по ним выплачиваются проценты. И лицом к лицу с окопавшимися богачами вы видите миллионы людей, неимущих, но обученных жадности.
«В истории человечества наступает сейчас новая эра. Мы идем к «рабочей» цивилизации. Под рабочими я подразумеваю тех, что работают на заводах и фабриках, а также механиков, земледельцев, управляющих, служащих, – иными словами, всех тех, кто занимается физическим или умственным трудом. Через несколько поколений капитал никакого влияния на дела человеческие оказывать не будет. Наши внуки не допустят, чтобы человек высказывал свое мнение о работе машины только потому, что он является владельцем этой машины, высказываться будет тот, кто машину приводит в движение».
– Но ведь многие капиталисты по-настоящему работают, – перебил Харлей. – Принимаете ли вы это во внимание?
– Конечно… И поскольку они работают, на них будут смотреть, как на рабочих.
Харлей снова не утерпел и воскликнул:
– Но ведь у ваших рабочих нет ни ума, ни навыка, необходимых для управления сложным государственным механизмом!
– Неужели? Тем хуже, если вы правы… потому что так или иначе, но управлять они будут. И многие разумные люди считают, что с этим они прекрасно справятся. Признаться, я сам так думаю.
У Харлея физиономия вытянулась, а Майкл запнулся и прошептал:
– В чем дело?
– Я с вами безусловно не согласен, – заявил журналист. – Все это – пустая теория. Что бы вы ни говорили, но цивилизация, государственная власть, международные отношения-проблемы в высшей степени сложные. Управлять цивилизованным миром-дело серьезное, и, как и всякое дело, оно требует выучки, сноровки и знаний.
– Каких знаний? – осведомился Майкл.
Харлей секунду помолчал: он почуял ловушку.
– Э… гм… необходимо знать нужды человечества, нужды общества… нужна предусмотрительность, проницательность, – ответил он наконец.
– Да, с этим я согласен, – объявил Майкл. – К несчастью, мужчины и женщины, которые знают о нуждах человечества, никогда не имели возможности управлять миром. Управляли им люди, не знающие ничего, кроме жадности… люди, которые носят цилиндры, сколачивают себе капитал и говорят высокопарными фразами, словно взятыми из годового отчета Стального Треста Соединенных Штатов.
– Ваши рабочие сделали бы кое-что похуже, – сказал Харлей.
– Давайте пофантазируем, – продолжал Майкл. – Представим себе, что в течение истекшего пятидесятилетия миром правили кондитеры…
– Кондитеры – воскликнул Харлей.
– Да… кондитеры… Допустим, что всякий человек, став кондитером, мог войти в господствующий класс, как это бывает в настоящее время с банкирами и финансистами.
«Итак, миром управляют кондитеры. Все президенты, премьеры, послы, члены конгрессов и парламентов – кондитеры.
«Как вы думаете, Сэм, могли бы кондитеры в белых колпаках и куртках, распоряжающиеся судьбами человеческими и разъезжающие в собственных автомобилях, привести мир к такой катастрофе, как великая война»
Харлей ничего не ответил.
– Ну, что вы скажете? – спросил Майкл.
– Этот вопрос вы задаете серьезно? – осведомился Харлей.
– Совершенно серьезно.
– В таком случае я вам серьезно и отвечу. Мне кажется, кондитеры дьявольски запутали бы все наши дела.
Майкл улыбнулся.
– Быть может. Но это не ответ на мой вопрос. Думаете ли вы, что неразбериха, созданная кондитерами, не уступала бы мировой войне?
Харлей был раздосадован.
Майкл не сомневался, что журналист наделен чувством юмора, вернее умеет замечать смешную сторону… в противном случае он бы не мог редактировать свой воскресный журнал.
