Культурные истоки французской революции - Роже Шартье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изображения государя занимают особое место среди многочисленной печатной продукции, окружающей большинство его подданных в повседневной жизни. Есть основания думать, что эти привычные заурядные картинки лучше, чем грандиозные замыслы, воплощенные в декоративном убранстве дворца и доступные взору немногих, укрепили веру народа в законную и нерушимую власть государя. Главное свойство народной политической культуры Старого порядка, вероятно, заключается в подчинении мысленных представлений подданных аллегорическим изображениям облика их славного государя. Почему же в таком случае эта система верований в какой-то момент разрушилась, во всяком случае в Париже (а в таком централизованном государстве, как Франция, настроение столицы является решающим)?
На этот вопрос ответить нелегко, поэтому в тоне этой главы сквозит сомнение и неуверенность. Когда произошло охлаждение народа к королю, когда подданные перестают считать государя воплощением и порукой общей судьбы — в 1750-е, в 1670-е или еще раньше — в 1610-е годы? Справедливо ли рассматривать процесс, отдаляющий народ от короля и заставляющий некоторых его подданных выступать против него на словах и на деле, как «десакрализацию», параллельную дехристианизации? И что сыграло более важную роль: хлесткие, кощунственные «поносные речи» — или тихое отчуждение, когда за видимым уважением к властям и внешним следованием традиции стоит забота о себе, от которой всего один шаг до политических выступлений? Каждый из этих вопросов не столько предполагает четкий ответ, сколько очерчивает круг поисков и размышлений.
Гипотеза, которую мы отважимся выдвинуть, такова: тексты наказов Генеральным Штатам противоречивы — восторженное утверждение старых представлений сочетается в них с новым взглядом на короля, которого, судя по всему, по-прежнему считают отцом народа, но уже не относятся к нему как к святыне. Это происходит потому, что система представлений о монархе, сложившаяся в царствование Людовика XIV, уже несколько десятилетий находится в кризисе. У кризиса этого несколько причин. Модель евхаристии, на которую ориентируются изображения государя, чтобы дать представление о божественной природе короля и королевской власти, с отходом французов от религии частично утрачивает свое воздействие. Подданные гораздо реже могут лицезреть короля, государственные ритуалы также происходят редко (по той простой причине, что короли стали жить долго) — все это ослабляет чувство причастности к общей истории. Развитие критического мышления — в интеллектуальных формах «общественного мнения», для которого не остается заповедных областей и которое все выносит на суд, или в непосредственном поведении простых людей, которые не верят никаким небылицам, — подрывает неограниченную власть, которой раньше обладало окутанное тайной государство, непостижимое и внушающее робость. «Человек от природы легковерен, подозрителен, робок, отважен»{224}. По отношению к изображениям королевской особы в XVIII веке в какой-то момент подозрительность французов возобладала над легковерием, отвага над робостью.
Глава 7.
НОВАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА
Что бы ни преобладало в отношении французов к королю: подозрительность или легковерие, робость или отвага, народная политика отношением к королю не исчерпывается. Питер Бёрк охарактеризовал период между началом XVI столетия и Французской революцией как время “политизации” народной культуры», и многие исследователи разделяют его мнение. Он считает, что «в Западной Европе, во всяком случае начиная с Реформации и до Французской революции, интерес крестьян и ремесленников к действиям правителей все время растет, и они гораздо сильнее, чем раньше, чувствуют себя вовлеченными в политику». Участие народа в «государственных делах», с одной стороны, диктуемое насущными запросами централизованного государства, которому нужны солдаты для армии и деньги для оплаты своих трат, с другой стороны, разжигаемое направленными против властей гравюрами, памфлетами и песнями, которые распевали на всех углах, судя по всему, с течением времени действительно увеличивалось. Не следует понимать этот процесс как линейное развитие и думать, что происходит накопление политической энергии, но все же он приводит к «росту политического сознания» народа и в долгосрочной перспективе включает в себя событие, которое разрушит во Франции установленный порядок{225}.
Политизация народной культуры?
Рассмотрим и обсудим эту мысль Питера Бёрка. Прежде всего, нельзя с достоверностью утверждать, что коль скоро текстов, где речь идет о «государственных делах», стало печататься больше, то это означает, что их обязательно покупали и читали простые люди. Возьмем, к примеру, Гренобль времен Фронды. Благодаря книге счетов, куда книгопродавец Никола записывал издания, проданные в кредит, мы можем выяснить, какие слои городских жителей больше всего интересуются пасквилями и памфлетами. При том, что торговцев и ремесленников среди покупателей Никола 13%, среди покупателей мазаринад их насчитывается всего 5%. А доля служащих финансового ведомства и юристов среди читателей памфлетов и пасквилей, наоборот, гораздо больше, чем их доля в общем числе покупателей Никола (их численность составляет всего 30% от общего числа покупателей, а их доля среди покупателей памфлетов и пасквилей — 58%). Получается, что политическими произведениями интересуются не столько читатели из народа, сколько те, чье положение в обществе непосредственно зависит от политических событий: потенциальные борцы против королевской власти либо возможные жертвы смены политического курса. То же происходит и с распространением «Газеты» — периодического издания, которое с 1631 года выпускает Теофраст Ренодо. В Гренобле в XVII веке ее читает прежде всего элита: дворяне и «судейские крючки», доля которых среди ее покупателей больше, чем среди покупателей
