Охота на Чупакабру - Татьяна Рябинина

рассмеялась снова, до слез. А вслед за ней и я. С таким облегчением, как будто выжал и бросил двухсоткилограммовую штангу.

- А у вас ус отклеился.

- Чего? – фыркнула Яна.

- Тушь потекла.

Она облизнула палец, провела под глазом, только еще больше размазала.

- Иди сюда!

Хотел поймать ее за полу пиджака и подтащить к себе, но промахнулся. Уцепился за блузку и вытащил из-под юбки. Губы дрогнули, зрачки расширились. Наклонилась надо мной, застыв в деревянно-напряженной позе.

Одной рукой я стирал черные потеки под ее глазом, другая осторожно скользнула под блузку, подобралась к груди. Тонкий мягкий лифчик без бретелек – зачем они вообще такое носят? Зато не надо лезть под него или стягивать, чтобы легла в руку. Сосок напрягся, уперся в пальцы – ну да, тоже своего рода эрекция.

Гладил, сжимал то одну, то другую, по очереди. Высокие, упругие, небольшие – как раз под ладонь. Смотрел ей в глаза, так, что лицо начинало расплываться. Ловил теплое лихорадочное дыхание: короткий, как всхлип, вдох и длинный судорожный выдох. И вдруг – ее губы на моих губах. Она целовала меня, а я… отдавался на милость победительницы.

Ну что, ведьма, возьми мизерикорд*, добей уже.

И тут снова открылась дверь.

Да что за день долбаный такой?!

- Извините, если помешала. Укольчик.

Медсестра. Юля. Или Оля. Я их не различал. Но Юля делала уколы больно, Оля нет. Пока не сделает, не узнаешь, которая из них.

Чертовы стулья! На что там Макс нажимал в коленке?

- Яна, может, ты хоть отвернешься?

- А надо? – хмыкнула она.

- А смысл?

Ну мать твою, не готов я еще демонстрировать тебе свое вставшее на полдень хозяйство. Хотя, вроде, стесняться там нечего. Но давай не сейчас, ладно?

Яна снова отошла к окну и отвернулась. Юля – черт, больно же! – наверняка потащилась. Да блин, смотри, может, ослепнешь. Хотя для врачей и медсестер все это чисто биоматериал.

Протерев место укола спиртовой салфеткой, Юля накрыла меня одеялом, подхватила лоток и ушла. Одарив на прощание ехидной усмешкой.

Яна села на стул рядом с кроватью. Что-то подсказывало: именно сейчас любые слова будут лишними. Все потом. Сейчас вместо слов – другое.

Белая юбка задралась, обнажив колени. Круглые, красивые. Положил руку на то, что ближе. Опустила ресницы, улыбнулась – той самой улыбкой Джоконды, от которой темнело в глазах.

Попробуй лежа и левой рукой забраться под юбку женщины, сидящей слева. Нужны дополнительные суставы. Пришлось сменить руку. Медленно-медленно, наблюдая за реакцией.

- Чупин, грабли убери! - тоном «ни в коем случае не убирай!»

- А надо? – повторил я ее слова.

- А смысл? – повторила она мои.

Смысл?

Меня всегда перло от кожи на том месте, которое у женщин на внутренней стороне бедра, прямо под трусами. Шелк. Как Янкина зеленая блузка. Задержался на нем, поглаживая, поднялся на сантиметр выше. Туда, где резинка.

Чего ж ты ноги-то так стиснула, а?

«Стой, скажи пароль». – «Пароль». – «Проходи».

Нет, проходить не стал, остановился на границе. На том месте, где нога переходит… ну да, в то самое жутко интересное место. А потом чуть сдвинул пальцы. Не под, а поверх влажной, хоть выжимай, ткани. Провел, вдавливая ее в ложбинку.

Хотел бы я попробовать этот сок на вкус…

- Смысл? А чего ж ты мокрая-то такая вся?

- Жарко, - с той самой шальной улыбкой. Как тогда – когда слезла с самоката, а я обнял ее. - Вспотела.

Угу. Вспотела. Рассказывай. Андерсен. Именно это я и хотел узнать.

- Пожалуй… я пойду.

- Пожалуй… иди, - согласился я. Потому что на первый раз этого было больше чем достаточно.

Она встала, одернула юбку. Подобрала сумку – надо же, у нее и сумка была, оказывается, а я и не заметил. Подошла к двери и остановилась.

- Яна…

- Приду… завтра.

Эй вы, там, наверху! Если это сон, то можно я не буду просыпаться?

*мизерикорд - средневековый кинжал, которым добивали поверженного противника, избавляя от мучений

20

Яна

На парковку я выбралась с подгибающимися коленями, все еще не в состоянии отдышаться. Машинально ответила по пути на парочку «ой, здравствуйте». В джинсах и без макияжа узнавали нечасто, а вот при параде – регулярно.

Села в машину, открыла два окна, чтобы вытянуло духоту. Мокрой спины коснулись холодные пальцы сквозняка. И если б только спина была мокрая!

Господи, да что же это такое-то?!

Уткнулась лбом в руль и заскулила. Хоть самой себе руки под юбку засовывай, прямо здесь и сейчас.

А это, Яна, то самое. Чего у тебя нет к замечательному во всех отношениях Мишке. К другим было, но по сравнению с этим – как мышь против слона.

Я вспомнила, как он стирал тушь у меня под глазом, а другой рукой сжимал грудь. Не грубо, но так, словно имел на это полное право. И как я, уже не соображая, что делаю, наклонилась и поцеловала его, нырнув в эти ощущения с головой, полностью отдавшись им.

Вспомнила – и снова по всему телу пробежала крупная дрожь. Нет, не мелкие колючие мурашки, а почти судорога, когда хватаешь открытым ртом крошечную порцию воздуха и сжимаешься в тугую точку. Так, что в ушах начинает шуметь кровь – словно ветер в вершинах деревьев. И никак не можешь выдохнуть, выталкивая из себя воздух короткими толчками. Низ живота налился горячей тяжестью, которой не хватило места внутри, и она тут же просочилась наружу, добавив еще порцию к уже случившемуся потопу.

Нет, надо срочно как-то успокоиться, иначе доеду лишь до первого столба, и это еще в лучшем случае.

Что я вообще делаю, а? О чем думаю? Хотя тут уместнее вопрос, не о чем, а чем. Известно, каким органом. Уж точно не головой.

Яна, черного кобеля не отмоешь добела. Кто был в молодости неуправляемым потаскуном, так им и останется. Он же органически не может быть с одной бабой хоть сколько-нибудь долгое время. И они всегда будут на него вешаться, как эта сопля малолетняя. Что поделаешь, если он такой же приманчивый, как и я. И, кстати, вопрос о его женщине остался открытым, ловко так перевел стрелки на меня. Я-то насчет мужа ответила, а Вадим нет: знает ли она, что уже