Бойся, я с тобой 3. Страшная книга о роковых и неотразимых. Восстать из пепла - Таня Танк

Почему так происходит?

Во-первых, в этой профессии, как и во всех других, есть хорошие специалисты, а есть посредственные и откровенно никудышные.

Во-вторых, специальное образование – это не защита от невежества или хотя бы от ограниченности. Человек может прекрасно знать теорию, иметь высокие квалификационные оценки… и при этом быть не способным на глубокое познание, самостоятельный анализ, критическое осмысление полученных знаний. А значит, он будет сводить терапию к навешиванию ярлыков-диагнозов и пытаться оперировать набором шаблонных инструментов.

«В профессии психолога, как и в профессии врача, нельзя быть отличным специалистом широкого профиля. Когда человек пишет, что он поможет решить проблемы и в отношениях, и с деньгами, и со здоровьем, когда специалист берется за любой случай – это значит, что он нахватался по верхам, не вникая глубоко ни в одну из тем.

Терапия травмы отношений имеет свои особенности, свои приемы и свою очередность этапов. Например, если человек приходит к психологу с запросом наладить отношения с партнером, при этом отношения в целом хорошие, партнер эмпатичный, но есть небольшие сложности, психолог может обучить клиента недостающим навыкам коммуникации, и все наладится. Но если применить тот же шаблон к абьюзивным отношениям, то подобные рекомендации заведут человека в тупик», – предостерегает психолог Наталья Рачковская.

В-третьих, специалист может быть мало информирован о деструктивных людях, не осознавать масштаба их разрушительного воздействия или относиться к теме абьюза скептически. Нарцисс «из учебника» может казаться ему существом скорее глубоко страдающим, чем опасным.

В-четвертых, стезю помощи людям нередко выбирают те, кто сам сильно травмирован. В этом нет ничего плохого, но есть нюанс. Поясняет психотерапевт Игорь Погодин:

«Как правило, психотерапевты – одни из самых травмированных людей. Предполагаю, что именно собственные травмы являются источником и их профессионального интереса, и личного интереса к человеку напротив. Конечно же, ввиду своей болезненности травматическая природа профессиональной мотивации находится за гранью осознавания, а звучит так: “желание помогать людям, испытывающим боль и страдания”.

Таким образом, предпосылкой успешного становления терапевта выступает, как бы это парадоксально ни звучало, наличие собственных психологических травм. А вот необходимым условием профессионализма терапевта является успешный процесс их осознавания и восстановления процесса их переживания. Именно поэтому любая профессиональная программа подготовки предполагает прохождение студентом своей собственной терапии».

Таким образом, для нас потенциально страшна не травмированность терапевта (да и кто из нас может похвалиться идеально благополучным прошлым?), а именно «непроработанность» травмы. При общении с таким терапевтом возникает ощущение, что он видит не вас и вашу травму, а ведет диалог с самим собой, бессознательно продолжая «переваривание» собственной боли, наделяя вас своими чертами, приписывая вам свои мотивы.

Теперь представьте, каким может быть масштаб воздействия на внушаемого пациента – а ведь когда мы находимся в абьюзе или только вышли из него, мы особенно внушаемы, поскольку у нас мало собственных ресурсов, а критическое мышление снижено. В таком состоянии очень легко принять на себя все, что ошибочно навесил на нас психолог, начать «прозревать» относительно своих «истинных» мотивов, которых у нас, возможно, не было и нет. Надо ли говорить, что такая «терапия» несет только вред?

«Если то, что психолог приписал клиенту, неверно, то оно верно по отношению к самому психологу», – уверяет Михаил Литвак.

«Терапевт, который в детстве пережил абьюз со стороны родителей, и чья травма не проработана, может бессознательно отрицать проблему пациента. Либо же для него может быть непереносимо с этим работать, и он бессознательно все сделает для того, чтобы “неудобный” пациент ушел. При этом тот же терапевт может быть хорошим эмпатичным специалистом с другими пациентами», – считает психоаналитик Анна Вишневская.

В-пятых (и, видимо, это самое страшное) – профессии, с помощью которых можно удовлетворить свое желание власти над людьми, очень популярны у психопатов.

В-шестых, сейчас рынок наводнен шарлатанами, которые «лечат» по сомнительным методикам, соблазняя вас скорым улучшением, стоит лишь принять из их рук волшебную пилюлю. Так и ходят люди годами и даже десятилетиями от одного такого «специалиста» к другому – вместо того, чтобы пойти в настоящую терапию.

Вот и представьте себе, что нам может дать терапия у вышеперечисленных специалистов. В лучшем случае мы не почувствуем улучшения. В худшем же возможны и резкие ухудшения и даже трагические развязки – например, суицид…

«Пообщалась я с ним всего один раз. Но что это был за раз! Он вел беседу со скучающим видом, чуть ли не зевал. Путал мое имя. Все, что я ему рассказывала, выкручивалось так, что это моя вина, потому что я такая и этого не изменить. Как-то так получилось, что я все время оправдывалась перед ним! А когда я сказала, что общалась с двумя психологами до него, он ответил: “Скорее всего, и я не смогу вам помочь, так как вы не принимаете помощь”. И это было сказано в первые минуты нашего общения!

Но я все еще пыталась понять, почему я возвращаюсь в деструктивные отношения, что меня в них держит. На что он ответил: “Я считаю, что в таких отношениях ответственность нужно делить 50 на 50, и нельзя считать, что жертва не виновата и что она такая бедная-несчастная. Она виновата, раз терпит”. Мне было ужасно неприятно это слышать, хотя я не отрицала, что какая-то причина есть во мне самой, и мне как раз-таки хотелось эту причину выяснить. Но как можно было говорить так грубо, так однозначно?!

В общем, все полтора часа, которые мы общались, я защищалась, оправдывалась, пыталась объяснить ему, что я нормальный человек в целом, что не все проблемы в отношениях исключительно из-за меня. Но на каждую мою фразу выносился вердикт, причем не предположение, а именно вердикт, смысл которого был: “Тебе нельзя помочь”, “Это твоя вина” и все в таком духе. Меня трясло.

На следующий день я написала ему, что больше общаться не намерена, потому что после его “терапии” чувствую себя ужасно. На что он ответил: “Ну я же сразу сказал, что вам нельзя помочь, так как вы не принимаете помощь”. Я опять ему пишу, что помощь я принимаю, начинаю опять оправдываться, на что он отвечает, что он такого не говорил, а если и говорил что-то, то я все не так поняла! И вообще, еще чуть-чуть, и у него возникнет чувство, что теперь ему надо передо мной оправдываться. Все опять свелось к тому, что я виновата.

Короче, после этой “терапии” меня бомбило, как 2 года назад во время расцвета моего “романа”. И это были не просто слезы