Ночные окна. Похищение из сарая - Альманах «Подвиг»

Я был уверен, что где-то внизу, в холле, меня поджидает Гамаюнов. И не ошибся. Проказник плейбой нахально развалился в кресле и считал на потолке мух. Мускулатуре его мог бы позавидовать Шварценеггер.

— Итак, — произнес я, усаживаясь в кресло напротив, — это называется — геронтофилия, если вам интересно.

— Не понимаю, о чем вы, — усмехнулся Парис.

— О вашей тяге к пожилым женщинам. Которые вам годятся в мамы и бабушки.

— Ах, вот оно что! Ладно. Только не говорите о том, что видели, моей Харимаде. Маришка очень ревнива. Иначе я вас убью. Шутка.

Однако сказано это было вполне серьезно. Но я пропустил его слова мимо ушей. Мне достаточно часто угрожают, а некоторые особо нервные пациенты порой и кидаются на меня. Не привыкать.

— Ей, насколько мне известно, тоже хорошо за пятьдесят? — спросил я.

— Так точно, гражданин доктор, — отозвался он. — Может быть, вы и правы. Меня действительно привлекают дамы в возрасте. Сам не пойму — почему так? Молоденькие девицы никогда не нравились. У меня и первой-то женщиной, когда мне исполнилось двенадцать, была старуха-соседка. Я подглядывал за ней в замочную скважину, когда она принимала ванну, и вовсю онанировал. Она услышала, открыла дверь и пригласила искупаться вместе. Долго я не раздумывал. Потом пошла череда других бабушек. Иных-то я и не знал.

— У вас есть мать? — поинтересовался я.

— Умерла при родах, — сказал он. — Воспитывала меня старшая сестра. Я младше ее на пятнадцать лет.

— Вы испытывали к ней сексуальное влечение?

— Как сказать… Возможно. В детстве она часто ласкала меня. Ну, вы понимаете? Повсюду. Я возбуждался. А она смеялась. Но до инцеста даю не доходило. Хотя ей нравилось смотреть, как я кончаю. И позволяла трогать себя.

— Сейчас вы видитесь?

— Нет, она тоже умерла. К сожалению. Погибла.

— Как это случилось?

Гамаюнов помолчал, потом коротко произнес:

— Трагическая нелепость.

— А конкретнее? Это произошло на ваших глазах?

— Да. У нас было охотничье ружье. Отцовское. Я играл с ним. Мне было уже тринадцать лет. Сестра вошла в комнату. Ружье выстрелило. Я даже не знал, что оно заряжено. Я не хотел, поверьте.

— Верю, — сказал я, видя, как у него дрожат губы, а лицо пошло пятнами. — Успокойтесь.

Гамаюнов, несмотря на свои внушительные бицепсы, все еще напоминал неоформившегося подростка. Он поднялся с кресла, возвышаясь надо мной, как гора.

— Не говорите ничего Харимаде, — повторил он. — Не надо. Она сегодня обещала приехать, навестить.

— Не скажу, — пообещал я, думая, что он действительно способен меня убить.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, с цыганами и Фицджеральдом

Система слежения через видеокамеры за помещениями и постояльцами клиники вышла из строя. Я обнаружил это ранним утром, когда наконец-то вернулся в кабинет и включил мониторы. Хотел просмотреть и проанализировать ночную запись, но экраны лишь рябили и мерцали. «Что это? — задал я себе первый вопрос. — Сбой аппаратуры, техническая поломка или намеренное вредительство? Возможно ли, что кто-то специально лишил меня «видеоглаз», не желая предоставлять мне дополнительную информацию о пациентах и их так называемых «тайнах»?» Пока я не мог ответить на этот вопрос утвердительно. Сам я в электронике разбираюсь плохо, Левонидзе — также; необходимо было вызывать профессионалов из Москвы. Но сегодня была суббота, фирма, с которой у меня заключен контракт на обслуживание, не работала. Пришлось отложить решение этой проблемы до понедельника.

Прилечь на кушетку, хотя бы на полчаса, мне так и не удалось. Тишину нарушил телефонный звонок, в трубке раздался резкий голос Николая Яковлевича (позавчера он был более вежлив):

— Где Нина? У вас? А ну-ка, позовите ее, быстро!

— Здравствуйте, — отозвался я. — С чего вы решили, что она здесь?

— С того! Я ее слишком хорошо знаю. Не дурите мне голову!

К разговору неожиданно присоединился «второй муж», очевидно, с параллельного аппарата.

— Не дурите нам голову! — поправил он своего «коллегу» и заверещал дальше: — Где же ей еще быть, как не у вас, в вашей гребаной клинике?

Вот так. Вновь сошлись и помирились, а ведь накануне Николай Яковлевич едва не удавил Александра Сергеевича за их общего сына, Макса. Поистине русские люди — всечеловеки, была бы на столе водка… В том, что они оба пьяны, я не сомневался.

— В таком тоне нам говорить не о чем, — сказал я. — Вы сами виноваты, если она ушла.

— Я вот сейчас приеду и сверну вам шею, — пообещал Николай Яковлевич. Еще один кандидат в мои душегубы.

— Мы, мы оба приедем! — почти провизжал Маркушкин.

Полку убивцев прибыло. Если так пойдет и дальше, придется одолжить у Волкова-Сухорукова пистолет. Далее они заговорили хором:

— Нину, Нину давай! Нину хочу, ясно? Живо, живо! Не то худо будет! Ifte Нина? Зови!..

Разговор становился все более бессмысленным. Я повесил трубку и перестал обращать внимание на повторные звонки. Сама Нина, по моим прогнозам, должна была проспать как минимум до вечера. Раскалившийся телефон наконец-то умолк Мужья, должно быть, переключились на горячительные напитки. Но через пятнадцать минут телефон затрещал снова. Я, вдохнув, снял трубку.

На сей раз со мной решил пообщаться Сергей Владимирович Нехорошев. Был ли он пьян — не знаю, но речь его не отличалась особой вразумительностью.

— Я нашел архигениальный выход, — «ленинским» голосом сообщил он. — Совещались всю ночь, бурно заседали, меня поддержала Ротова, тезисы ее были аргументированны, мы склонили на свою сторону Лизочку, а потом и Иринку, включайте телевизор, сексуальная революция в отдельно взятой семье свершилась, у вас есть на примете четвертая женщина?

— Погодите, не частите, — сказал я. — Я ничего не понял.

— Все очень просто. Скоро о нас будут передавать все ведущие информагентства мира. Вчера мы съездили к одному приятелю профессорши на кабельное ТВ. Он ей многим обязан. Ведет утреннюю развлекательную программу «Семейные дрязги». По 46-му каналу. Тотчас же нас и записал. Включайте телевизор и пощелкайте кнопкой. Не пожалеете. Передача вот-вот начнется.

— Хорошо, — пообещал я, взглянув на часы. Без трех минут восемь. — А зачем вам «четвертая женщина»?

— Узнаете, — загадочно ответил Нехорошев и повесил трубку.

Делать нечего — я включил телевизор и настроил его на 46-й канал. На экране возникла бородатая и довольно гнусная рожа ведущего с серьгой в ухе.

— В эфире ваша любимая телепрограмма «Семейные дрязги»! — истошным голосом прокричал он, словно боялся, что некоторые из зрителей еще спят. — Напоминаю, что мы как бы подглядываем в чужие окна и вытягиваем на свет семейные истории, которые могли бы произойти и с вами!