Ночные окна. Похищение из сарая - Альманах «Подвиг»

— Спичка единственная, — напомнил я зрительному залу.

И тут девушка неожиданно оглядывается, чувствуя, что в комнате находится еще кто-то, следящий за каждым ее движением.

Камера остановилась на лице литератора. Крупным планом были взяты его удивленные глаза. Потом пленка оборвалась, Жан выключил кинопроектор.

— Все? — спросил кто-то из зрительного зала. Я узнал голос Тарасевича.

— Все. Достаточно, — подтвердил я, вновь выдвигаясь на сцену перед экраном. — Продолжение вы придумаете сами. Видите ли, герой Фицджеральда, кинопродюсер Монро, пытался этим эпизодом заинтриговать литератора-сценариста. Заставить его думать. И заметьте, никто в этой сцене не мечется, не гримасничает, не ведет дешевых диалогов, которыми перенасыщены наши глупые телесериалы. Здесь всего одна-единственная фраза, которую произносит стенографистка. Жанр, спросите вы? Да какой угодно: детектив, мелодрама, а может быть, комедия? Или модный теперь триллер? Всего одна строчка прямой речи — и загадка. Фицджеральд ответа не дал. Попробуйте разгадать его тайну своими силами.

По-прежнему один из прожекторов освещал только сцену; зрительный зал оставался полутемным.

— Я не понимаю, зачем она оставила на столе одну из монет? — спросил Каллистрат.

— Вот вы бы, несомненно, смогли дописать этот сценарий до конца, — отозвался я. — Иначе бы не спросили про этот штрих. Действительно, зачем? Думайте, выдвигайте свои версии. Используйте свой личный опыт.

— И почему она хотела сжечь перчатки? — подал голос Сатоси.

— Избавиться от улик, — ответила Леночка Стахова. — Поэтому и солгала в трубку.

— Она совершила какое-то преступление, — сказала Ахмеджакова. — Убила своего мужа.

— Муж сидит в кресле-качалке, — возразил Гох. — Скорее уж отравила любовника.

— Или богатого дядюшку, чтобы получить наследство, — высказался Гамаюнов.

— А вот кто звонил по телефону? — спросила Лариса Сергеевна Харченко. — Следователь-дознаватель?

— Главное, господа, это — детали, — вновь вмешался Каллистрат. — Фицджеральд не так прост, уверяю. Он намеренно обозначил в тексте две монетки, ключи, перчатки и спичечный коробок с единственной спичкой. Нужно исходить именно из этого набора вещей, деталей. В них — шифр к сейфовому замку.

— Нет, не в них, а в трех персонажах, — сказала актриса.

— Не понял. Стенографистка, мужчина в кресле-качалке, а кто же третий? — обратился к ней пианист.

— Тот, кто позвонил по телефону, — ответила она.

Я был рад, что в кинозале разгорается спор, обмен мнениями. И старался больше не мешать, присев на стул у края сцены. Тут присутствовали почти все мои «гости». Правда, в полутемном зале я не слишком отчетливо различал их лица, но достаточно было и того, что они говорят. Имеющий уши — услышит. Важно было, чтобы они именно «проговорились». Экстраполировали кинофрагмент на себя. Думаю, что даже Скотт Фицджеральд остался бы доволен, слушая их версии. Вряд ли он подозревал, что когда-нибудь проходной и незавершенный эпизод из его «Последнего магната» будет использован в «психоигре» неким Александром Анатольевичем Тропениным, модным московским психиатром. Спор в зале между тем становился все оживленнее. Говорили, перебивая друг друга.

— Давайте я вам сейчас все объясню! — перекричал остальных физик Тарасевич. Он даже поднялся на сцену, опираясь на сандаловую палку. — Все очень просто. По всем законам термодинамики, в нашем киносюжете должен произойти взрыв. Ружье, так сказать, выстрелит. Но в этой цепной реакции отсутствуют некоторые звенья. Прежде всего начало. Позволю себе пофантазировать и предложить следующий вариант сюжета. Тема для Квентина Тарантино.

— Во как! — издал возглас Каллистрат. — Значит, криминал?

— Ну а как же иначе? — отозвался Тарасевич. — Только криминал особый, мистический. Вот Александр Анатольевич не даст мне соврать, что неосознанный инстинкт всегда сводит в одной точке пересечения координат времени и пространства жертву и убийцу: их неодолимо влечет друг к другу, об этом писал еще Ломброзо. Не столько преступник ищет свою жертву, сколько она — его. Их узы крепче, чем узы любви и дружбы. Более того, в них обоих заложена возможность мимикрии и трансформации, смена ролей, перехода из одного качества в другое. Когда палач становится жертвой, а та — мучителем. Если не на физическом, то на нравственном уровне. Либо в некоем мистическом смысле. В постпреступном мироощущении.

— Все это очень сложно, а вы говорили о простоте, — заметила актриса. — Да и к сюжету ваши слова пока что никак не относятся.

— Очень даже относятся, — улыбнулся физик — Вы восприняли показанное нам «кино» как реальность, как документ с печатью. Вот девушка, совершающая странные поступки, вот наблюдающий за ней мужчина в кресле-качалке. Но давайте включим иное, абстрактное мышление. Этого мужчины — нет. В комнате действительно полчаса назад произошло убийство. И мужчину убила именно его стенографистка. Из-за чего — это уже дело десятое, скорее всего, несчастная любовь, как всегда. Теперь он — призрак. Вот почему девушка его и не видит, хотя сидит он не где-то за ширмой. Теперь она вернулась назад, вспомнив, что надо уничтожить перчатки, измазанные кровью. Состояние ее уже близко к помешательству. Еще бы! Впервые совершить такое страшное преступление, да еще вернуться назад, чтобы уничтожить улики, а тут еще вдруг резко звонит телефон. Кто звонит? Да, пожалуй, что и никто, просто ошиблись номером. Но она, все время думая о перчатках, истерично говорит в трубку: «У меня их никогда не было!» Словно уже начиная отвечать на вопросы следователя. Потому что предполагает, что ее ждет впереди. Она же неопытный убийца, самоучка. А тут еще, плюс ко всему, оказывается, что в коробке всего одна спичка. И зажигалки нет. А перчатки надо непременно уничтожить. Где-то в комнате (нам это не видно) валяется труп мужчины. В кресле сидит призрак и буравит ее взглядом. Теперь он — потусторонний палач, а она — жертва. Развязка близка, возмездие должно свершиться. Девушка в трансе. Зажженная спичка непременно погаснет…

— От легкого дуновения из уст призрака, — успел вставить Каллистрат.

— …Почему бы нет? И девушка поймет, в смертельном ужасе, что отныне убитый повсюду будет преследовать ее, держать ледяными руками за сердце, качаться перед глазами. Даже щекотать, если хотите. Привидениям это особенно по нраву. Она исторгнет из своего горла последний крик, сойдет с ума и выбросится в окно, — закончил Тарасевич. Он артистически поклонился всем слушателям и сошел со сцены, опираясь на палку.