Финляндия. Творимый ландшафт - Екатерина Юрьевна Андреева

чрезвычайно широкий спектр исторических образов: от древнейшей архаики до средневекового рыцарства и ранней промышленности Нового времени. Это превосходно представили лучшие иллюстраторы эпоса – ученики Павла Филонова: именно его гениальное сознание, его чувство исторического тектонического сдвига позволили передать динамику и мощь «Калевалы».

И главное: вся эта мощь держится на одном слове – «сампо», ускользающем от религиозных прописей и политических лозунгов, но создавшем в эпическом прошлом народа великий образ благосостояния для всех. И кто теперь поймет, было ли сампо солнцем, или волшебной мельницей счастья, или языческим кумиром – мировым столпом, упирающимся в Полярную звезду, главное – оно работало на всех, выкованное магом-кузнецом Илмариненом. На заре потрясших мир коммунистических революций финны получили свое слово-завет о том, что в основе мира лежит благоденствие всех людей страны. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», – пели в приграничных с Финляндией районах СССР. Но, строго говоря, родители моего отца после Политеха делали былью план ГОЭЛРО, а вся советская страна, и даже попутчики и беспартийные, была обречена на реализацию «Манифеста коммунистической партии». Сказку строили по другую сторону границы. О том, как это получилось у самых знаменитых граждан Финляндии ХХ века Алвара Аалто и Туве Янссон, пойдет речь в следующей главе.

III. «На стороне человека»

Новейшее время: библиотеки и церкви Алвара Аалто

Как и все теперь, я часто подписываю петиции в Интернете. В основном – про животных и архитектурные памятники, но иногда в судьбу людей тоже нельзя не вмешаться. Недавно, например, подписала петицию жителей Приморского района, которые пытаются спасти молодой, но уже красиво поднявшийся парк имени 300-летия Санкт-Петербурга от застройки гостиницами, которые вдруг начали пробиваться вокруг Лахта-центра. Конечно, жителям стоило бы раньше задуматься о своей судьбе, когда у них под окнами запроектировали это сооружение, заставляющее вздрогнуть каждого, кто, приближаясь к городу с севера, вдруг завидит его, торчащим над широкой равниной лесов и косо врезающимся в облака. Полкилометра до неба, а почти такова высота Лахта-центра, заставляют предположить, что оно воздвигнуто, как и легендарные древнейшие магические постройки, для попадания прямо на небеса. Вообще мало чему и кому удается в этом мире родиться дважды, как это посчастливилось сделать российскому капитализму. Но, появившись на свет во второй раз, он не сделался умнее и отнюдь не учел прошлых ошибок, которые привели его сто лет назад к катастрофе 1917-го. Тогда, как нам объяснял в начале 1980-х годов в университете любимый профессор Борис Васильевич Ананьич, говоря словно бы о невозвратном прошлом, многие российские промышленники отличались непроизводительной тратой своих капиталов: деньги вкладывали не в усовершенствование производства и не в страну, а, например, в постройку самого большого частного театра, где единственным зрителем являлся сам спонсор.

Финские архитекторы тоже не избежали гигантомании, достаточно посмотреть на здание парламента в Хельсинки, построенное Йоханом Зигфридом Сиреном в 1926–1931 годах, которое одобрили бы и Альберт Шпеер, и Лев Руднев. Сирен был соперником Алвара Аалто, и вплоть до 1950-х годов Аалто в Хельсинки не строил. На Всемирной выставке 1937 года, когда на набережной Сены у Эйфелевой башни друг перед другом стояли павильоны СССР и Германии, произведение Бориса Иофана против произведения Шпеера, павильон Финляндии Аалто сделал примерно в размер трех изб Арины Родионовны – Лённрота: в три натуры, как бы сказали скульпторы, и обшил его деревом, словно в Париже вырос лес. Мы, кому не довелось посетить Всемирную выставку и повидать аутентично выставленных «Рабочего и колхозницу» Веры Мухиной, можем съездить в Венецию на биеннале и лицезреть напыщенные национальные павильоны великих и малых государств, стоящие в венецианских садах, как серые бетонные мавзолеи этрусков или укрепления Дюнкерка, и только финский павильон Аалто соразмерен кустам сада и косой конструктивистский карниз его выкрашен синим соответственно морскому пейзажу лагуны.

Обычно думают, будто размер имеет основное значение и нечто грандиозное несет в себе величественную идею. Чтобы избавиться от этого вредного предрассудка, можно вспомнить истории про Давида и Голиафа или Полифема и Одиссея, а можно съездить в город Тампере, заложенный в конце XVIII века при Густаве III. Этот сравнительно молодой город уже через сто лет стал называться «финским Манчестером», потому что в нем сосредоточились текстильные гиганты. Теперь промзона между двух необозримых озер на бурной реке Таммеркоски, по имени которой город и назвали Таммерфорсом, превратилась в модный арт-квартал, а когда-то в финскую гражданскую именно здесь шюцкор Маннергейма дрался с отрядами красных рабочих Хуго Салмела. И здесь на стороне белых попал в бой двадцатилетний студент Аалто. В 1939-м он уклонился от отправки на фронт и в марте 1940-го, когда Зимняя война заканчивалась, уплыл в США собирать гуманитарную помощь: в марте – октябре ему удалось перевести в Финляндию около трех миллионов долларов. В письме Фрэнку Ллойду Райту в январе 1940 года он писал, что Финляндия воюет за общественный прогресс против не способной к развитию системы, которая руководствуется слепой теорией и применяет деструктивные, консервативные методы[35].

Тампере, как самый быстро развивавшийся город Финляндии, показывал на рубеже XIX–XX веков удивительные результаты. Тут, в частности, родилась и действовала, возможно, первая в мире успешная женщина-архитектор Виви Лённ. (Молодой Аалто в 1920-е годы жил со своей семьей в Ювяскюля в доме, который спроектировало ее бюро.) В 1907 году по ее проекту строилась пожарная часть Тампере, которая работает по сей день, потому что была продумана столь безупречно, что с тех пор не модернизировалась. Каланча этой простой и элегантной пожарной части в стиле модерн поднимается в воздух рядом с тремя башням кафедрального собора Иоанна Богослова, который в 1902–1906 годах возвел знаменитый архитектор Ларс Сонк, один из отцов финского модерна и национального романтизма.

Промышленному лютеранскому центру требовался новый храм для нового района Кюттяля на восточном берегу реки, способный вместить до 2500 прихожан. И Сонк пять лет строил огромный собор, который и теперь поражает воображение своим сказочно-прекрасным видом и отнюдь не подавляет городской пейзаж. (Сопоставимое здание национально-романтического типа в Российской империи – собор в честь святого Николая в византийском стиле – в эти же годы строилось в Кронштадте.) За воротцами под красной черепичной крышей в ограде из валунов встречает нас облицованный гранитом фасад собора с огромным готическим окном между двумя разновысотными башнями, и еще с одной башенкой справа от входа, похожей на крепкий пасхальный кулич. Смотришь на портал собора, и сердце заходится от восторга: так изобретательно Сонк придумал обтесать гранитные элементы облицовки. Плоский светлый крест словно бы мерцает, светит из кладки выпуклых, грубо отесанных