Колесо Перепёлкина - Владислав Крапивин

— М-да… — озадаченно сказал папа.

Мама покусала губы.

— Я постараюсь. Но, сами понимаете, друзья, гарантировать ничего не могу…

— Ладно. Главное, не болей и не нервничай, — серьезно сказал Вася. Он понимал, что у него начинается новая жизнь.

Но и с прежней жизнью расставаться не хотелось. И отчаянно потянуло Васю на улицу, под яркое, еще совсем летнее солнце. Он поставил попрямее Мару и вскочил на педали.

— Мама, папа! Я еще покатаюсь!

— Стой! А кто будет заниматься делами? — привычно заспорила мама. — Завтра учебный год, а у тебя ничего не готово!

— У нас еще свободная неделя! — И Вася, взмахнув руками, как крыльями, вылетел на Колесе через порог.

По лестнице Вася, конечно, проскакал вниз на своих ногах, а у подъезда опять хотел вскочить на педали. И… неожиданная неловкость остановила его.

«Мару…»

«Что?»

«Мне как-то… Не знаю… Пока ты был Колесо, я на тебе ездил… А сейчас ты мой друг Мару. Ты совсем, как… человек. Тебе, наверно, обидно…»

Еще Вася хотел сказать, что нельзя же ездить верхом на круглолицем темноволосом приятеле-мальчишке в очках. Получается неравноправие.

Мару все понял в один миг.

«Не бойся! Все правильно! Я катаю тебя, потому что умею! Такая моя природа! А ты… ты ведь тоже часто носишь меня на себе, в руках, под мышкой… Давай так! Когда мы будем с тобой разговаривать про разное… про жизнь, ты думай, что я мальчик в очках. Когда ты гладишь мою шину, думай, что я черный котенок с белой грудкой. А когда я несу тебя на педалях, считай, что я вроде конька-горбунка. Или такая лошадка-пони с темной челкой и в больших человечьих очках…»

«Ладно! — обрадовался Вася. Все решилось самым лучшим образом. — Мару! А когда я вырасту и стану тяжелым, ты будешь катать моего брата или сестренку?»

«Обязательно! А если будет двое, то по очереди!»

Вася засмеялся и привычно прыгнул на стертые педали-деревяшки.

Скоро Вася и Мару оказались в переулке, который назывался Береговой спуск. Здесь блестели на траве капли, сверкали на асфальте лужицы, в палисадниках отражали солнце мокрые листья. Потому что, пока Вася объяснялся с мамой и папой, над городом Осинцевом опять пробежался короткий солнечный дождик. Дышалось удивительно легко, тополями пахло, как в июне.

«Ну, куда мы?» — спросил Мару.

«Не знаю… Наверно, на „Богатырь“. К Мике еще рано…»

Они неторопливо поехали вдоль травянистой обочины, где вторым цветом желтели поздние одуванчики. И все было хорошо, но на самом донышке души у Васи все же скреблась тревога.

«Мару… а вот приду я сегодня к Мике, а там ее бабушка. Она будет со мной, как со знакомым, а я ее даже не знаю…»

«А ты напрягись, постарайся вспомнить… как ехал с ней в электричке. Попробуй!»

Вася постарался… и вспомнил!

«Да!.. Но, значит, Микиного дедушки на даче не было?»

«Ну… не знаю, — грустно откликнулся Мару. — Теперь как хочешь, так и думай…»

«По-моему, он все-таки был, — насупленно решил Вася. — Никуда не денешься… И все равно я, наверно, виноват, что он не дожил до нынешнего дня».

«Вася…» — сказал Мару тоже угрюмо.

«Что?!»

«Я не хотел говорить… но раз уж ты снова об этом, я должен сказать…»

«Что?!» — Вася чуть не сорвался с педалей.

«Микин дедушка… он все равно не дожил бы до нынешнего дня».

«Почему?!»

«Я не хотел говорить… — виновато повторил Мару. — Но раз уж ты… Дело в том, что, когда дедушка и Мика отвезли тебя домой и возвращались на дачу, их машина… Ну, знаешь как говорят: водитель не справился с управлением, и автомобиль вынесло на полосу встречного движения, по которой двигался КАМаз…»

Сумрачно стало. Почти темно. Вася соскочил с педалей. Постоял. Сел на краешек тротуара. Мару приткнулся рядом.

«И… значит, всё…» — словно увязая в темноте, спросил Вася.

«Да…»

«И… Мика?»

«Она тоже…»

Вася рванулся, чтобы помчаться к Мике! Чтобы ничего этого не было!

«Да и не было ничего… — эхом откликнулся Мару. — Не бойся. Мика сейчас дома, и старается укоротить на себе форменный клетчатый жилет. За это ей попадет от мамы и бабушки, но не очень… Но представляешь, что было бы, если бы ты там, в цирке, не выменял рогатку…»

Вася представил на миг. И больше не захотел представлять. Нисколечко! Он замигал, чтобы влажный солнечный день вернулся к нему. И день стал возвращаться. С зеленью мокрой травы, запахом тополей, золотой россыпью одуванчиков…

«Спасибо Гуревичу, — виновато сказал Вася. — Это ведь он придумал цирк… А мы сегодня с ним даже не поздоровались…»

«Да, подзабыли мы старика, — признался Мару. — Ну, ничего. Сегодня вечером будем с ним беседовать долго-долго. И попросим его устроить концерт по заявкам. Он это ужасно любит…»

И, словно эхо от слов о концерте, рядом ударила музыка!

Это была беспорядочная музыка самодельного оркестра. Оркестр состоял из семерых пестро одетых мальчишек помладше Васи. Они маршировали по тротуару и старательно извлекали мелодию из чего только можно. Один брякал друг о дружку кастрюльными крышками. Другой лихо водил поварешкой по оцинкованной стиральной доске. Третий дудел в картонный контрабас. Четвертый лупил по тугому полиэтилену, натянутому на жестяной бачок. Но были в оркестре и настоящие инструменты: пластмассовая флейта, крохотная скрипка и сверкающая губная гармошка.

На гармошке играл Максимка!

Скрипка, гармошка и флейта выводили настоящую мелодию, которая приводила в порядок и заставляла поддерживать дисциплину в жестяном лязганье и барабанном уханье. И мелодия эта показалась Васе знакомой. Очень знакомой, хотя и непонятно откуда.

Вася встретился с Максимкой глазами. Максимка на миг оторвал сияющую гармошку от губ, сам просиял и крикнул:

— Мы празднуем лишнюю неделю каникул!

Вася вскочил. Вернее, его пружинисто толкнула вверх музыка. Вася прыгнул на педали и спиной вперед поехал впереди оркестра. Взмахнул руками и начал дирижировать музыкантами! Скажи ему раньше кто-нибудь про такое, он бы ни за что не поверил. Но теперь он дирижировал, ничуть не стесняясь, и как бы сливаясь с озорной музыкой Максимкиного оркестра. И самые строптивые, самые самодельные инструменты слушались Васю Перепёлкина, когда он, стоя на педалях, командовал маршем «Веселые каникулы», в котором лишь очень глубоко пряталась еле приметная грустинка.

А по асфальту и одуванчикам рядом с Васей двигалась на кружевном колесе тонкорукая тень-дирижер.

И скользила над травою тень музыки.

И город Осинцев, сверкающий после теплого дождика, делался все больше похожим на разноцветный Незнакомый город.

2001 г.