Колесо Перепёлкина - Владислав Крапивин

«Мару… но это ведь не со мной!»

«Я понимаю. Мне тоже невесело. Но надо думать и о работе. Каждое колесо должно вертеться, пока в силах, а у тебя я вертеться скоро не смогу… И буду как ноль без палочки.»

«Я еще не скоро вырасту! А когда вырасту, мы будем просто дружить. Разговаривать…»

«Разговаривать ты можешь и с Гуревичем.»

«Он просто старый болтун!» — вырвалось у Васи.

«Ну зачем ты так. Он славный старик, беседовать с ним одно удовольствие… А дружить ты будешь с Микой. И с Максимкой. И с Шуриком Кочкиным. Он давно хочет, а ты не замечаешь, хоть и сидите рядом…»

«Это совсем другое дело. Это… не то…»

«Ну что поделаешь…» — как-то по старчески отозвалось Колесо.

Вася понял, что сейчас все-таки заплачет. И сдержался не от стыда. Не от гордости. Просто слезы вдруг заморозились от простого понимания: всё бесполезно. Если бы можно было что-то изменить слезами, Вася пролил бы их целые реки. С криком, с рыданием!. Но… сейчас он ощутил, что все предрешено. История дружбы Васи Перепёлкина и Колеса подошла к концу. Именно такой конец определили сцепка и вращение каких-то неведомых колес в равнодушном мире ВПК.

Это как в отснятом раз и навсегда фильме. Можешь смотреть его сколько угодно или не смотреть совсем, но конец изменить невозможно никакими силами. Он сделан заранее и не изменится, хоть разбей головой телевизор…

Вася снял с колен и опустил Колесо к кроссовкам.

«Знаешь что, Вася…»

«Что, Мару?»

«Ты… давай не будем долго прощаться. Ты заплачешь, я тоже… покроюсь ржавчиной.

«Давай не будем…» — согласился Вася и быстро погладил шину. Ох как плохо ему было, ох как горько. Но и Колесу, наверно, не многим легче. Оно последний раз ткнулось Васе в ногу:

«Я поеду…»

«Ладно… Подожди, а мне-то куда деваться?»

«Да вот же лестница! — Оказалось, что от площадки ведут вниз широкие бетонные ступени. — Спускайся и через десять минут будешь дома.. Ну, пока…!» — И Колесо отскочило.

— Счастливо, Мару… — сипло сказал Вася ему вслед.

Колесо не укатило, а словно растаяло в воздухе. А Вася стал спускаться.

Сначала лестница широкими изгибами вела все через тот же мир колес. Они крутились, поворачивались и щелкали совсем рядом и поодаль, громоздились у горизонта. Вася на них не смотрел. Он их ненавидел за то, что они отняли у него е г о Колесо. Смотрел на ступени и на свои ноги.

И все же на два колеса Вася обратил внимание. Они висели в воздухе у края лестницы, на высоте Васиного локтя. Каждое размером с тарелку. Они сцепились крупными зубцами, как две шестерни в громадном часовом механизме и пытались повернуться. Толчок, еще толчок… Ничего не получалось. Потому что между двух зубцов попал каменный осколок. Треугольный кусок гранита, размером с наконечник стрелы. Скорее всего он был частицей метеорита. Колеса пытались преодолеть помеху — раздавить или выплюнуть камень. Но тот был тверд и сидел крепко.

«Тук… Тук… Тук…»

Вася остановился. Придержал верхнее колесо, чтобы не мешало. Ухватил двумя пальцами застрявший в зубьях нижней шестерни осколок. Пошатал, дернул. Выбросил… «Тукки-так, тукки-так, тукки-так», — благодарно застучали два колеса. И Васе стало чуточку легче. Хотя, конечно, то, что он сделал, не имело никакого значения…

Скоро мир колес кончился, лестница потянулась в сплошном сером тумане — таком, что едва видны были ближние ступени. Вася шагал машинально. Он не думал, скоро ли кончится этот путь. Колеса не стало, а тревожиться о чем-то еще не было сил.

Может быть и правда прошло десять минут. А может быть всего пять. Или час. И наконец туман исчез, а Вася увидел веселой солнечный свет. Солнце падало в высокие окна. Это были окна лестничной площадки. Вася узнал площадку. Узнал и коридор, который начинался от нее. Это был коридор Васиной школы.

В коридоре клетчатыми шеренгами выстроились начальные классы.

«Ни слова о дедушке!»

Было очень тихо. Только щелкали по ступеням Васины кроссовки. Они щелкали все реже. Потому что Васины ноги сами собой замедляли шаги. И за пять ступенек до конца лестницы замерли совсем.

Третьи и вторые классы смотрели на Васю испуганно и удивленно. Вася заметил среди ребят Мику — она смотрела так же. Все девочки и мальчики были в форме, и перед каждым учеником лежал школьный рюкзачок или ранец. У Васи мелькнула мысль о десантниках, готовых к посадке в самолет. Но, конечно, никакого самолета не было. А был завуч Валерьян Валерьянович Игупкин.

Валерьян Валерьянович стоял в дальнем конце коридора, на фоне другой лестницы. Там, где Вася видел его последний раз, весной. Волосы его блестели все так же — как черные начищенные полуботинки. Видимо завуч собирался сказать речь. Но теперь он заметил Васю и слегка изменился в лице.

— О!.. А!.. — сказал Валерьян Валерьянович. — Весьма отрадно! Мы видим ученика третьего класса «А» Перепёлкина! — Голос у него был громкий и ненатуральный, как у клоуна Поликарпа Фомича. — Прекрасно! Нет сомнения, что Перепелкин решил наконец исправить свою давнюю ошибку и при всех спуститься по лестнице, по которой следует!

Вася оглушенно молчал.

— Только непонятно, почему ты, Перепелкин, без формы и без школьного имущества? — вопросил Валерьян Валерьянович. Впрочем, без лишней строгости.

— Зачем? — сказал Вася машинально. Его негромкий вопрос разнесся по коридору почти с той же звучностью, что и голос завуча. Опять было похоже на сон.

— Как зачем?! — удивился завуч Игупкин, и его голос был по-прежнему, как у Поликарпа Фомича. — Разве ты забыл, что на линейку тридцать первого августа всем полагалось прийти полностью готовыми к школе?

«Разве уже тридцать первое августа?» — чуть не вырвалось у Васи. Но он представил, как его вопрос опять раскатится по коридору, и сжал губы. Да и не было смысла спрашивать. Выше головы завуча, над лестничной площадкой, Вася увидел большущий (с чемодан размером) настенный календарь. Черное число беспощадно указывало, что сегодня последний день лета.

«Как это могло случиться?!»

Вася глазами опять поискал Мику, но теперь не нашел. Зато увидел Шурика Кочкина. Тот, однако, на Васю не смотрел, нагнулся и что-то делал с рюкзачком…

— …Но в конце концов это не самое главное, — снова докатился до Васи голос Валерьяна Валерьяновича. И сейчас в этом голосе были снисходительные нотки. — Главное, что Перепёлкин наконец спустился к нам правильным путем! И давайте поприветствуем Перепёлкина!

Валерьян Валерьянович захлопал, и шлепки его ладоней были похожи на пистонные щелчки. Но больше никто хлопать не стал. И сделалось опять очень тихо.

Липкая густая тоска хлынула на Васю, как смола из перевернутой бочки. Он почти задохнулся. Потому что ничего хорошего у него, у Васи Перепёлкина, не осталось. Колесо его бросило. Лето предательски кончилось. Всё свелось к тому, что судьба привела Васю на лестницу, по которой он не хотел спускаться в мае, а теперь все-таки обязан сойти.

Вася повернулся и пошел наверх. Густая смола мешала ему, он еле передвигал ноги. И все же шел.

— Перепёлкин, вернись! — закричал завуч, словно Поликарпу Фомичу наступили на ногу. — Ты опять за свое! Не смей! Ты куда?!

А разве Вася знал, куда? Он шел вверх, чтобы не идти вниз. На миг ему подумалось, что, может быть, лестница снова приведет его в туманные миры и там он, измученный до полной потери сил, ляжет на ступени и будет лежать так целую вечность. И ничего не чувствовать. Это был бы самый лучший выход…

Внизу, у Васи за спиной нарастал гвалт. Валерьян Валерьянович кричал что-то очень тонко и визгливо. Зато Васе стало легче. Он как бы выдернул себя из липкой смолы. Еще шаг, еще, и Вася побежал по ступеням…

Жаль только, что никаких туманных миров не было, а были второй этаж, третий, четвертый… И, как в прошлый раз, Вася устремился по коридору. «Может быть всё получится, как тогда?»

Но на чердачном люке висел могучий замок, и лесенки не было. Вася загнанно оглянулся. Ближнее окно показалось приоткрытым. Вася потянул створку, она отошла. Вася толкнул другую створку, животом прыгнул на подоконник, перегнулся. Снаружи под окном был карниз — шириной почти с Васину ступню. Он тянулся вдоль всего здания. Вася понял, что если по нему двинуться (осторожно, аккуратно), можно добраться до торца, а там, за углом, — пожарная лестница. Та самая…

Вася это еще обдумывал, а руки-ноги действовали сами собой, перенесли его через подоконник. Он легко выпрямился на карнизе, сделал два шага вправо, прижался спиной к штукатурке между окнами. Августовский день охватил его теплом и простором. Опять увидел Вася знакомые кварталы Осинцева, блестящий изгиб реки. В густой зелени желтели проплешины. Это клены — они всегда начинают увядать раньше всех.