Колымская повесть - Станислав Олефир

Обычно свой улов я отдаю бабушке Мэлгынковав, и она разносит его по стойбищу. Ей нравится угощать людей, нередко она увлекается и не оставляет себе и единого хвоста. Тогда мы отправляемся ужинать к Наде с Моникой. Там такой большой коллектив, что прибавление двух-трех человек почти незаметно.

Если к моему возвращению с рыбалки бабушки Мэлгынковав не оказывалось дома, я шел в ярангу бабушки Хутык и просил разделить мой улов. Та выполняла просьбу, затем ставила на столик миску с «кашей» или вареной олениной, лепешки, чай и садилась что-нибудь шить. При этом располагалась лицом к единственному в яранге окошку, и мне оставалось видеть только ее спину.

Я мог, есть, играть с Матаком или просто завалиться спать, бабушка Хутык оставляла все без внимания. Сидела, ковыряла в шитье иглой и молчала.

…Все это тянулось до тех пор, пока мы не вышли к базе геологов, оставленной ими три или четыре года тому назад. Вообще-то, подобное событие радости оленеводам не приносит. Вокруг геологических стоянок всегда много битых бутылок, ощерившихся острыми краями консервных банок, рваных тросов и всевозможных железок. Привыкшие к мягкой тундре оленьи копыта часто ранятся, и в стаде появляются хромые олени. Если их вовремя не вылечить, может привязаться копытка. К тому же, ягельник вокруг геологических стоянок порушен гусеницами вездеходов, пропитан запахом солярки. Олень же до того привередлив, что не станет есть самый лакомый гриб, если его коснулась рука человека. О чем-нибудь большем, не может быть и речи. Я несколько раз проверял сам. Сорвешь гриб и положишь на тропу угостить оленя, он подойдет, понюхает и, брезгливо фыркнув, отвернется. Сам же за этим грибом готов бежать на край земли.

Здесь у поселочка геологов и случилось непредвиденное. За вертолетной площадкой, которую геологи по обыкновению ограждают выгоревшими на солнце флажками, бабушка Хутык наткнулась на затаенную под скалой избушку. Отправилась то ли за ягодами, то ли за какой-то травкой, увидела пробитую в тальниках тропу и вышла к избушке. Сказать правду, избушкой это строеньице можно назвать с большой натяжкой. Просто сколотили из сырых лиственничных жердей каркас, обтянули брезентом, вместо окна приспособили прозрачную пленку, а дверь завесили байковым одеялом. Самое интересное, в этой избушке бабушка Хутык увидела четыре мешка сахара, ящик сухих дрожжей и самогонный аппарат.

Мешки с сахаром и ящик с дрожжами были сложены на полках под самым потолком, самогонный аппарат стоял на столе. Соорудили его из четырех ведерной фляги, вырезанного из железной бочки корыта и трубок из нержавеющей стали. Вода в корыто поступала по деревянному желобу из бьющего под скалой родника и выливалась прямо на пол. Из-за этого строеньице каждую зиму на четверть заполнялось льдом, но хозяев это не смущало. Понастроили полок, разложили на них свое богатство, на том и стало. А может, они собирались со временем отвести воду, да почему-то не успели.

Бабушка Хутык рассказала о своей находке бабушке Мэлгынковав, та, понятно, шепнула мне, и мы втроем отправились к избушке. Я удивился всему куда больше бабушек, которым доселе не приходилось видеть самогонный аппарат, и разъяснил что к чему. Ведь, прежде всего они обрадовались только сахару. Дрожжи, понятно, пропали, но ими нас исправно снабжает пекарь Юра из поселковой пекарни. Бабушки шьют ему торбаса на лосиной подошве, а он рассчитывается дрожжами. Но вот с сахаром проблема. У бабушки Мэлгынковав давно трения с бригадиром Дорошенком из-за того, что она переводит его на бражку. Бригадир напускается на бабушку Мэлгынковав и грозит сообщить обо всем директору совхоза, а бабушка Хутык за нее заступается. Теперь сахара с лихвой хватит и к чаю, и на бражку.

Я осмотрел самогонный аппарат и сказал бабушкам, если вылить ведро бражки, которая хранится у бабушки Мэлгынковав, в эту флягу и хорошенько подогреть, то скоро из трубки потечет настоящая водка. Бабушка Мэлгынковав не поверила, решив, что я ее разыгрываю, но бабушка Хутык раньше уже слышала об этом, поэтому принялась расспрашивать, что к чему, затем отправила подругу в стойбище за спрятанной от бригадира бражкой.

Мы остались вдвоем с бабушкой Хутык. Вместе ополоснули флягу, натаскали дров, приладили заплату на прохудившуюся печную трубу.

А вечером я разводил бабушек по их жилищам. Бабушка Мэлгынковав шагала довольно устойчиво, только хитро улыбалась и подмигивала удивленному Дорошенку. Бабушка Хутык на ногах держалась куда хуже, зато говорила, что очень полюбила меня, и я могу жить в ее яранге сколько угодно…

Я долго бродил по заброшенному поселочку геологов, заглядывал в мастерские, пекарню, домики для жилья. С любопытством читал надписи на стенах, просматривал старые журналы и газеты. В одном из домиков я собрал разбросанное по полу домино. Было оно довольно приношено, с полустертыми глазками, но для игры вполне годилось.

Когда-то я работал на заводе «Ковкий чугун», там эта игра была в почете, мы сражались в домино перед работой, в обеденный перерыв и даже после работы. Возвратишься с завода домой, кое-как перекусишь и во двор к доминошникам. Возле каждого подъезда они врыли оббитые железом столики и соорудили навесы от дождя. На этих столиках разыгрывались такие баталии, что небу было жарко.

Оленеводы в домино не играют, здесь в почете карты. Почти каждый вечер пастухи собираются в палатке бабушки Мэлгынковав и сражаются до полуночи. Обычно я играю в паре с бабушкой Мэлгынковав. Она видит неважно, часто путает дам с королями, из-за этого мы то и дело остаемся в дураках. После приходится выслушивать всякие подначки, подолгу сидеть за спинами пастухов и ожидать своей очереди.

Менять напарника здесь не принято, а мне надоело проигрывать, поэтому на следующий вечер в тайной надежде, что — бабушка Мэлгынковав откажется от участия в новой игре, я предложил пастухам сыграть в домино. Но моя хозяйка, ничуть не смутившись, взялась за костяшки, и в считанные минуты мы с нею получили от Прокопия с Кокой козла.

Бабушка Хутык в игре не участвовала. Расположившись возле печки, она скоблила оленью шкуру и, между делом, подглядывала к Прокопию в домино. Когда он с Кокой с прежним успехом разгромили деда Хэччо с Дорошенком, а затем и Витю с Сашей и, пришла наша очередь, бабушка Мэлгынковав зачем-то отлучилась из палатки. Наверное, она боялась снова услышать по своему адресу обидную кличку, а просто взять и отказаться от игры не хватило мужества. Вот она за палаткой и отсиживалась.

Какое-то время мы без дела ожидали ее, вдруг бабушка Хутык отложила шкуру, вытерла руки о подол и взяла оставленные для бабушки Мэлгынковав костяшки.

Не знаю, то ли у нее к домино особый талант, то ли нам слишком везло, но мы выиграли подряд, наверное, больше десяти партий, и выиграли бы еще, потому что полностью деморализовали своих противников. Дед Хэччо с Дорошенком то и дело спорили, Прокопий с Кокой вырабатывали систему сигнализации, а Витя с Сашей не, сколько играли, сколько оглядывались на пришедших к ним на выручку Надю с Моникой. Все закончилось тем, что после того, как мы в очередной раз высадили Сашу с Витей, ревниво поглядывающая на нас бабушка Мэлгынковав притворно зевнула и объявила, что Прокопию и Коке завтра на дежурство, и они могут не выспаться

Бабушка Хутык с сожалением положила домино на столик, задержала на мне взгляд и спокойно так, словно о самом обыденном, сказала:

— Я много раз слышала, как тебе духи хорошее домино выбирали. Не понимаю, почему так: ты русский, а наши духи тебя крепко любят. Завтра не ходи на рыбалку, завтра снова играть будем.

Я глянул на бабушку Мэлгынковав и беспомощно развел руками. Ей, понятно, тоже хочется играть со мной, но напарника здесь, как и у нас на заводе «Ковкий чугун» менять не принято…

Но поиграть на второй день нам не удалось. Пришел с ремонта трактор, и нужно было кочевать. Бабушка Мэлгынковав должна отправиться первым рейсом, поэтому загодя свернула свою палатку, и мы временно переселились к бабушке Хутык. Вместе с нами переменили место жительства пять наших щенков и их мама Пурга, отчего в яранге бабушки Хутык стало по привычному весело и колготно, как и в палатке бабушки Мэлгынковав.

У нас на Украине говорят: «Два раза переехать, все равно, что один раз погореть» У оленеводов — совсем наоборот. Они любят кочевать и каждый переезд для них пусть небольшой, но все равно желанный праздник. Что ни говори, а жить в глуши скучновато, здесь же: новые места, новые встречи, новые события. На время перекочевки люди надевают нарядные кухлянки и малахаи, любая работа выполняется сообща, все радостные, доброжелательные.

Рита тоже кочует первым трактором, поэтому тоже сняла свою палатку и тоже перешла жить к бабушке Хутык. На это время бабушка Мэлгынковав вынуждена установить с невесткой перемирие. Она ест с Ритой за одним столиком и даже подливает ей в чашку свежего чая. Разговаривают между собой свекровь и невестка о тракторе, который отправился на перевалбазу заправляться, и возвратится только к вечеру, о директоре совхоза, отдавшем квартиру деда Хэччо директору музыкальной школы, и, вообще, о всякой всячине. Лишь о Николае Втором бабушка Мэлгынковав и Рита благоразумно не упоминают и словом. Перемирие, так перемирие!