Ты должна была знать - Джин Корелиц

Обычно январские книги ругают больше всего, объясняла редакторша Грейс, которой раньше и в голову не приходило обращать внимание, в каком месяце выпущена книга. Но с другой стороны, даже в этом есть свои плюсы. В январе книг выходит очень мало, а значит, критики выбором не избалованы. Следовательно, больше шансов, что на «Ты должна была знать» напишут рецензию или включат книгу в журнальные рубрики типа «Что почитать?». И вообще, люди после праздников в мрачном настроении, как раз самое время заниматься самокопанием.

Раз Мод так сказала, значит, правда.

– И в рейтинг в январе попасть легче, чем, скажем, осенью…

– Помнишь историю девушки, которую стая бешеных собак искусала? – подхватила из Калифорнии Джей-Колтон. – Тоже в январе вышла. Продажи были так себе, и все равно в рейтинг попала!

Грейс совсем запуталась. Разве собаки, больные бешенством, сбиваются в стаи? Кажется, наоборот. Но Джей-Колтон, конечно, обращалась вовсе не к ней. Они с Мод продолжили оживленно обсуждать другие книги. Эти двое вообще постоянно говорили о книгах. То собирались что-то прочесть, то жалели, что до сих пор не прочли, то слышали, что такая-то книга – просто супер, то советовали Грейс, что почитать. А иногда не советовали, а прямо-таки настаивали – Грейс обязана прочитать эту книгу! Или удивлялись – как же ты не читала? Не может быть! Эту книгу читали все! Грейс и сама читать любила, но, разговаривая с Мод и Джей-Колтон, чувствовала себя полуграмотной невежей.

Невольно подумалось: «Вот я стою под навесом на углу Третьей авеню и Семьдесят второй улицы, в кожаном пальто и насквозь промокших сапогах, а в руке держу мобильник – в замерзшей, дрожащей руке. И телефон, конечно, тоже дрожит. Мне тридцать девять лет, из них восемнадцать замужем, есть двенадцатилетний сын. Я психолог с собственной практикой. Автор книги, которую непонятно с чего выбрал в качестве ведущей Еврейский книжный совет. Все это – надежные факты. То, что я знаю о себе наверняка».

– Грейс! – окликнула Мод. – Ты нас слышишь?

– Извините, – произнесла она. – Чудесные новости, очень рада.

Должно быть, прозвучало убедительно. Во всяком случае, обе наконец оставили ее в покое.

Грейс опустила голову и побрела дальше, прочь из своего сырого укрытия под навесом банка «Чейз». В южном направлении по Третьей авеню, потом на восток. Улицы были изучены вдоль и поперек – здесь они с Джонатаном жили в первые несколько лет брака. Грейс не задумывалась, куда направляется, просто шла без всякой цели, как вдруг увидела обшарпанную башню послевоенных лет на Первой авеню. В этом доме находилась их первая неуютная квартира: одна спальня в конце унылого коридорчика с бежевыми стенами. Казалось, дом совсем не изменился. Заглянув в подъезд сквозь стеклянные двери, Грейс увидела до боли знакомое искусственное растение на стеклянном столике и люстру, которую можно было назвать какой угодно, только не шикарной. Консьержа в форме Грейс не узнала, но, встретившись с ним глазами, по привычке чуть улыбнулась, отдавая дань прошлому.

Из подъезда вышла и остановилась переждать ливень под навесом молодая пара. Такими же когда-то были и они с Джонатаном. Молодые профессионалы, в одной руке портфели, в другой – скатанные коврики для йоги. Через плечо переброшены чехлы с одеждой, которую надо отнести в химчистку, а на запястье болтается продуктовая сумка из экологически чистых материалов. Надо думать, продукты будут покупать в «Д’Агостино».

Да, не хотела бы Грейс жить в этом доме сейчас. Ей и тогда-то здесь не нравилось, хотя она старалась украсить квартиру, как могла. Покрасила стены красками Марты Стюарт[27]. Выбрала палитру «Середина века». Впрочем, что еще можно выбрать для таких безликих комнат? Хорошей мебели у них с Джонатаном было мало, однако Грейс наотрез отказывалась дополнять ансамбль более дешевыми предметами интерьера. В результате квартира производила впечатление полупустой.

Впрочем, тогда Грейс дизайнерские вопросы не особо волновали. Джонатана, впрочем, тоже. Оба были сосредоточены на двух целях – добиться карьерных успехов (это, конечно, прежде всего) и завести ребенка. Несмотря на проливной дождь, Грейс остановилась, снова достала телефон и устремила на него мрачный, почти обиженный взгляд. Запихнула обратно в карман и продолжила путь.

Теперь она знала, куда идет. Ускорив шаг, Грейс снова направилась на юг по Йорк-стрит. И вот она оказалась на Больничной территории. Так этот район прозвал Джонатан, а вслед за ним и Грейс. Причина заключалась не только в том, что здесь находились крупнейшие больницы – Корнелл, Больница специальной хирургии и, конечно, самая главная: Мемориальный центр. Но примыкающие улицы со временем превратились в своего рода феодальные земли, обслуживающие работников больниц, обеспечивающие их жильем и старающиеся удовлетворить их нужды и потребности.

Больница, конечно, совсем не похожа на другие места работы – ничего общего. Магазины и рестораны пустеют и закрываются. Офисные работники постепенно расходятся, пока последний не погасит за собой свет. Но больницы не пустеют никогда, и закрыть их невозможно. Здесь постоянно аврал, всегда кризис. Больница – будто отдельная страна со своим искусством, наукой и, конечно, коммерцией. Или сцена, на которой разыгрывается бессчетное количество драм – в основном, увы, трагических. Неожиданные открытия, резкие повороты событий и самые разные человеческие страсти – религиозный пыл, чудесные избавления, трогательные примирения, трагические потери. События сменяют друг друга, будто в калейдоскопе, и если вдруг наступила передышка, можно не сомневаться – долго она не продлится. Здесь бурлила своя необычная жизнь, ритм которой чувствовали даже жители соседних улиц, беспрекословно уступавшие дорогу торопящимся людям в больничной форме. В ресторанах их принимали крайне любезно: сытый врач лучше лечит. Даже в гаражах отношение к клиентам было другое, не такое, как везде – кто знает, вернутся ли они, чтобы забрать машину? Общая атмосфера срочности и важности взятой на себя миссии пронизывала все.

Больничная территория была также и территорией Джонатана. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде, совсем как во время учебы в университете, а до этого – в колледже. Джонатан был одним из тех людей, которые непостижимым образом знают всех вокруг по имени и, более того, даже могут перечислить основные факты биографии. Грейс этой удивительной памятливостью не обладала – впрочем, ее данное обстоятельство, если честно, нисколько не огорчало.

Грейс случалось наблюдать, как муж болтает со всеми подряд – больничной администрацией, врачами, медсестрами, ординаторами и даже с парнем, который отвозил тележку с грязным постельным бельем в подвал, где размещалась огромная прачечная. Грейс было известно, что Джонатан даже иногда задерживает очередь в больничном кафетерии, заболтавшись с буфетчицей.

Со всеми Джонатан общался с одинаковым интересом. Стоило мужу познакомиться с новым человеком, и он преображался буквально на глазах. Джонатан одаривал собеседника таким вниманием, что тот непременно начинал тянуться к нему в ответ. Прямо как цветок к солнцу. За двадцать лет Грейс доводилось наблюдать подобные сцены множество раз, и все же это зрелище неизменно завораживало.

Джонатан буквально жаждал общения и совершенно искренне хотел узнать, что за человек его новый знакомый, что для него важно и с какими проблемами ему приходится бороться. Почти всегда Джонатану удавалось вызвать собеседников на откровенность, и те буквально исповедовались, рассказывая про умерших отцов и сыновей-наркоманов. Грейс восхищалась этим качеством мужа, хотя из-за него приходилось подолгу простаивать на тротуаре и ждать, пока Джонатан закончит беседу с таксистом. А в ресторане Грейс могла сколько угодно демонстрировать нетерпение, держа в руках пальто, но Джонатан все равно записывал на салфетке название книги или отеля на Лесбосе для какого-нибудь официанта.

Джонатан всегда был таким. И в первый раз, когда они встретились в подвале, вел себя точно так же. Должно быть, с этим качеством надо родиться. У врачей часто бывают трудные характеры – во всяком случае, так принято считать. Говорят – и не без оснований, полагала Грейс, – что многие врачи или напрочь лишены эмоций, или склонны смотреть на всех вокруг сверху вниз, или преданность делу у них доходит до фанатизма.

Но любой родитель больного ребенка посмотрит на дело по-другому и только обрадуется, что ради пациента врач готов пренебречь собственными нуждами. А те доктора, которые относятся к больным с сочувствием и уважением, и вовсе на вес золота.

Шагая на восток по Шестьдесят девятой улице, Грейс чувствовала себя невидимкой. Мимо пробегали люди в больничной форме разных цветов и фасонов. Даже в такую погоду в нишах собрались курильщики – любители насладиться сигаретой в избытке находились даже в больнице, где лечили рак. Непонятно почему Грейс чувствовала себя не в своей тарелке, точно пробралась сюда без разрешения, с подозрительными и даже криминальными целями. Хотя ничем подозрительным и криминальным Грейс ни разу не занималась.