С тобой моя тревога - Константин Волков

— Как скоро? — тихо спросил он.

— Сколько времени нужно, чтобы построить печь кипящего слоя?

— Если очень быстро, то месяца два.

— Не успеете, Сергей Петрович. Ее будут достраивать без вас.

— Куда меня посылают? — еще тише спросил Дорофеев. — Вы обещали узнать…

Гулямов внимательно глядел на Дорофеева, понимая, какая буря чувств поднялась в его душе, каких усилий стоит ему не показать охватившее его волнение. Состояние Дорофеева выдавали его руки, побледневшие пальцы, которые непроизвольно застегивали среднюю пуговицу на черной шерстяной рубашке.

— У вас есть газета с постановлением о развитии химической промышленности?

— Есть…

— Дайте!

Дорофеев достал из боковой тумбочки кожаную папку, вынул газету, подал через стол Гулямову. Тот развернул ее.

— Сейчас найдем… сейчас найдем, — говорил он, будто успокаивал хозяина кабинета. — Вот здесь, в разделе по Российской Федерации… Вот! Дайте-ка карандаш.

Секретарь горкома положил газету на стол и, подчеркнув дважды какое-то слово, протянул Дорофееву:

— Вот сюда.

— Это же огромный комбинат! — воскликнул Сергей Петрович. — Махина!

— Да, огромный! Очевидно, учли, что у вас есть опыт строительства химических предприятий. И еще более ценный — это опыт работы с людьми. Вот почему вам поручают строить комбинат. Горкому приятно, что этим опытом вы обогатились здесь, в нашем городе… Что ж, Сергей Петрович, пойдемте, ждут нас, наверное.

Секретарь горкома Гулямов, Дорофеев, Каюмов, начальник смены Валиев — все, кто не был занят у измерительных приборов, автоматов, на подаче сырья, собрались перед смесительной камерой. Подошла группа работников отдела главного технолога, девчата из центральной лаборатории. В стороне, прислонившись плечом к стене, стоял Одинцов.

Каюмов оглядел большую группу людей, в ожидании необычного события тихо переговаривавшихся между собой.

Все, кто собрался в этот час под камерой, отлично понимали, что являются свидетелями того, как рушатся догмы!

— Начали, — негромко скомандовал Каюмов. — Включайте агрегаты.

Заработали аппараты, пришли в движение механизмы технологической линии, загудели, заревели мощные вентиляторы камеры, в которую начало поступать сырье. Почти невозможно было увидеть глазом, как сдвинулась и начала вращаться огромная камера, где бушевали воздушные вихри, распылявшие муку и кислоту и смешивавшие их в одно целое — суперфосфат. Но громадина тронулась и начала свой почти неприметный бесконечный путь вокруг оси.

Каюмов снял меховую шапку и вытер ею сухой, может только чуть побледневший, лоб.

— Пошла! Пошла-а, красавица! — выкрикнул один из зрителей, и на него шикнули несколько человек сразу:

— Сплюнь через плечо! Сглазишь!

Но уже все видели — камера движется. Приметное место сварки на шестерне медленно перемещалось влево. Начальник смены Валиев поднялся по железной крутой лесенке наверх, к камере, минуту-другую заглядывал в нее и показал тем, кто стоял внизу, кулак с оттопыренным большим пальцем.

— Поздравляю, товарищи! — произнес Гулямов. Он пожал руку первому Дорофееву, затем Каюмову и всем, кто был рядом. — Спасибо всем вам!

— Одинцов! — позвал Каюмов и повторил, не увидев сварщика: — Где Одинцов?..

— Вон стоит, — кивнул дядя Яша головой в сторону Одинцова.

Смущаясь под взглядами десятка людей, Иван неторопливо приблизился к группе.

— Вертится! — кивнул Каюмов на шестерню. — Держит шестерня!

— А чего ей? У ней служба такая!

Дорофеев помахал рукой Валиеву: кричать было бесполезно, все равно не услышит, и, когда начальник смены спустился, поручил:

— Обеспечьте непрерывное наблюдение за показаниями всех приборов и особенно тщательное — за камерой. И пожалуйста, блиц-анализы! Потом приходите в склад продукции… Пойдемте, товарищи, посмотрим, как идет супер! — пригласил он остальных.

Огромный высоченный склад готовой продукции — это, собственно, продолжение здания суперфосфатного цеха. Из смесительной камеры сырой суперфосфат поступает по ленте транспортера на склад. Здесь он дозревает. Через весь склад под потолком проложены крап-балки. По ним движутся механические руки — емкие ковши. Ковши перемешивают, перелопачивают, переносят с места на место горы минеральных удобрений, прежде чем они попадут в железнодорожные вагоны.

По указанию Каюмова, левую сторону склада расчистили, а транспортную линию выдвинули далеко вперед. С гребня транспортера на цементированный пол низвергался поток суперфосфата. Сырая масса обрушивалась с большой высоты мощным водопадом, но не растекалась: конусообразный холм серой влажной массы рос на глазах. Даже секретарь горкома, в прошлом не раз наблюдавший за тем, как падает суперфосфат с ленты, понял, что сейчас этот поток мощнее тех, что он видел раньше.

Каюмов, за ним Дорофеев взяли в руки по комочку, помяли меж пальцев.

— Ну как? — поинтересовался Гулямов.

— Хорош вроде. Сейчас принесут результаты анализа. — Дорофеев ударил ладонью о ладонь, стряхнул суперфосфат с пальцев.

— Я пройду, погляжу на приборы еще. — Каюмов поднялся по внутренней металлической лестнице и скрылся за маленькой дверцей в стене, отделяющей склад от цеха.

Дорофеев взял Гулямова под руку и отвел в сторону от группы людей, заинтересованно глядевших на быстро растущую гору удобрения.

— Откровенно, я рад, что вместо меня останется Камал Каюмович. У него масса интереснейших задумок. Вот увидите, скоро, совсем скоро завод будет давать аммонизированный суперфосфат, а еще раньше — двойной.

— Сообщите Махмуду Насыровичу об удачном эксперименте, — посоветовал Гулямов. — Он рад будет… Завтра бюро обкома, он вернется сегодня из районов.

— Может, вы и скажете товарищу Насырову?

— Нет, дорогой Сергей Петрович! Вы тут революциями занимаетесь, ломаете сложившиеся понятия и нормы, вы и докладывайте обкому партии! — рассмеялся Гулямов. — Вы уже не раз победные рапорты писали. Напишите и еще один!.. А в общем, молодцы!

Перед концом смены Одинцов сходил в бухгалтерию, получил премию.

— Поздравляю! — сказал старичок кассир.

— Спасибо.

Одинцов зашел в столовую. Там уже никого не было. Только в углу, за ближним к буфету столиком, спиной к залу сидел Дурнов.

У Ивана сегодня отличное настроение. Да и было отчего чувствовать себя именинником: ничего особого вроде не сделал, а оказался в центре внимания всего завода. И ребята в цехе глядят уже не настороженно, как в первые дни, и не с любопытством, а уважительно. Начальство благодарило. В газете прописали. Это кое-что да значит. Фартит ему последнее время. Ивану хочется быть сегодня добрым. Сейчас прогудит, сперва на высокой ноте, а потом низко, басовито, заводской гудок. Ребята уже моют руки, наверное, скоро придут сюда, чтобы поздравить его, Ивана Одинцова, с успехом.

— Девушка! — просит Иван буфетчицу и показывает в улыбке золотой зуб. — Милая девушка! Дайте-ка мне вот эти две банки с баклажанами «соте» и вот эти, с рыбой частиком… И булку хлеба. И вот эту шоколадочку с клоуном. Шоколадочку, милая девушка, вам! От всей моей широкой души!

Он забирает сверток и присаживается рядом с Дурновым. Тот, не поднимая от тарелки глаз, жует кусок мяса, и острые, покрытые светлым пухом, уши, чуть шевелятся.

— Подожди жевать-то, Сергей Евдокимович! — говорит Иван доброжелательно. — Тяпнем по маленькой, а? Радость у меня, слыхал небось… Сейчас ребята придут.

Дурнов все жует — обстоятельно, не поднимая глаз от тарелки, и Одинцову видно, как следом за ушами наливаются кровью скулы, дряблая, как у ощипанной курицы, шея.

— Гусь свинье не товарищ! — наконец проговорил он. — За директорскую премию продался, гад! Трудовой славы захотел? Своих забываешь?! За полсотни купили тебя, дурака!..

Можно же вот так, ни за что, ни про что, испортить человеку настроение!. От радостного праздничного чувства, окрылявшего Ивана, не осталось и следа.

Иван слушал Мокруху, не спуская глаз со стола. Дурнов смотрел в лицо Ивана, а руки его осторожно ползали по столу, как у слепого. Вот пальцы легли на вилку и тихонько подгребли ее под ладонь. Будто случайно.

«В лицо может ткнуть, шакал», — подумал Иван и сжал пальцы в тугой кулак.

— Я ничего. Я пошутил, Цыганок! — процедил сквозь зубы, ехидно улыбаясь, Дурнов. — Я шутник, Ванюша… — А пальцы уже вжимали в ладонь черенок вилки.

Рука Мокрухи не успела оторваться от стола, когда Иван со всей силы ударил по ней кулаком. Подскочила тарелка с остатками жареной капусты, опрокинулась склянка с горчицей, звякнула ложка о кафельный пол. В разбитых пальцах так и осталась вилка, когда Дурнов прижал их другой рукой к груди. На звон посуды показалась буфетчица.