С тобой моя тревога - Константин Волков

Да нет, если она человек — должна понять! Сколько таких, как я, воров, завязали, порвали с прошлым. Я, что ли, первый буду?! Вот и друг Сергея Петровича. Он, может, в стране первый из воров отказался за счет чужого добра жить…

Как вот только сказать ей? Может, письмо написать и перед тем, как домой пойдет, сунуть в руку? Можно, конечно! Только ведь потом сам покоя не найдешь до тех пор, пока не увидишься, не узнаешь, что она решила… Лучше уж сразу! Может, сегодня? Вот только как?..»

Автобус остановился… Иван проходил мимо больших окон универмага. На витрине он вдруг заметил голубую сумку с нарисованным белым самолетом и надписью «Аэрофлот». Его осенила мысль. Иван решительно направился в универмаг.

— Мне вот эту! — показал он на сумку. — Туристскую.

Здесь же у прилавка Иван выбросил из сумки бумагу, нашел синий кошелечек. Отсчитал шестьдесят шесть рублей, вложил в кошелек, а кошелек в сумку. Застегнул «молнию» и попросил завернуть покупки.

«Ну, вот так! — с облегчением подумал он. — Отдам, и пусть решает… Или пан, или пропал! Выпить бы теперь. Сейчас самый раз принять граммов полтораста для храбрости!»

Но выпить не решился: пришел, скажет, пьяный каяться. Такие дела надо на трезвую голову вершить. Не каждый день и не всякий вор идет с повинной! И к кому идет?! То-то и оно! К своей женщине вину несет…

И даже оттого, что в такой необычайной и трудной ситуации решил не пить «для храбрости», — проникся к себе уважением.

— Что не приходил вчера? — спросила Лариса и протянула Ивану синюю сумку с учебниками и тетрадками, просунула руку в перчатке под локоть. Они пересекли широкий бульвар.

— Работы много было, — сказал Иван.

Они подошли к ярко освещенному входу в кинотеатр.

— Лариса, постой, я что тебе покажу сейчас.

Они остановились.

Иван вынул из кармана пиджака газету.

— Читай на первой странице.

Сейчас, когда вот-вот должно решиться между ними самое важное, газета была его как бы единственным верным союзником и защитником. Как отнесется ко всему Лариса?

Она взяла газету из рук Ивана, подошла ближе к двери, внимательно стала читать. Потом перевела восхищенный взгляд с газетной страницы на Ивана, стоящего рядом со свертком под мышкой и напряженно следившего за выражением ее лица.

— Вот ты какой, оказывается! Поздравляю!

— Я не только такой, я разный, — произнес он тихо и переложил сумку под локоть, к свертку. — Ты рада, что написали обо мне?

— Конечно, приятно!.. Это про тот случай, когда лицо сжег, да?

— Про тот.

— Как Василий Александрович поживает? — Лариса сложила газету и вернула ее Ивану.

— Ничего вроде. Скучает…

— О ком скучает-то?

«А если я сперва о них тебе расскажу? О Василии и Ольге? Посмотрю, что ты скажешь?..»

— Скучает о ком? Любопытная история получается… Просто маловероятная, будто из книжки, а не из жизни. Ты только при случае, если придется встретиться с ними, вида не подавай, что знаешь. Не проговорись. Может, ему неприятно будет. Пойдем медленнее…

Не выпуская руку Ларисы из-под локтя, Иван достал из кармана стеганки папиросу, сунул в рот, вынул спички.

— Дай, я зажгу! — Лариса взяла у него коробок, вынула спичку и, держа за самый кончик, чиркнула. Спичка обломалась и у самой земли вспыхнула.

Иван рассмеялся:

— Ну, еще одну!

Вторая спичка загорелась, но Лариса не сумела спрятать огонек в ладонях, и она погасла.

— Эх ты, неумеха! — ласково-укоризненно воскликнул Иван. — Ну, чиркай, пока не научишься! — Он прикурил и сильнее прижал локтем ее маленькую ладошку.

— Рассказывай! — напомнила Лариса.

— Скучает, говорю, Василий. Даже с лица осунулся. А по ком скучает, спроси?

— О ком? — не то поправила Ивана, не то переспросила.

— О ком?.. Ольга-то его… из тюрьмы недавно вышла. Воровка бывшая.

— Ну да? — не поверила, даже остановилась Лариса.

— Вот тебе и да!.. На заводе девчат навалом. Одна другой краше. А он ее разглядел, Ольгу свою… Ольга на практику уехала, обучаться работе на машине, а он тоскует. Что ты на это скажешь, а?!

— Чего я скажу?.. Ничего я не скажу! Мне-то до них какое дело?!

— А все-таки?

— Она что, красивая очень? Чем она его прельстила?

— Красивая-то красивая! Да ведь из воровок!

— А откуда ты знаешь, что она воровка?

— На заводе всё друг про друга быстро узнают, — уклонился от ответа Иван. Он подумал, что и про него Лариса может узнать правду из третьих рук в любой из очередных приездов на завод.

— Василий хороший парень?

— Василий?! Отличный!

— Вот так и живем, — усмехнулась Лариса. — Отличные парни в воровок влюбляются, а ты хоть пропадай!

— Чего пропадать! А ты назло какого-нибудь «из бывших» найди себе!

Лариса поддержала шутку:

— Как его-то найдешь? На лбу не написано.

— Надо было того ловить, кто сумку порезал, — сказал Иван и насторожился, ожидая, что ответит Лариса. Но она только тряхнула головой и рассмеялась:

— Его и с милицией не найдешь!

Они подождали, пока мимо не пронесся яркий троллейбус, и пересекли улицу. Остальную часть пути до дома Ларисы прошли молча. Иван часто украдкой поглядывал на Ларису и замечал, что и она бросает на него мимолетные взгляды, и тогда невольно сильнее прижимал локтем к боку ее ладошку.

«Ведь нравлюсь же я тебе, — думал он. — Иначе не смотрела бы так и не встречалась каждый вечер…»

— Может, зайдем? Чаю попьем… — предложила Лариса у калитки.

В другой раз Иван обрадовался бы приглашению, а сейчас отказался, понимал, что дома, при матери, не сможет «расколоться», признаться ей.

— Тепло на улице… Постоим. Или пройдемся немного, — предложил он.

Ему очень хотелось, больше чем когда-либо, увидеть ее в домашней обстановке: без плаща и косынки на голове, в платьице или халатике с открытой шеей и открытыми до локтей или плеч руками. Пусть даже пацан сидит у нее на коленях. От этого Лариса становится еще домашнее, еще желаннее.

— А я с нового года на преддипломную практику на завод. Здорово, да? — спросила Лариса. — Скорее бы институт закончить!

— На завод пойдешь работать?

— А куда же! Ты рад?

— Спрашиваешь!

Иван повесил сумку на сучок, вынул из-под локтя сверток. Сверток мешал. Если бы можно было сунуть его куда-нибудь. Ему очень хотелось положить, ладони ей на плечи и если не поцеловать в губы, то хоть вдохнуть полной грудью запах ее волос.

— Подержи, пожалуйста! — попросил он.

— Что у тебя там? — она взяла пакет.

— Сейчас увидишь. Только сперва я хочу тебя поцеловать. Но ты не подумай чего… — голос его дрогнул. — Мне это вот так надо сейчас. Как никогда! Понимаешь?!

Она заглянула за широкое плечо Ивана, потом оглянулась: не идет ли кто. Приблизила лицо к его лицу.

Он взял ее лицо в широкие ладони, пальцы сошлись на затылке, и целовал долго-долго, пока хватило дыхания. Губы ее ответили на поцелуй.

— Вот, — сказал Иван, глядя ей в лицо и не убирая рук с затылка. — Вот, — передохнул он и стал целовать один закрытый глаз, потом другой и опять губы — теплые, пахнущие вкусным, может губной помадой или конфетами… Лариса открыла глаза. Молчит…

На вершинах деревьев ветер шуршал сухими стручками. Она протянула ему сверток.

— Это тебе, Лариса, — Иван отстранил сверток.

— Мне? А что там?

— Разверни, увидишь, — произнес он чуть слышно, чтобы голос не выдал волнения.

— Сумка? — воскликнула она удивленно. — Зачем? У меня же есть точно такая!

— Такая, — согласился Иван. — Да не совсем. Посмотри, что в сумке.

Лариса продернула застежку «молнию», пошарила на дне и в кармашках, вынула кошелек и зеркальце.

— Обманщик! Там нет ничего.

— В кошельке, — глухо сказал он.

Лариса повесила сумку на локоть, раскрыла кошелек.

— Деньги? Откуда в нем деньги? Ты положил? Зачем, Ваня?

— Посчитай! — Он вынул папироску. Когда разминал ее и потом раскуривал, пальцы дрожали.

— Тут шестьдесят шесть рублей.. Что это за деньги? Что за фокусы? Да объясни же!

— Все не поняла… Твои деньги! Те, что тот раз вырезали.

Лариса смотрела то на деньги, то в глаза Ивану и растерянно улыбалась.

— Тогда почему же шестьдесят шесть рублей? Там сто рублей было!..

— Сто, говоришь? Это точно?! — переспросил Иван.

— Кому и знать, как не мне! — она пожала плечами. — Но ты-то здесь при чем, я тебя спрашиваю?

— Я-то и при чем! Точно, сто было? Не забыла?!

Ивану и тогда, когда Мокруха отдал кошелек, показалось, что денег было вроде больше. Он не заподозрил плохого. Не часто бывает, чтобы вор на отначке попытался утаить хоть копейку из украденного. Засыпься вор на таком подлейшем деле — и не жилец он больше на белом свете.

— Сто, значит! — еще раз переспросил он. — Ну, гад, держись!