Кремль - Иван Наживин

Москвитяне, однако, трусили: приближалась предсказанная отцами кончина мира. Многие торопились поэтому отдать свои вотчины и деньги монастырям и церквам, и чернецы все принимали с великим смирением. Особенно к вере усердные заказывали им сорокоусты по себе, с тем чтобы их, будущих покойников, начинали, ввиду скончания века сего, поминать сейчас же…

Владыка новгородский Геннадий бешено трудился над искоренением вольнодумства. Он уже отправил все следственное дело о еретиках на Москву, но усердие его встретило весьма прохладный прием как у великого государя, так и – следовательно – у митрополита Геронтия. Ему было только небрежно приказано «того беречи, чтоб то лихо в земли не распростерлося». Над еретиками – выхвачено было наудачу всего трое – состоялся суд церковного собора. Собору было ведомо о несочувствии делу со стороны великого государя, и потому виновные были приговорены только к торговой казни, то есть к публичному наказанию кнутом… Как раз об эту пору, к великой радости Геннадия, преставился его старый недруг – по кщеной воде и по посолонь – митрополит Геронтий, и на его место, ко всеобщему удивлению, был выбран старый бесстыдник Зосима. Снаружи все было вполне благолепно: собрались святители, подумали, уставя брады своя, погадали, но так как всем им было доподлинно известно, что великий государь хочет иметь Зосиму, то, вполне понятно, Зосима был и выбран.

– Э-э, чего там… – шутили острословы. – Не все ли одно? По пасхалии выходит, что еще год какой и миру-то стоять, – стоит ли тут из-за митрополитов спорить?.. А Зосима мужик покладистый…

И с первых же дней Зосима потребовал от новгородского владыки ни много ни мало как… исповедания веры: не еретик ли уж сам Геннадий? Тот обиделся: он совершил исповедание веры, по обычаю, при поставлении его в архиерейский сан. И с своей стороны он требовал преследования еретиков по примеру шпанского короля, инквизицией очистившего свою землю, и имел даже дерзость в послании своем к митрополиту всея Руси указывать на дьяка Федора Курицына как на корень всего зла. Зосима прочитал дурость эту, заколыхался всем своим жирным брюхом:

– Воистину дубина стоеросовая!..

И оставил священные вопли новгородского владыки без всякого внимания… Тогда владыка Геннадий взялся за владыку Зосиму. Ему помогал дружок его Иосиф Волоколамский. «В великой церкви Пречистой Богородицы, – писал он епископам, – на престоле святых Петра и Алексия, сидит скверный, злобесный волк в пастырской одежде, Иуда-предатель, бесам причастник, злодей, какого не было между древними еретиками и отступниками…» Зосима хохотал.

Владычный двор в Новгороде кипел. Приспешники владыки хватали людей направо и налево. Всякий оговор вел за собой заключение оговоренного под стражу. Ежели вольнодумец запирался, владыка подвергал его, во имя Божие, пыткам. Доносы усиливались. Это было понятно: доносчик получал вознаграждение из имущества грешника.

Дьяки и подьячие владычные были завалены работой, которая давала всем им изрядные доходы. Владыка продолжал рассылать свои послания о гибели Святой Божьей Церкви. И когда же?! Накануне светопреставления!.. Надо было немедленно подымать рать против воинства сатанинского. Те, которые раскаивались перед ним, оставлялись на свободе. Он запрещал им только ходить в… церковь, в которую они и без того не ходили. А нераскаянных, продолжавших хвалить «веру жидовскую», он отсылал к наместнику великого государя для «градской» казни, а они бежали в Москву и там, под защитой сильных единомышленников, жили на покое припеваючи и распространяли свое «мнение» все шире.

Под неустанным напором неистового Геннадия мирно дремавшие на Москве епископы стали просыпаться: нельзя же, в самом деле, давать вратам адовым потрясать так Божию Церковь! Еретики всенародно ругались святыне, а москвитяне уже закатывали рукава, чтобы своротить им скулы во имя Господне. И потому Зосима вынужден был созвать новый собор.

Собор, опасаясь неудовольствия великого государя, опять отнесся к вольнодумцам довольно милостиво: он лишил виновных священников сана, предал их проклятию и положил заключить их в темницу.

В то время как в Москве заседал освященный собор, князь Василий был по поручению великого государя с посольством в Ревеле для переговоров с Божьими риторями. Они казнили двух русских купцов: одного за грех содомский они сварили живьем в котле, а другого за подделку денег сожгли на костре. В ответ на это Иван приказал схватить в Новгороде сорок девять немецких купцов и забрать все их товары, что, по его счету, составляло триста тысяч гульденов, а по счету немцев – миллион. Это сильно ударило по торговле Ганзы и по новгородской. Но спуску гордым соседям давать было нельзя, да и ущемить Новгород было недурно. Посольство возвращалось уже обратно и прибыло в Новгород, когда туда были отправлены из Москвы еретики.

Как ни обескровливал Иван вольный Новгород постоянными выселениями новгородцев на низ, старый город, бунтарь, когда пришел слух, что еретиков везут, зашумел. Геннадий выслал навстречу воинству сатанину своих людей за сорок верст от города.

И вот вдали среди снегов показалась длинная вереница саней, в которых хмуро зябли осужденные. Софияне встретили их издевками:

– Что, звездочетцы окаянные, достукались?.. Вылезайте-ка из саней – покатались, будя!..

Осужденных переодели в дрянную одежду, которую к тому же выворотили наизнанку, на головы им надели берестяные колпаки с мочальными кистями и соломенными венками вокруг. А по колпакам была в назидание всем пущена надпись: «Се есть воинство сатанино». Потом подвели им софияне дрянных одров, связали им назад руки и усадили на кляч лицом к хвосту. Шествие двинулось к городу. Первыми ехали те священники, Денис и Захар, которых великий государь сделал протопопами в кремлевских соборах. Отец Денис за время суда страшно исхудал, поседел, и глаза его недвижно смотрели в одну точку. Отец Захар, тоже исхудавший, держался бодро…

Весь Новгород высыпал встречать их к Московским воротам. Этого и хотел владыка, дабы, глядя на наказанных вольнодумцев, народ «уцеломудрился». Владычные люди, поджигая толпу, кричали:

– Се врази Божий, христианстии хульницы…

Но новгородцы хмурились, а некоторые и плакали. Князь Василий, тоже нахмурившись, глядел на все это издевательство. Он не разделял взглядов вольнодумцев, но теперь ему хотелось бы разделять их…

– Ну что, княже, скажешь? – раздался рядом с ним тихий голос.

Он оглянулся. То был боярин Григорий Тучин, исхудавший, потемневший, со скорбью в темных глазах. Он тайно последовал за еретиками из Москвы: кто знает, может, удастся как и помочь несчастным.

– А что же тут можно сказать? – сухо отвечал князь Василий, все более и более замыкавшийся от людей. – Не ты меня – так я тебя, должно быть, из этого человек не выйдет…

– Человек должен из этого выйти, ежели он человек… – тихо сказал маленький боярин.

– Не знаю… – отвечал князь Василий. – Не верится мне что-то… Что это ты?

Смуглое лицо Тучина вдруг исказилось, и из глаз побежали слезы: мимо них, нелепо качаясь в седле, проезжал в шутовском наряде своем какой-то попик с добрым, печальным лицом.

– Отец Григорий это, здешний священник, давний дружок мой… – сказал Тучин сквозь слезы. – Добрейшей души человек… А это, – опять содрогнулся он, увидев на следующей кляче Терентия, – тоже мой дружок; вступился по доброте душевной за нововеров, и сгребли заодно… Боже мой, боже мой!..

Кивнув головой князю, Тучин вместе с толпой устремился вслед за сатаниным воинством в город. И когда вытянулся весь поезд на старое Славно, на вечевую площадь с онемевшей башней, к отцу Денису, который ехал во главе, приблизился дьяк Пелгуй и, прикрывая от ветра восковую свечу, поднес ее к соломенному венку. Огонь сразу весело охватил солому и бересту. Отец Денис очнулся от своего столбняка и с криком рухнул головой в снег. Запылали колпаки и на других осужденных. Толпы народу, стиснув зубы, смотрели на это торжество Церкви Православной…

Еретиков с обгоревшими черными головами и сумасшедшими от боли глазами провезли мостом через замерзший Волхов, и все шествие скрылось на владычном дворе. Там, в сырых подвалах, уже было приготовлено для воинства сатанина место…

Владыка торжествовал победу. Но не долго. Софияне каждый день доносили ему, что в Новгороде продолжается великая пря о верах, что не унимаются новгородцы.

В Москве же злые еретики по-прежнему продолжали пользоваться благорасположением великого государя. Владыка пришел в отчаяние. Одно только утешало старика: скоро конец мира – и все эти козни сатанинские падут сами собой, еретики с их высокими покровителями пойдут в огонь вечный, где будет плач и скрежет зубовный, а ему, владыке, за его рвение в деле Божием будет уготовано место прохладное, место злачное, иде же и другие праведники упокояются…