Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ух! — пронзительно и звонко вырвалось у неё, когда она отчаянно и решительно бросила своё тело в неласковые, суровые струи горной реки.
Несколько каменных глыб торчали из воды, на одну из которых взобралась Збирдрид, наблюдая за неуклюжим барахтаньем Онирис. Её великолепное тело, озарённое закатом, блестело капельками воды на коже, она приняла эффектную позу, согнув одну ногу в колене, а вторую свесив с глыбы.
— Влезай ко мне, посидим вместе! — звала она.
Онирис не решилась. Она поплавала ещё немного, пока не замёрзла, и, стуча зубами, выбралась на берег. Мокрый купальный костюм она сняла, завернувшись в полотенце, взятое с собой из дома.
— Долго не поплаваешь! — крикнула она Збире.
— Понятное дело, это ж Одрейн, — отозвалась та, лениво прыгая в воду и также направляясь к берегу.
Выйдя, она одеваться не спешила — уселась на траву, отжимая волосы и промокая лишнюю влагу полотенцем. Потом она распустила свою гриву, позволяя тёплому ветерку сушить её.
— Как твои дела, сестрица? — спросила она.
— Всё благополучно, — ответила Онирис. — Служу в конторе. Ведомство картографии и кадастра.
— Мудрёное что-то, — хмыкнула Збира. — Это что такое?
Онирис объяснила, рассказала, в чём состоит её работа.
— Это что ж, целый день в четырёх стенах бумажки перебирать да пыль глотать? — сделала вывод Збира.
— Ну, я — сотрудник по обработке документов и сижу в конторе, так что — да, — сказала Онирис. — Работа не особенно интересная, нудная, кропотливая, обязанностей много, жалованье не слишком большое. Начальница у меня хорошая, но вот некоторые сотрудники — лентяи и бездельники. Только и знают, что на рабочем месте отвар тэи с печеньем распивать да сплетничать.
— Ну и зачем там служить, коли тебе не нравится? — хмыкнула Збира.
Онирис пожала плечами.
— Надо же где-то служить...
Непростой был это вопрос, а сложные темы сейчас не хотелось обсуждать. Ещё бы — в такой-то чудесный вечер! Самое то — любоваться закатом и подставлять тело мягким, ласковым струям ветерка. Травка ластилась к босым ногам, а на плечи им сыпались мелкие лепестки неказистых цветов, которыми были густо покрыты ветви деревьев.
А Збира, придвинувшись к Онирис ближе и положив горячую и тяжёлую руку ей на колено, спросила вдруг:
— Не хочешь женой моей стать?
Та вздрогнула, нутро будто волной холода обдало.
— Что? — еле слышно пробормотала она.
Ладонь Збиры скользила выше по бедру, медовыми каплями горели глаза, закатные, тёплые, пристальные до мурашек.
— Что слышала, сестрёнка... Вижу, жизнь у тебя в городе твоём — не ахти... И служба тебе твоя не по душе. А здесь ты — дома. Здесь всё тебе родное. И я... Я ж тебя с малых лет... ну...
Онирис устало и печально закрыла глаза. Только этого не хватало... А рука Збиры скользила всё выше, обняла её за талию, а шёпот горячо защекотал губы:
— Когда маленькая была, не понимала, что это такое в сердце моём к тебе теплится... А подросла — поняла. Брось этот свой никчёмный город! Здесь, с нами, тебе будет лучше, родненькая моя.
Онирис застыла с закрытыми глазами. На сердце повис ненужный тягостный груз.
— А как же мужья? — спросила она. — Я думала, ты — как тётя Беня...
— Мужья никуда не денутся, для них место тоже найдётся, — сказала Збира. — Я совсем от нашей семьи отделяться не хочу. Может, домик себе построю отдельный неподалёку от усадьбы, хозяйство небольшое заведу. Но и матушке помогать стану. Мужей мне много не надо, двух-трёх хватит. Ну, самое большее — четыре. А ты будешь главная. Что скажешь?
Онирис вздохнула. Слёзы пробивались к глазам, она устало заслонила их ладонью. Столько лет дружбы, родственной привязанности — взять и испортить, перечеркнуть одним махом, одним словом!.. Как теперь им видеться, как смотреть в глаза друг другу?
— Збира... Вот зачем, зачем ты это сказала? — тихо проронила Онирис. — Теперь уже ничего не будет по-прежнему...
Шершавые пальцы Збиры поймали её подбородок.
— Будет ещё лучше, вот увидишь, сестрёнка!
Онирис покачала головой. Она блуждала унылым взглядом по берегу, устало щурясь от закатных лучей: смотреть в глаза Збиры стало невыносимо, просто невозможно. А та настойчиво заглядывала ей в лицо, ловя её взор.
— Женой сделать хочешь, а сама сестрёнкой зовёшь, — горьковато улыбнулась Онирис, на миг всё же встретившись с медовыми искорками, вопросительными и испытующими.
— Так это я по привычке, — ответила Збира. — Когда женой станешь, уж не буду так звать. Милой буду звать.
Горечь пролегла изломом в линии сведённых бровей Онирис: она морщилась, как от ноющей боли. Сердце и вравду ныло. Вот уж впрямь пришла беда, откуда не ждали... И вот как, как теперь с этим быть?!
— Збира, — вздохнула она. — Прости, ничего не могу тебе сказать. Просто не могу.
— Я не тороплю тебя, подумай, — сказала та. — Можешь хоть весь Йорлагсдааг думать.
Онирис хотелось прокричать: «Да о чём тут думать, когда уже всё решено, и не в твою пользу?!» Но горло застыло в горьком окаменении, не рождались в нём слова, и погожий вечер уже не радовал: душу затянуло сумрачными тучами.
— Я хочу домой, — прошептала она.
— Накупалась уже, что ль? — усмехнулась Збира. — Водичка-то студёная, да... Ну, так может, я тебя согрею?
Её рука обнимала Онирис за талию всё крепче, всё многозначительнее, а дыхание обдавало щекотным теплом ухо и шею. Та даже от мысли об этом поёжилась и отстранилась.
— Нет, Збира, не надо...
Неприятным холодящим порывом ветра на неё налетела мысль: а ведь Збира могла бы взять её силой, если бы захотела. Своими могучими ручищами разбросала бы ей в стороны ноги, придавив собой к земле... Колени судорожно сомкнулись, но Онирис тут же сморщилась и с негодованием отбросила эту невозможную, немыслимую картинку. Збира не могла быть способной на такое. Не было в ней ничего подобного, даже думать нелепо! Онирис до слёз, до солёного кома в горле стало стыдно перед ней за такие мысли. Но Збира, видимо, что-то уловила, в её закатно-тёплом взгляде проступил укор.
— Чего ножки-то сразу вместе
