Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся - Карл Сафина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я просто ужасно переживал, – рассказывает Шейн, – что фотограф-дайвер будет отнимать у Кэн-Оупенер ее драгоценное время. Знаешь, я ощущал это как предательство того, к чему сам приучил китов».
Ничего плохого в тот день не случилось. Проведя немного времени с кашалотами, люди дружно отправились ужинать на яхту, на которой прибыла Сильвия. И пока Шейн рассказывал о своей работе с китами, Сильвия была необычно молчалива.
Позже, уже наедине, Сильвия повернулась к Шейну и сказала:
«Ты ощущаешь бремя доверия, которое киты оказывают тебе».
Сейчас, когда Шейн передает мне эти ее слова, на его глазах выступают слезы. Всего одной фразой, признается он, Сильвия объяснила ему, почему он здесь. Каким-то образом он всегда это чувствовал, но до сих пор так и не смог осознать свои ощущения, сформулировать их.
Едва добравшись до берега, он немедленно позвонил жене. Она ответила и по его голосу сразу поняла, что он плачет.
И он сказал: «Наконец-то я понял».
А она сказала: «Расскажи мне, что случилось».
И он поведал ей, как точно Сильвия заметила, что, обладая привилегией проводить так много времени в обществе кашалотов, он чувствует себя обязанным оправдывать их доверие.
«Я их должник, – объясняет он мне сейчас, – и чтобы заплатить свой долг, я обязан говорить от их имени. Делиться с людьми их историями. Выступать в их защиту, бороться за их существование. Люди ведь ничего не знают ни об их семейной жизни, ни о том, как они заботятся друг о друге, как поддерживают своих, как ладят с матерями, братьями и сестрами… Киты слишком важны для меня, чтобы я мог позволить себе потерпеть неудачу, – его глаза снова увлажняются, и он отводит взгляд. – Вот этим всем мы и займемся».
Порой выясняется, что все не так плохо, как казалось сначала. Когда Шейн впервые познакомился с семьей «S», в ней было три взрослых самки, из которых Саманта (Сэм) была наиболее узнаваемой из-за срезанных концов на обеих лопастях хвостового плавника. Кроме того, в этой семье состояла Салли и еще одна самка, которую Шейн назвал TBB. При них – двое молодых китов-однолеток: у одного спинной плавник склонен в левую сторону, а у другого – в правую. Сэм отличалась общительностью, охотно взаимодействуя с семьями «J», «R» и «F» и другими.
«А потом, – говорит Шейн, – мы как-то перестали встречать Сэм и Салли. И двух молодых китов тоже. А TBB присоединилась к семье "R"».
Через несколько лет после исчезновения Сэм ошеломила всех своим внезапным возвращением. TBB тут же оставила семью «R» и воссоединилась с Сэм. А потом появилась и Салли.
«И это означает, – уверен Шейн, – что их отношения способны перенести долгую разлуку и огромные расстояния, даже если они не поддерживают контактов на протяжении больших периодов времени».
Но как они помнят друг друга?
«А вот этого мы пока не знаем».
В прошлом году Шейн уже не встречал Сэм. Салли и TBB примкнули к семье «A» и теперь проводят время вместе с ней.
Но киты иногда уходят в другие места. А потом могут просто взять и вернуться.
Приободрившись, Шейн замечает: «Мы были на седьмом небе, когда пришли сюда в этом году и увидели малышку Иону живой и здоровой. А кроме того, у нас появилась новенькая – Аврора. Так что все не очень уж и плохо».
Киты, которых мы слушали, снова сменили направление; сегодня они держатся на одном небольшом участке. Мать, разговаривавшая с детенышем, почти не двигается с места: от точки ее погружения до точки, где она выныривает снова и выпускает фонтан, расстояние от силы метров 600–700. Возможно, она учит китенка, как опускаться на глубину. Или же китенок сам понимает, следя за ее действиями, что внизу, прямо под ними, полным-полно кальмаров. В любом случае все выглядит так, будто недостатка в пище здесь и сейчас они не испытывают. А я думаю о том, как было бы здорово понаблюдать за ними там, на глубине. Ужасно обидно чувствовать себя словно пришпиленным на границе между гравитацией и плавучестью, в то время как киты с такой легкостью уходят далеко-далеко вниз.
Семьи
Глава одиннадцатая
Мотор остановлен, и мы просто дрейфуем в лодке, между делом перекусывая. Снова вегетарианские сэндвичи, а в придачу к ним – куча сахарного печенья, неведомо как попавшего в наши обеденные припасы. Сегодняшний день – самый жаркий за все это время; солнце полыхает, заливая все вокруг слепящим светом. Нам в первый раз не хватило питьевой воды. Придется либо терпеть, либо вскрывать аварийный запас. Но киты сегодня были так невероятно щедры к нам, что мы вполне готовы примириться с легкой жаждой.
Море лениво ворочается под нами, мягко перекатываясь, словно массируя днище лодки легкими движениями вверх-вниз, негромко нашептывая что-то на своем морском языке. Но в этих абсолютно физических проявлениях море само кажется живым – оно как будто ищет контакта с нами под яростным солнцем, прожигающим свой дневной путь по небосклону. Как будто физика – это только начало общения. Медленное ритмичное покачивание отражается в прерывистом дыхании полуденного бриза. Куда ни глянь – все это разные уровни, разные слои существования.
Проходит какое-то время, которого я не замечаю, и чуть более чем в полутора километрах от нас на поверхность выныривает кит, выдыхая белый наклонный фонтан. Я уже не вздрагиваю от неожиданности; я начинаю нутром чувствовать ритмы океана, включая и размеренный ритм китов, которые, по крайней мере, всегда держат данные обещания.
Разумеется, наши камеры не дремлют и аккуратно фиксируют высоко поднятый хвост кашалота, когда он возобновляет глубинные изыскания.
«Этого мы сегодня еще не видели», – замечает Шейн.
Море как будто взрывается: молодой кит, которого мы наблюдали час назад вместе с матерью, два раза подряд выпрыгивает из воды, всей массой обрушиваясь на бок и вздымая белые стены брызг. От третьего прыжка спиной вниз вода под китом расходится воронкой, в которую
