Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся - Карл Сафина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждый кашалот имеет значение для других связанных с ним особей, и смерть каждого оказывает влияние на тех, кто его пережил. Отношения между китами создают дополнительный слой в устройстве их жизни. А следовательно, и смерть тоже приобретает дополнительный смысл.
Так что на кону не только численность. Речь идет не о популяции, не о разнообразии или даже культуре. Речь идет о способах существования. Какие древние хранилища памяти при этом опустошаются, какие богатейшие картотеки жизни уничтожаются? Иными словами, на кону оказываются целые сообщества личностей, которые сознают себя в мире благодаря тому, что знают друг друга. Каждый кит – это узел в сложной сети социальных отношений. Одни играют определенные роли внутри семей, другие – между семьями. И, как объяснил мне Шейн, сеть социальных связей «очень страдает при утрате каждого узелка». Так что правильнее задаться не вопросом: «Как избежать гибели еще одного кита?», а вопросом: «Как бы нам не потерять еще и Пинчи?»
Снижение численности кашалотов началось в 2009 году. Что тогда изменилось? Похоже, дело не в пище. Перед тем как нырнуть, киты испражняются на поверхности. Частота их дефекации в этом участке океана в два раза выше, чем где-либо еще, так что, по-видимому, пищи им хватает, и едят они хорошо.
«Им приходится сталкиваться с тем, что они живут практически в урбанистических условиях, – говорит Шейн, – в непосредственной близости от людей».
Что это означает? Загрязнение, пестициды, круизные лайнеры, грузовое судоходство, высокоскоростное паромное сообщение. А еще пластик, который заглатывают киты, и рыболовные снасти, в которые они попадаются.
«Мы сильно усложняем им жизнь, – замечает Шейн. – Мы вынуждаем их тратить больше сил на то, чтобы добывать пищу, взаимодействовать с семьей и избегать множества проблем, которые мы им создаем».
За последние три года четыре из известных Шейну китов пострадали от рыболовных снастей. Два из них – детеныши. Китенок по имени Тёрнер запутался в креплениях устройства для привлечения рыбы. Его мать Тина, судя по всему, пыталась помочь ему. И беда не только в том, что она опоздала – Тёрнер уже утонул, – но и в том, что, силясь вызволить его, Тина сама застряла. При этом она так билась, чтобы вырваться из западни, что сломала себе челюсть. Спасатели успели освободить ее, но с тех пор ее никто не видел.
И вот еще чем поделился со мной Шейн: судя по имеющимся у него данным, численность местных, карибских, китов снижается примерно на 4 % ежегодно. Если темп вымирания сохранится, то за ближайшие 12 лет те 16 семей, которые обычно встречаются в этих местах, сократятся до одного-единственного кита или исчезнут совсем. И мы даже не знали бы о потенциальной утрате этого сообщества кашалотов, если бы не Шейн, который работает с ним. И, если подумать о других местах в мире, кто еще из китов сгинет навсегда, только уже незаметно для нас?
Я сам видел китов со шрамами и ранами, нанесенными корабельными винтами. И не раз видел на берегу китов, которые погибли от травм, вызванных сильными ушибами. Современные сухогрузы и танкеры такие огромные, что люди на борту могут и не заметить, что их корабль ударил кита. Времена, когда разъяренный кашалот потопил «Эссекс», остались далеко в прошлом.
На Филиппинах на берегу нашли обсохшего клюворыла длиной 4,5 метра, в желудке которого скопилось 8,5 килограмма пластика. Эти трупы дельфинов и китов на пляжах напоминают отчаянные письма в бутылках: «Ваш мир убивает наш мир».
И вот еще что: так удачно получилось, что многолетнее изучение уровня гормонов стресса у китообразных захватило и 2001 год. После терактов 11 сентября, когда судоходство по всему миру было приостановлено, уровень кортизола (основной показатель стресса) у китов резко снизился[113]. Вывод: нормальная интенсивность судоходства в наше время держит китов в постоянном напряжении.
«У меня это просто не укладывается в голове, – признается Шейн. – Выходит, что мы, упрощая собственную жизнь, все время осложняем жизнь китам. Они ничем такого не заслужили».
Я спрашиваю, как Шейн думает, понимают ли киты, что их становится все меньше, что они переживают кризис.
Его ответ звучит как загадка: «Какова роль традиционного знания, когда дела начинают идти плохо?»
Он предлагает мне подумать: что означает, когда группа китов покидает обжитое место, как, например, сделали кашалоты Галапагосских островов? В конце 1990-х кашалоты из кланов «Регулярный» и «Плюс-один» начали уходить из обжитых мест. К 2000 году все эти группы полностью переселились на довольно большое расстояние – к побережью Чили или даже еще дальше, в Калифорнийский залив[114]. Возможно, то большое стадо кашалотов с новорожденным детенышем, которое я видел в северной части этого залива, было как раз из тех, галапагосских, забравшихся так далеко.
В следующее десятилетие кашалотов около Галапагосов почти не видели. А в 2011-м они появились снова – и сразу много, около 460 особей[115]. Вот только это были совершенно другие киты. Ученые, наблюдавшие «смену караула», опубликовали исследование под названием «Культурный переворот среди галапагосских кашалотов». Они обнаружили, что сотни этих новых китов принадлежали к двум другим кланам («Короткий» и «Четыре-плюс»), которые были известны по Тихому океану, но вблизи Галапагосских островов никогда не встречались.
Что это – подтверждение или опровержение идеи Шейна о том, что культура китов есть ответ на вопрос, как мы живем здесь? Зависит от того, почему именно прежние кланы покинули Галапагосы. Потому что они действительно пришли к своим особым ответам, как правильно жить в галапагосских водах. Ранее мы уже обсуждали, что «Регулярные» держались ближе к береговой линии и следовали ее изгибам, преодолевая за день меньшее расстояние, а представители клана «Плюс-один» прокладывали свой маршрут напрямую, дальше от берегов. И та и другая стратегия имели свои преимущества и недостатки в зависимости от того, какие условия складывались в океане. Почему же кланы ушли? Может быть, вслед за меняющимися условиями, которые они полагали благоприятными? Шейн говорит: «Вероятно, они рассудили так: "Пора перебраться в другое место, которое лучше приспособлено к тому, что мы умеем делать, чем оставаться здесь, где все меняется"».
Их океан действительно изменился. Частота Эль-Ниньо, при котором запасы пищи оскудевали, становилась все выше, и популяции крупного кальмара Гумбольдта дали всплески численности значительно севернее тех мест, где они процветали раньше. Но тогда почему же спустя 10 лет после того, как прежние киты ушли, другие киты – причем только другие – сочли галапагосские воды пригодными для жизни?
Мне хочется дожать Шейна, и я спрашиваю его,
