Аня из Зеленых Мезонинов - Люси Монтгомери

В новой учительнице Аня нашла еще одного верного и полезного друга. Мисс Стейси была энергичной и симпатичной молодой женщиной со счастливым даром завоевывать и сохранять привязанность своих учеников и способностью пробуждать лучшее, что было в их умственном и духовном складе. Аня распускалась как цветок под этим благотворным влиянием и приносила домой восхищенному Мэтью и критичной Марилле восторженные отчеты о школьных делах и планах.

— Я люблю мисс Стейси всем сердцем, Марилла. Она настоящая дама, и у нее такой мелодичный голос. Когда она произносит мое имя, я инстинктивно чувствую, что я для нее Аня, а не Анюта. Сегодня после обеда мы декламировали. Ах, жаль, что вы не слышали, как я декламировала "Мария Стюарт, королева Шотландии". Я вложила в эти стихи всю душу. Руби Джиллис сказала мне по дороге домой, что от того, как я произнесла строку "Отныне прощай, о сердце женское мое", у нее кровь застыла в жилах.

— Может быть, ты мне это тоже как-нибудь на днях продекламируешь в коровнике? — предложил Мэтью.

— Охотно, — сказала Аня задумчиво, — но боюсь, у меня не получится так же хорошо. Это будет совсем не так волнующе, как когда перед вами полная школа, которая, затаив дыхание, внимает вашим словам. Наверное, я не смогу сделать так, чтобы у вас тоже кровь застыла в жилах.

— Миссис Линд говорит, что у нее кровь застыла в жилах в прошлую пятницу, когда она увидела, как ваши мальчики лезли на самые верхушки тех высоких деревьев на холме Беллов за вороньими гнездами, — вставила Марилла. — Удивляюсь, что мисс Стейси это поощряет.

— Но нам было нужно воронье гнездо для урока природоведения, — объяснила Аня. — У нас был урок на открытом воздухе. Эти уроки просто прелесть, Марилла. И мисс Стейси так хорошо все объясняет. А потом мы пишем сочинения об этих уроках, и мои — лучше всех.

— Нехорошо быть такой самонадеянной. Судить о твоих сочинениях может только учительница.

— Именно она это и сказала, Марилла! И я совсем не самонадеянная. Как можно, если я такая тупая в геометрии? Впрочем, в последнее время я начинаю и ее немножко лучше понимать. Мисс Стейси так понятно объясняет! Но все равно, я никогда не смогу добиться успеха в этом предмете, и уверяю вас, это унизительное чувство. Зато я очень люблю писать сочинения. Обычно мисс Стейси позволяет нам выбирать свободные темы, но на следующей неделе мы должны будем написать о какой-нибудь выдающейся личности. Так трудно выбрать, о ком писать, очень много выдающихся людей жило на свете. Как это, должно быть, замечательно — быть знаменитым и чтобы после смерти о тебе писали сочинения! Ах, я так хотела бы стать знаменитой! Я думаю, что, когда вырасту, я выучусь на медицинскую сестру и вместе с Красным Крестом отправлюсь на поле битвы как посланница милосердия. Ну, разумеется, если я не поеду за границу в качестве миссионера. Это было бы очень романтично, но чтобы стать миссионером, нужно быть очень хорошим, и это может оказаться для меня камнем преткновения… А еще у нас каждый день бывают физические упражнения. Они помогают развить грацию и улучшают пищеварение.

— Улучшают! Чепуха! — сказала Марилла, которая действительно считала физические упражнения бессмысленным занятием.

Но все уроки на открытом воздухе, и декламации по пятницам, и физические упражнения померкли в свете проекта, который мисс Стейси предложила своим ученикам в ноябре. Он заключался в том, что ученики авонлейской школы должны были подготовить концерт и показать его публике накануне Рождества с похвальной целью собрать средства на школьный флаг. Все ученики, как один, с восторгом приняли это предложение и немедленно приступили к составлению программы концерта. Но из всех охваченных энтузиазмом будущих исполнителей самой взволнованной была Аня Ширли, которая предалась этому делу всей душой и сердцем, сдерживаемая лишь явным неодобрением Мариллы, считавшей, что вся эта затея — сущий вздор.

— Только забиваете себе голову чепухой и теряете время, которое могли бы уделить учебе, — ворчала она. — Я против того, чтобы дети устраивали концерты и бегали по репетициям. В результате они становятся тщеславными, развязными и привыкают слоняться без дела.

— Но, подумайте, какая благородная цель! — защищалась Аня. — Флаг будет усиливать в нас дух патриотизма, Марилла.

— Вздор! Уж о патриотизме-то вы меньше всего думаете. Все, что вам нужно, — это развлечься.

— Но, если можно совместить патриотизм и развлечение, разве это плохо? Это настоящее удовольствие — готовить концерт. У нас будет шесть хоровых песен, а Диана будет петь соло. Я участвую в двух диалогах — "Общество по борьбе со сплетнями" и "Королева фей". Мальчики тоже представят диалог. А еще я буду декламировать два стихотворения. Меня прямо дрожь пробирает, когда я об этом подумаю, но дрожь очень приятная. А под конец будет живая картина "Вера, Надежда, Любовь": Диана, Руби и я будем все в белом, с распущенными волосами. Я буду Надежда и сложу руки вот так, а глаза подниму к небу. Я собираюсь разучивать стихи на чердаке, так что не пугайтесь, если услышите мои стоны. Мне в одном стихотворении нужно душераздирающе стонать, а это очень трудно — издать хороший артистический стон, Марилла! Джози Пай дуется, потому что ей не дали роль, которую она хотела. Она хотела быть королевой фей. Но это было бы просто смешно: кто слыхал о такой толстой королеве фей, как Джози? Королевы фей должны быть стройными. Королевой будет Джейн Эндрюс, а я одной из ее придворных дам. Джози говорит, что рыжая фея — так же смешно, как и толстая фея, но я стараюсь не обращать внимания на то, что говорит Джози. У меня на голове будет венок из белых роз, а Руби Джиллис одолжит мне свои туфельки, потому что у меня нет туфель, а феям совершенно необходимо иметь туфли, вы ведь знаете. Разве можно вообразить фею в ботинках, ведь нельзя? Особенно в ботинках с окованными носками? Мы украсим зал хвойными ветками и венками с вплетенными в них красными бумажными розами. А когда зрители рассядутся, мы войдем в зал парами, друг за другом, а Эмма Уайт будет играть на органе марш. Ах, Марилла, я знаю, вы не с таким энтузиазмом относитесь к этому, как я, но разве вы не надеетесь, что ваша Аня отличится на этом концерте?

— Все, на что я надеюсь, — это что ты будешь себя хорошо вести. И я буду рада всей душой, когда вся эта суета будет позади, а ты сможешь наконец успокоиться и взяться за дело. А то ты просто неспособна ничем заняться сейчас, когда голова у тебя забита диалогами, стонами и живыми картинами. А что до твоего языка, то просто чудо, что он у тебя еще не износился окончательно.

Аня вздохнула и отправилась на задний двор, где Мэтью колол дрова. Молодой узкий месяц, сиявший с желтовато-зеленого западного неба, заглядывал во двор через голые сучья тополей. Аня устроилась на одном из поленьев и заговорила с Мэтью о предстоящем концерте, уверенная, что найдет в нем благосклонного и благодарного слушателя.

— Ну, я думаю, это будет очень хороший концерт. И конечно же ты хорошо справишься со своей ролью, — сказал он, улыбаясь и глядя сверху вниз в ее оживленное личико.

Аня улыбнулась ему в ответ. Эти двое были лучшими друзьями, и Мэтью не раз благодарил свою счастливую звезду, что не имеет никакого отношения к воспитанию Ани. Это было исключительной обязанностью Мариллы. Если бы он должен был воспитывать Аню, ему, без сомнения, не раз пришлось бы разрываться между чувством и вышеупомянутой обязанностью. А так он мог "портить Аню", по выражению Мариллы, сколько угодно. Но это было, в конце концов, и не такое плохое положение дел: время от времени "оценить по достоинству" так же полезно, как и постоянно добросовестно "воспитывать".

Глава 25

Мэтью настаивает на рукавах с буфами

Мэтью пережил неприятные десять минут. Это произошло, когда в сумерки, холодным серым декабрьским вечером он вошел в кухню и присел в углу на ящик с дровами, чтобы снять свои тяжелые сапоги, не подозревая о том, что Аня и несколько ее одноклассниц репетировали в маленькой гостиной диалог "Королева фей". В этот самый момент они гурьбой пробежали через переднюю и вошли в кухню, весело смеясь и болтая. Они не заметили Мэтью, который смущенно отпрянул в тень за ящик с дровами, с сапогом в одной руке и сапожным рожком в другой. Он робко наблюдал за ними в течение тех самых вышеупомянутых десяти минут, пока они надевали шапочки и пальтишки и болтали о диалоге и концерте. Аня стояла среди них с такими же сияющими глазами и такая же оживленная, как они. Но Мэтью внезапно осознал, что было в ней что-то, что отличало ее от подружек. И что беспокоило Мэтью, так это то, что разница, замеченная им, не должна была существовать. Цвет лица у Ани был ярче, глаза больше и лучистее, черты более тонкие, чем у остальных. Даже застенчивый, ненаблюдательный Мэтью мог заметить это. Но разница, которая беспокоила его, не заключалась ни в одном из отмеченных различий. Тогда в чем же она заключалась?