Аня из Зеленых Мезонинов - Люси Монтгомери

— Аня, ты убита? — взвизгнула Диана, бросаясь на колени возле своей подруги. — Ах, Аня, дорогая, скажи мне хоть словечко, скажи мне, ты убита?

К огромному облегчению всех девочек, и особенно Джози Пай, которая, несмотря на отсутствие воображения, уже видела внутренним взором, как вечно будет носить тяжкое клеймо виновницы ранней и трагической смерти Ани Ширли, Аня, покачиваясь, села и неуверенно ответила:

— Нет, Диана, я не убита, но мне кажется, я потеряла сознание.

— Как это? — рыдала Кэрри Слоан. — Ах, как это, Аня?

Прежде чем Аня успела ответить, на сцене появилась миссис Барри. При виде ее Аня попыталась встать на ноги, но тут же упала, резко вскрикнув от боли.

— Что случилось? Что ты ушибла? — решительно спросила миссис Барри.

— Лодыжку, — простонала Аня. — Ах, Диана, пожалуйста, позови твоего папу и попроси его отнести меня домой. Я чувствую, что самой мне не дойти. И я точно знаю, что не смогу допрыгать до дома на одной ноге, если Джейн не смогла пропрыгать даже вокруг сада.

Марилла была в саду, где собирала летние яблоки, когда вдруг заметила мистера Барри, который перешел через ручей по бревенчатому мостику и начал подниматься по склону к Зеленым Мезонинам. Рядом с ним шла миссис Барри, а сзади тянулась целая процессия девочек. На руках он нес Аню, голова которой безвольно лежала у него на плече.

В этот момент Марилле открылось все. Вместе с неожиданной болью, поразившей ее в самое сердце, к ней пришло сознание того, чем стала для нее Аня. Она и прежде была готова признать, что Аня ей нравится… даже, что она к ней очень привязана. Но теперь, когда она бегом спускалась с холма, она уже знала, что Аня ей дороже всего на свете.

— Мистер Барри, что с ней случилось? — задыхаясь, спросила она, более бледная и взволнованная, чем когда-либо случалось быть сдержанной и рассудительной Марилле.

Аня, приподняв голову, ответила сама:

— Не пугайтесь, Марилла. Я ходила по коньку крыши и упала. Я думаю, что я вывихнула лодыжку. Но, Марилла, ведь я могла и шею сломать. Во всем нужно видеть хорошую сторону.

— Я должна была знать, что что-нибудь да случится, если я позволю тебе пойти на эту вечеринку, — сказала Марилла резко и ворчливо, хотя и с некоторым облегчением. — Несите ее сюда, мистер Барри, и положите на диван. Боже мой, да она в обмороке!

Так оно и было. Исполнилось еще одно из горячих желаний Ани: измученная болью, она потеряла сознание.

Мэтью, поспешно отозванный с поля, немедленно отправился за доктором, который, прибыв в должное время, констатировал, что травма более серьезная, чем предполагалось. Нога была сломана в лодыжке.

В тот вечер, когда Марилла поднялась в комнатку в мезонине, где лежала Аня с побелевшим от боли лицом, из постели ее приветствовал жалобный возглас:

— Вам меня очень жаль, Марилла?

— Все произошло по твоей собственной вине, — сказала Марилла, закрывая ставни и зажигая лампу.

— Именно поэтому вы и должны бы меня пожалеть, — сказала Аня, — потому что именно мысль, что все это моя собственная вина, и делает это испытание таким тяжелым. Если бы я имела право винить кого-нибудь другого, мне было бы гораздо легче. А что сделали бы вы, Марилла, если бы вас вызвали пройти по коньку крыши?

— Я осталась бы стоять на твердой земле и позволила бы «вызвать» меня сколько угодно. Что за чушь! — ответила Марилла.

Аня вздохнула:

— Да, но у вас такая сила воли, Марилла. А у меня ее нет! Я просто почувствовала, что не смогу вынести презрения Джози Пай. Она торжествовала бы свою победу надо мной всю жизнь. И мне кажется, я наказана так сурово, что вы не должны на меня сердиться, Марилла. Оказалось, что упасть в обморок ничуточки не приятно. И доктор сделал мне ужасно больно, когда вправлял ногу. Я не смогу ходить шесть или семь недель и не увижу новую учительницу. Ведь она уже больше не будет новой, когда я смогу ходить в школу. И Гил… все остальные обгонят меня в учебе. Ах, я несчастнейшая из смертных! Но я постараюсь все это мужественно перенести, если только вы не будете сердиться на меня, Марилла.

— Ну-ну, я не сержусь, — сказала Марилла. — Тебе не повезло, конечно, и, как ты сама признаешь, ты будешь из-за этого страдать. Ну, а теперь постарайся съесть что-нибудь.

— Как это хорошо, что у меня богатое воображение, — заметила Аня. — Я полагаю, оно поможет мне все это пережить. А что делают люди, у которых нет никакого воображения, когда они ломают себе кости? Как вы думаете, Марилла?

У Ани были все основания не раз благословить свое воображение в последовавшие за этим семь скучных недель. Впрочем, она не была отдана исключительно на его милость. Ее навещали многие, и не проходило дня, чтобы не забежала одна или несколько одноклассниц, чтобы принести ей цветы и книжки, а также рассказать обо всем, что происходит в школьном мире Авонлеи.

— Все были так добры ко мне, Марилла, — счастливо вздыхала Аня в тот день, когда впервые смогла, хромая, пройти по комнате. — Не очень-то приятно быть прикованной к постели, но в этом есть и хорошая сторона, Марилла. Тогда можно узнать, как много у тебя друзей. Даже ректор воскресной школы, мистер Белл, пришел меня проведать; он действительно очень хороший человек! Не родственная душа, конечно, но он мне все равно нравится, и мне ужасно жаль, что я критиковала его молитвы. Я теперь верю, что он говорил от души, просто он привык так говорить, как будто его это все не очень интересует. Он мог бы это преодолеть, если бы приложил хоть чуточку усилий. Я дала ему ясный намек. Я рассказала ему, как усердно я старалась сделать мои маленькие личные молитвы интересными. А он рассказал мне, как он сломал лодыжку, когда был маленьким. Так странно подумать, что мистер Белл когда-то был мальчиком. Даже мое воображение, похоже, имеет пределы, потому что я не могу этого вообразить. Когда я пытаюсь представить его мальчиком, я вижу его с седыми бакенбардами и в очках, точно таким, каким он выглядит в воскресной школе, только маленьким. А вот миссис Аллан очень легко вообразить маленькой девочкой. Миссис Аллан приходила ко мне четырнадцать раз. Разве не повод гордиться, Марилла? Ведь у жены священника так много забот. Она такая приятная гостья! Никогда не скажет, что это была моя собственная вина или что она надеется, что в результате этого несчастья я стану лучше. Миссис Линд мне это говорила каждый раз, когда приходила меня проведать. И она говорила это таким тоном, как будто она надеется, что я стану лучше, но далеко в этом не уверена. Даже Джози Пай приходила меня навестить. Я приняла ее как можно вежливее, потому что я думаю, ей неприятно, что она вызвала меня пройти по коньку крыши. Если бы я погибла, ее всю жизнь мучили бы тяжкие угрызения совести! Диана была верной подругой. Она приходила каждый день к моему одинокому ложу, чтобы утешить меня. Но, ах, мне будет так радостно, когда я смогу ходить в школу, потому что я слышала так много интересного о новой учительнице. Все девочки твердят, что она просто прелесть. Диана говорит, что у нее чудесные светлые вьющиеся волосы и такие очаровательные глаза. Она красиво одевается, а буфы у нее на рукавах больше, чем у всех остальных в Авонлее. Каждые две недели по пятницам она устраивает в школе выступления, на которых каждый декламирует какой-нибудь отрывок или принимает участие в диалоге. Ах, как чудесно даже подумать об этом! Джози Пай говорит, что терпеть не может этих декламаций, но это просто потому, что у Джози так мало воображения. Диана, Руби Джиллис и Джейн Эндрюс разучивают к следующей пятнице диалог под названием "Утренний визит". А в те пятницы, когда нет выступлений, мисс Стейси ведет всех в лес на урок на открытом воздухе, и они изучают папоротники, цветы и птиц. И каждый день перед занятиями и после бывают физические упражнения. Миссис Линд говорит, что она никогда не слышала ничего подобного и что такое может быть только, когда на должность берут не учителя, а учительницу. Но я думаю, что это должно быть чудесно, и надеюсь, что в мисс Стейси я найду родственную душу.

— Что мне совершенно ясно, Аня, — сказала Марилла, — так это то, что при падении с крыши дома Барри язык твой ничуть не пострадал.

Глава 24

Мисс Стейси и ее ученики готовят концерт

И снова был октябрь, когда Аня смогла вернуться в школу, — великолепный октябрь, весь в пурпуре и золоте, с тихими утрами, когда чаши долин были полны нежными туманами, словно дух осени заполнил их, чтобы солнце могло испить эти чаши до дна; туманы переливались всеми цветами — аметистовым, жемчужным, серебристым, розовым и дымчато-голубым. Роса была такой обильной, что поля сверкали, словно серебряная парча, а в поросших густым лесом долинах лежали такие кучи шелестящих листьев, что при каждом шаге раздавался громкий хруст. Над Березовой Дорожкой раскинулся желтый шатер, а папоротники вдоль нее увяли и потемнели. В воздухе носился приятный острый запах осени, который бодрил маленьких девочек, отнюдь не черепашьим шагом, но быстро и охотно шагавших в школу. Как было приятно снова сесть за темную парту рядом с Дианой, увидеть Руби Джиллис, приветливо кивающую через проход между рядами, получить милую записочку от Кэрри Слоан и лучший кусочек смолистой «жвачки» с задней парты от Джули Белл. Когда Аня очинивала свой карандаш и раскладывала на парте свои картинки, у нее вырвался глубокий вздох счастья. Вне всякого сомнения, жизнь была очень интересной.