Предать нельзя Любить (СИ) - Лина Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Арсений иронично разглядывает моё лицо и будто бы предоставляя отсрочку, отвечает:
— Елена Степановна переживает. Заходил к ней вчера, сказал, что ты пришла в себя и идёшь на поправку. Она рада. Но… ты ведь и сама это знаешь?!
Киваю, закусывая губу. С его соседкой я созваниваюсь регулярно.
Скулы на загорелом лице немного напрягаются, Арсений упирает локти в колени и растерянно озирается.
— Ари… я…
— А погода как… — выпаливаю, отворачиваясь к окну. — Как… вообще?
— Погода, блд, — ругается он и тяжело вздыхает.
— Ага, — киваю.
— Как обычно зимой. Вчера было минус двадцать, сегодня чуть теплее. Снег не идёт. Ветер порывистый, — с каждым словом его голос становится всё резче и холоднее. — Атмосферное давление в миллиметрах ртутного столба назвать? Или обойдёмся без этого?
Гашу невольную улыбку. Чёртов умник!
— На ваше усмотрение, Арсений Рудольфович, — отвечаю ровно, отвлекаясь на стук.
Дверь в палату открывается и заглядывает Любаша. Подозрительно нас осматривая, неуверенно произносит:
— Я пока здесь… в коридорчике почитаю, хорошо?
— Конечно, — отзываюсь с тёплой улыбкой.
Девушка заговорщицки подмигивает и выходит, снова оставляя между нами хрустальную тишину.
Скучающе изучаю свои тонкие пальцы.
— Я поговорил с Виктором, — сообщает Арс хрипло. — Мы всё обсудили и утрясли неловкие моменты. Он подтверждает всё, что ты сказала.
— Прекрасно, — отзываюсь.
Виктор Андреевич каждый день навещает и радуется моему быстрому восстановлению. Здешний врач утверждает, что всё дело в молодом, здоровом организме. Ну, и конечно, курс лечения был назначен грамотно, пусть и не совсем вовремя.
— Арин, я сожалею… Обо всём. Последние дни много думал. Возможно, мы можем…
— Что? — впиваюсь в его глаза. — Что мы можем? Ты расстался со своей девушкой и теперь вновь свободен?
Он отчаянно качает головой и прикрывает лицо ладонями. А затем резко поднимается и направляется в сторону небольшой импровизированной кухни.
— Я привёз обед. Тебе надо поесть.
В груди нестерпимо бьётся и без того слабое сердце. Боль, затуманенная сильными препаратами, возвращается накатывающимися волнами. Она растёт внутри. Множится. Сбивает дыхание и снова заставляет всё вспомнить.
— Я хочу, чтобы ты ушёл, — произношу одними губами.
Голос хрипит, дрожит, путается. И дело вовсе не в подтверждённой двухсторонней пневмонии.
Арсений сначала будто не слышит.
Упрямо продолжает исследовать содержимое небольшого холодильника. А потом всё понимает. Его взгляд отрывается и медленно перетекает на меня.
Замирает.
Море в светло — синих глазах за секунду высыхает. Плечи, обтянутые тонкой шерстью, опускаются.
— Хочу. Чтобы. Ты. Ушёл.
Ещё раз выбиваю каждое слово.
Чтобы осознал.
Ничего не поменялось.
Есть в жизни такие поступки, у которых нет обратного действия.
Например, ворваться вихрем в судьбу незнакомого человека и обманывать его месяцами. Пусть и влюбившись.
Или спустя неделю-две после того, как о любви кричал, повстречать другую. Найти таким образом утешение.
Надеюсь… ему было хорошо, — горько усмехаюсь про себя. По крайней мере, печальным Арсений в караоке не выглядел.
Нет, я тоже виновата. Каждого его действие — результат моего… Только вот принять это, я не в силах.
И поверить тоже.
А жалость, как и говорила, с детства не приемлю.
— Уходи, пожалуйста, — повторяю в третий раз и с головой зарываюсь в свой собственный мир под одеялом.
Отчётливо слышу, как он приближается и останавливается рядом.
— Перед Новым годом я был в Москве, — выговаривает тихо. — Встречался с твоим отцом. Его зовут Михаил. Нормальный мужик, правда был немного шокирован новостью… На тумбочке номер телефона. Позвони ему, как соберёшься с мыслями.
Мозг просто отказывается сейчас воспринимать информацию…
Задерживаю и без того слабое дыхание. Зачем-то считаю каждый шаг, который отдаляет Долинского от меня.
Их девять.
Слёзы жгутся и пытаются выскользнуть наружу. Но и тут себя одёргиваю. Обещала же.
Мамочкой поклялась.
Сдираю одеяло, когда всё стихает, и окидываю взглядом пустую палату. На тумбочке, у изголовья кровати обнаруживаю сложенный вдвое лист и небольшую шкатулку, которую тут же забираю себе.
Вскрываю.
На чёрном бархате хрупкое кольцо. Лихорадочно извлекаю тонкий ободок, в центре которого яркий камень цвета моря. Ещё не высохшего…
Направляю украшение к свету, чтобы получше разглядеть, и замечаю на внутренней стороне выгравированные крохотные буквы.
Amor magister optimus.
Пока извлекаю из-под подушки телефон и пытаюсь разгадать, какой смысл заложен в эту фразу, в палату возвращается Люба.
— Выгнала? — произносит она грустно, качает головой. — Дурочка! Всю жизнь жалеть будешь.
Глава 36. Арина
Спустя месяц
Стряхнув налипший снег с короткого полушубка, продвигаюсь дальше по узкому коридору и попадаю в небольшое камерное кафе. Взглядом разыскиваю Эвелину.
Она позвонила мне вчера. В своём обычном стиле щебетала в трубку что-то про предстоящий отдых в Альпах и как бы невзначай назначила встречу здесь.
Отказаться было неудобно, я растерялась, поэтому сегодня пришлось приехать.
Возле уютного камина, за круглым миниатюрным столиком обнаруживаю маму Арсения, скучающе озирающуюся по сторонам.
— Арина, — восклицает она приветливо. — Думала, не придёшь.
— Я же обещала, — скромно отзываюсь, пока женщина расцеловывает меня в обе щёки.
— Говорят ты теперь москвичка, — шутит она, обратно усаживаясь в уютное кресло.
Оставляю это утверждение без ответа, потому что я догадываюсь, кто именно поделился с ней этой информацией.
— Смотришься феноменально, — разглядывает она мой короткий бежевый топ с удлинёнными рукавами и высокие джинсы. — Ты красавица.
— Спасибо, — улыбаюсь. — Вы тоже прекрасны как всегда.
Схватив меню, быстро диктую заказ официанту. Пожалуй, кофе и круассан в компании матери мужчины, которого всячески стараюсь забыть, я выдержу.
— Расскажи, как у тебя дела? — весело спрашивает Эвелина.
— Всё хорошо, — пожимаю плечами.
— Работаешь?
— А как же.
— Где?
— Секретарём в одной фирме. Только устроилась. Там ничего сложного.
— Ну как сказать, — смеётся она. — Я-то в жизни ни дня не работала. Слава богу, удачно развелась, да и сын помогает.
При упоминании о Долинском моё лицо заметно меркнет, и это не остаётся незамеченным.
— Что у вас произошло, солнышко?
— Ничего.
— Ты — ничего, он — ничего. Оба с кислыми минами. Разве так можно?
Неопределённо мотаю головой. Да боже мой!
Он прохода мне не даёт. Приобрёл вещи на целую женскую армию. Каждый день пишет сообщения, с отцом моим общается ближе, чем я. Даже Виктор Андреевич сменил гнев на милость и теперь продвигает кандидатуру Долинского, как заправский пиар-менеджер.
Что им всем от меня надо?
— Гордость — плохой советчик, Ариш, — произносит его мама печально.
— Да дело не в этом, — отчаянно стискиваю накрахмаленную салфетку в руках. — При чём здесь гордость вообще?
Если бы она у
