Судить буду я - Рауль Мир-Хайдаров

Знал прокурор, что народ, будь то в России или Узбекистане, или где-то еще по соседству, за годы перестройки разуверился в законе окончательно. Ни одно правительство - и в России, и Узбекистане после Брежнева и Рашидова - не уделяло преступности и десятой доли прежнего внимания, уголовщина захлестнула города и села. Он знал, что простые люди не однажды на заводских и сельских собраниях, когда речь заходила об обнаглевшей преступности вокруг, о звездном часе уголовного мира и законе, с горечью говорили: "Пусть прокурор хоть сам себя защитит и найдет, кто убил его жену и сына". Конечно, в Ташкенте многие знали о том, что произошло с семьей прокурора республики, да и с самим Камаловым - тоже. И горечь отчаявшихся в справедливости людей заставляла прокурора удесятерять свои слабые силы, но пока выходило, что он напрасно расставлял кругом силки - крупная дичь ловко избегала его западни. Ему трудно было ориентироваться, слишком поздно он вернулся на родину, а тут все сплелось в такой клубок... Теперь, с провалом перестройки, утратой людьми идеалов, надежд, ждать помощи неоткуда, приходилось рассчитывать только на себя, на таких же одержимых людей, как сам, для которых один бог - Закон. Надеясь вселить разлад между компаньонами по "Лидо", Камалов почему-то интуитивно надеялся, что Шубарину все-таки не по душе то, что творилось вокруг, не мог он не видеть, куда скатывается страна и какие беспринципные, вороватые люди рвутся к власти и уже захватывают ее. В иные дни Ферганец даже верил, что ему удастся сделать Японца союзником, ведь банковское дело, которое затеял он, нуждается в твердых законах, правовом государстве, порядочных компаньонах. Поэтому, как только он узнал, что Артур Александрович проводил своих последних гостей и находится в банке, он тут же позвонил ему и спросил, нельзя ли ему заглянуть в "Шарк" через час.

- Хотите у нас открыть счет? - поинтересовался Шубарин.

- Я человек небогатый и вряд ли как клиент могу быть вам интересен. Я хочу передать вам кое-какие бумаги, они, как мне кажется, могут заинтересовать вас.

Ровно через час Камалов появился в бывшем здании Русско-Азиатского банка. Уже при входе человек в униформе, наверняка исполняющий не только традиционную роль швейцара, а прежде всего охранника, показав в сторону служебного лифта, умело скрытого архитектором-реставратором от посторонних глаз, сказал, даже не заглядывая в служебное удостоверение:

- Прошу вас, господин прокурор, Артур Александрович ждет вас на третьем этаже.

В просторной прихожей взгляд входящего сразу упирался в огромную, на всю стену, картину известного узбекского художника Баходыра Джалалова, она много раз экспонировалась на Западе, а в Японии даже дважды выставлялась на престижных вернисажах, воспроизводилась на страницах многих популярных журналов. Вот наконец-то и она обрела себе постоянное место. На привычном месте секретарши находился молодой человек, по тому, как он профессионально окинул взглядом вошедшего, прокурор понял, что референту тоже вменяются функции стражи. Под просторным двубортным пиджаком, несмотря на безукоризненность и элегантность костюма, Камалов легко угадал оружие, так примерно выглядели и его ребята, когда он в Вашингтоне возглавлял службу безопасности советской миссии, Ферганцу даже показалось, что молодой человек может обратиться к нему по-английски, но тот любезно сказал по-русски:

- Вас ждут, господин прокурор.

Он распахнул массивные двойные двери из мореного дуба, такими же хорошо отполированными и навощенными панелями до потолка были отделаны и две другие стены приемной управляющего банком. Как только прокурор появился в дверях, Шубарин поднялся и пошел навстречу гостю.

- Здравствуйте, Хуршид Азизович, считайте, что в этом кабинете я принимаю вас одним из первых и, как говорят на Востоке, хотелось, чтобы нога ваша оказалась легкой.

- Хотелось бы, - ответил гость. - Но мы с вами заняты такими делами и втянуты в водоворот таких событий, что вряд ли вписываемся в нормальную человеческую жизнь с ее повериями, традициями. Уж я-то точно живу в перевернутом мире, но удачи вам и вашему делу я от души желаю.

- Спасибо, - ответил хозяин кабинета и показал на два глубоких кресла у окна, выходящего во двор. На столике между ними уже стоял традиционный чайный сервиз "Пахта", а из носика чайника тянулся едва заметный на свету парок. Они секунду сидели молча, не решаясь ни заговорить, ни перейти к традиционной банальности: расспросов о житье-бытье, здоровье домочадцев. В их устах такие вопросы, а особенно искренние ответы прозвучали бы фальшиво. Почувствовав ситуацию одновременно, Шубарин принялся разливать чай, а Камалов, взяв с пола на колени неброский атташе-кейс, щелкнул замками. Гость достал две пухлые, невзрачные на вид, на веревочных завязках, картонные папки приблизительно одинакового объема и, положив их поближе к Шубарину, сказал:

- Меня всегда с первого дня пребывания в Ташкенте стала мучить одна тайна: несоответствие "устного" и "печатного", если можно так выразиться, образа мыслей моего шефа, куратора в ЦК - Сухроба Ахмедовича Акрамходжаева. Уж никак не вязались его громкая слава известного юриста, популярного в народе автора нашумевших газетных выступлений на правовые темы, доктора наук - с тем, что я каждодневно слышал от него, общаясь по службе. Сначала я махнул на это рукой, зная, что есть косноязычные в жизни писатели, а в книгах своих блестящие стилисты, и наоборот, краснобаи не могут письма толково написать. Но однажды мне удалось убедиться, что в жизни он далек от своих теоретических работ. Почувствовав такое раздвоение личности, - а это случилось в день, когда я арестовал в Аксае хана Акмаля, - я взял его жизнь под микроскоп. Чем закончилась история моего прозрения для него, вы знаете. Если он сегодня оказался на свободе, для меня он был и остается всегда преступником, убийцей. Хотя он самонадеянно убежден, что со смертью главного свидетеля обвинения Артема Парсегяна по кличке Беспалый он уже вне подозрений. А смерть Беспалого, я убежден, дело рук Хашимова, он знал, какую опасность представлял для него Парсегян. Но я верю, что у меня будут и новые факты, и новые свидетели, и он со своим дружком все равно окажется за решеткой, оборотни в нашей среде опаснее любых преступников.

- Простите, прокурор, - спокойно прервал его монолог Шубарин. - Зачем вы мне все это рассказываете, я не интересуюсь ни жизнью Сухроба Акрамходжаева, ни жизнью Салима Хашимова, и если в них есть белые пятна для вас, я не собираюсь их вам осветить, даже если бы знал. У меня иные принципы, и к тому же я сам далеко не праведник, и на роль судьи вряд ли подхожу. Мне кажется, у вас неправильное мнение обо мне.

Прокурор словно ожидал этого выпада от хозяина кабинета и тоже вполне спокойно продолжил:

- Не спешите, Артур Александрович, делать выводы. Я знал, к кому шел. И я не собираюсь вас вульгарно вербовать в осведомители. И не думайте, что я явился только потому, что недавно оказал вам важную услугу. Просто случайное стечение обстоятельств, вы же понимаете, что я не мог предвидеть похищение вашего гостя. Эти бумаги я собирался передать вам давно, а инцидент с Лежавой лишь сократил дистанцию между нами.

- Извините, прокурор, - настойчиво перебил Японец Камалова, - если в этих бумагах какой-то компромат на Сухроба Ахмедовича, можете их забрать, я не притронусь к ним.

- Не горячитесь, Артур Александрович, я скажу вам, что находится в этих двух папках. В одной докторская диссертация бывшего заведующего отделом административных органов ЦК партии Акрамходжаева, в другой - теоретические работы Азларханова за разные годы и мое подробное заключение об идентичности этих материалов, я ведь тоже доктор наук и преподавал специальные дисциплины в закрытых учебных заведениях КГБ, был такой факт в моей жизни, после тяжелых пулевых ранений в уголовном розыске. Ума не приложу, откуда взялись у Сенатора, такая в уголовном мире кликуха у Акрамходжаева, научные работы убитого прокурора Азларханова, ведь они никогда не были знакомы. Иногда я думаю, что, возможно, работы Амирхана Даутовича находились в том самом дипломате, что был при Азларханове в момент его убийства в вестибюле прокуратуры и который в ту же ночь выкрал Сенатор. - Прокурор говорил медленно, не глядя на собеседника, порою даже казалось, что он просто рассуждает вслух, но он все-таки успел уловить какую-то реакцию на свои последние слова: Шубарин слишком хорошо владел собой, чтобы не выдавать волнения, но что-то в нем в этот момент дрогнуло, прокурор продолжал развивать свою мысль: - А может, за убийством вашего друга Азларханова стоит Сенатор? Вот поэтому я считал своим долгом передать вам эти бумаги. Так оставить вам документы, Артур Александрович, или я ошибся?

- Нет, не ошиблись. Амирхан Даутович был моим другом, и я посмотрю эти материалы...