Таинственный след - Кемель Токаев

Каждый год в такую вот весеннюю пору любил он выезжать по выходным в горы. Во всех этих вылазках его неизменным спутником был сын Сережа — Длинный Карабин, Оцеола — вождь Семинолов, гроза прерий, следопыт, храбрец, великодушный охотник. Он сам заранее определял маршрут и план отдыха, сам заботился о снаряжении экспедиции. Кузьменко с удовольствием отдавал себя заботам сына, беспрекословно повиновался ему, наслаждался покоем и тишиной. Было так приятно ступать по мягкой хвое, вдыхая терпкие запахи смолистых шишек и бледных грибов. Было так покойно и надежно прислониться к коричневой груди могучей тянь-шаньской ели и, закрыв глаза, слушать гудение изумрудных и золотистых жучков, ворчливое пение реки, крики чернофрачной сороки, похожей на суетливого распорядителя танцев...

Из таких поездок он возвращался отдохнувшим, бодрым. Но на этот раз Сережа не приставал к нему с просьбами о походе. Сын уже умел понимать, когда отцу не до гор. Все последние дни отец был занят какой-то неотложной работой, сидел за бумагами даже по ночам.

Так оно и было. Последние дни выдались для оперативных отделений слишком уж хлопотливыми и беспокойными. Были подняты на ноги все участковые милиционеры, проверили каждый дом в поисках людей, проживающих без прописки, дали запрос в Киргизию, на станцию Пишпек. Матрена Онуфриевна как в воду канула.

Перед праздником Кузьменко еще раз поговорил с Петрушкиным. На этот раз тот уже не плакал. На все вопросы отвечал спокойно, обстоятельно. Он больше не говорил без конца о своем горе, вроде бы уверился в том, что жена уехала, не предупредив его.

— Хотите знать, товарищ начальник, — сказал он, — я, конечно, надежды не потерял, но день ото дня страх в душе растет. Иной раз сижу и думаю: не совершила ли та женщина, что перед магазином встретилась, какого-нибудь насилия? Нехорошо о человеке дурное говорить, да только показалась мне та молодуха подозрительной.

Сведения, собранные Кузьменко о Матрене, не совсем удовлетворяли его. На базар Петрушкина поехала с тремястами рублями[1]. Это видела и любопытная Глафира Данишевская. Предположить, что она нарвалась на грабителя и с ней случилась беда, трудно: слишком уже незначительна сумма. К тому же случаев убийств в городе не зарегистрировано. Последней, кто видел Матрену, была молодая женщина, встретившаяся у магазина. Но найти человека по одним лишь внешним данным — трудное дело, особенно в городе с более чем полумиллионным населением. Другого же выхода не было. Взглянув на притихшего Петрушкина, Кузьменко спросил:

— Если мы найдем ту женщину, которая встретила Матрену Онуфриевну у комиссионного магазина, сумеете вы ее опознать?

Петрушкин ответил не сразу:

— Кто ее знает? Нынешних баб сам черт не разберет. Поначешут себе волосья, сегодня так, а завтра этак, намажутся — не узнаешь. Да и времени прошло порядочно. Можно и забыть случайного человека. Но попробую вспомнить и узнать постараюсь, если не совсем еще свихнулся. Но как вы ее в таком большом городе найдете?

— Преступник, как бы ни старался делать вид, что он ничем не отличается от окружающих, как бы не заметал следы, в конце концов сам обнаруживает себя, запомните это. Он — тело инородное и не приживается в среде честных людей. Его везде разоблачат. Люди сами, бессознательно даже, держатся от него в стороне, и он остается открытым, на виду у всех.

Петрушкин недоверчиво покачал головой.

— Как же, «в стороне»? Откуда им знать, что он преступник?

— А жулики сами чувствуют себя неуютно среди нормальных людей. Можете в этом не сомневаться.

Когда Кузьменко передал свой разговор с Петрушкиным полковнику Даирову, тот задумчиво поглядел на него и спросил:

— Как вы думаете, правильный мы взяли курс в этом деле?

— Мы ищем не преступника, товарищ полковник, а человека, который пропал неведомо куда.

Полковник Даиров пересыпал из подставки в ладонь остро очищенные карандаши, потрогал их пальцем, покачал головой.

— Пропавшего человека, говорите, ищем? По-моему, все же надо искать преступника. Каждый день, проходящий впустую, не помогает нам в этом, а дает возможность тому, кого следует найти, замести след. Что толку от того, что мы найдем полуразложившийся труп? Трудно потом будет определить, своей смертью погиб человек или насильственной, не так ли?

— Товарищ полковник, вы считаете, что Петрушкина погибла? — в голосе Кузьменко слышалось сомнение.

— Точно так, Петр Петрович! — полковник холодно посмотрел на него и энергично мотнул головой. — Взрослый человек беспричинно свой дом не покинет. Судя по тому, что от Петрушкиной до сих пор нет никаких вестей, ее уже нет в живых. Кто ее убийца? Этого-то преступника мы и должны найти любым путем. Пересмотрите весь план будущих действий и доложите мне.

Потому-то Кузьменко сегодня, в воскресный день, был на работе. Он обдумывал программу будущих действий. Но, как ни ломал голову, уйти далеко от фактов, уже известных ему, он не смог. Подозрение рождается легко, но кого подозревать? Кого брать под сомнение? Нужен план. Но для плана нужны основания, а их у него нет. По сведениям, которыми он пока располагает, Петрушкин — покорный, забитый человек, вся жизнь которого прошла под каблуком у жены, властной, своенравной женщины. Единственно, чего он желал всю жизнь, так это тишины, спокойствия в доме. Иначе не выглядел бы он сейчас таким несчастным, не чурался бы собственного дома, не сидел бы угнетенным у собачьей конуры во дворе. С чего полковник Даиров решил, что человек, который пропал без вести, обязательно должен умереть? Или, может, он подозревает в убийстве женщину, которая увела Петрушкину?

Кузьменко подставил лицо под теплые, щедрые лучи весеннего солнца, потер уставшие глаза, сладко потянулся. Он попытался представить себе женщину, сумевшую перехитрить доверчивую Матрену Онуфриевну. Тонкое белое лицо, очень привлекательное. Волосы коротко острижены, завиты. Нос прямой, тонкий. Женщина, должно быть, приятной наружности. Пальто из синего бостона, ловко перехваченное в талии, слегка расклешенное книзу. Говорит жеманно, растягивая слова, при этом кокетливо водит бровями, приподнимая хорошенький подбородок. Особые приметы — две золотые коронки на зубах. Такой обрисовал незнакомку Петрушкин.

Чем больше мысли Кузьменко были заняты этой женщиной, тем яснее он себе ее представлял, тем больше ему начинало казаться, что он где-то ее видел. Где? В каком месте он мог ее видеть? Ответа на этот вопрос он не находил — мимолетное воспоминание, не оставившее следа.

Кузьменко просил у начальника управления разрешения привлечь к участию в деле старшего лейтенанта Майлыбаева, который мог бы помочь ему. По этой причине старшего лейтенанта временно освободили от его обязанностей. Талгат как раз уехал в Тастак. Вестей от него пока нет никаких. Похоже, что дорогое для них время проходит зря.

Неожиданно зазвонил телефон. Звонок был требовательный, настойчивый. Кузьменко с надеждой бросился к к аппарату. Звонил Сережа. Кузьменко выслушал сына, рассмеялся.

— Как говоришь, полчеловека не хватает? Выходит, по твоему решению, в магазин сходило полтора человека, да? Ну-ну, это очень интересно, сынок. А ответ какой? В ответе два человека? М-м... — Кузьменко почесал затылок, — ну, а я, сынок, не полчеловека, а целого человека, который на базар ходил, потерял. Да, человека потерял одного. Видишь, обоим нам трудные задачи выпали. Давай, Сережа, вот что сделаем: каждый по отдельности еще порешаем, подумаем как следует. Может, и найдем правильный ответ. Если он сойдется у тебя, созвонимся. Хорошо? Ну вот, договорились.

В трубке зазвучали короткие, колющие гудки. Майор, подержав трубку в руке, медленно положил ее на рычаг. Тут же на пороге возник запыхавшийся Байкин. Смуглое лицо его совсем почернело, загорело на солнце. Между бровями выступили крохотные капельки пота. Это на него жаловался Петрушкин, говоря: «Не принял он у меня заявления, когда я к нему с жалобой ходил. Посмеялся, выгнал с позором». Когда проверили жалобу Петрушкина, оказалось, что Байкин не грубил ему, просто бросил неудачную шутку. Байкина строго предупредили не за шутку, конечно, а за то, что не довел до конца важное дело. Желая загладить свою вину, Байкин часто приходил в управление, рассказывая обо всем, что в какой-то степени касалось Петрушкина. Тайным желанием его было — отличиться перед Кузьменко. Работники в отделении подшучивали над Байкиным. «Кожаш, а вы зачастили что-то в управление, — говорили они. — Случаем, не сватают вас там?» Спрашивали, а сами посмеивались украдкой. Байкин, не улавливая иронии в тоне товарищей, отвечал серьезно:

— А что? Они давно уже меня приглашают! Просто мне не хочется. К чему простому человеку чины? Сами пристают, помоги, говорят, вот и хожу, — он смеялся довольно, и ноздри его в этот момент раздувались особенно заметно.