Таинственный след - Кемель Токаев

— Ведь он следил за мной, — разъяснила Лей. — И я в конце концов убрала бы его. Только мне очень мешали солдаты.

— Маляр, Ефремов и другие? — спросил майор.

— Да, да, они. Очень подозрительные были люди.

— Теперь, кажется, все ясно, — проговорил Родионов и распорядился вызвать охрану для сопровождения шпионки. Лей заволновалась. Уже на пороге она торопливо стала расспрашивать майора.

— Господин майор! Вы ничего не сказали о гарантиях. Могу я надеяться на помилование? Ведь я вам все сказала. Могу сообщить об агентах своей группы, о шифре «Зимняя ласточка». Я расскажу, как тренировала свой голос, как можно менять его на любой лад. Только дайте мне гарантии...

— Спасибо за помощь, — сказал Родионов, — по этим вопросам мы вас больше не потревожим. Готовьтесь отвечать перед законом.

На следующий день на опушке дубового леса друзья с почетом похоронили сержанта Маляра, мужественного, верного Родине воина. Над притихшим в суровом молчании лесом трижды прогремел салют.

УБИЙСТВО ПЕРЕД ЗАКАТОМ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Странного вида человек пришел на прием к начальнику уголовного розыска. Был на нем старенький, гремящий брезентовый плащ, а сам человек был худ необычайно, с глубоко запавшими глазами на скорбном лице и рыжей бородкой. Один рукав плаща был пуст.

Человек приоткрыл дверь и заглянул в кабинет. Глазки его настороженно обежали маленькую комнату, залитую светом от двух окон, выходящих на улицу. К самой стене был придвинут письменный стол, за которым углубленно работал майор Кузьменко, одетый в обычный штатский костюм.

Майор не стал отрываться от бумаг, видимо, полагая, что вошел по своим делам кто-нибудь из сотрудников. Рыжебородый нерешительно кашлянул. Кузьменко вскинул глаза и увидел человека, стоящего у порога.

— Товарищ начальник... Я к вам... Я...

— Почему вы стоите у порога? Прошу садиться! — предложил ему стул Кузьменко. — Что у вас стряслось? Рассказывайте.

Посетитель судорожно мял в руке старенькую кепку и не мог, казалось, выдавить больше ни слова. Глаза его наполнились слезами. Обветренные губы дрожали, и при каждом усилии заговорить в их уголках выступала пена. Человека трясло, словно эпилептика.

— Я... я... товарищ начальник, к вам по делу, — выдавил он наконец и вытер кепкой рот. — Простите меня, это результат контузии. Война, сами понимаете, она не только убивает. У меня же, видите сами, какие последствия, — он тихо вздохнул. — Простите, товарищ начальник, когда очень волнуюсь, всегда так случается, — и он виновато посмотрел на Кузьменко.

— Давайте знакомиться. Как вас зовут-величают? Петрушкин Андрей Алексеевич? Вот и хорошо. Человеку ваших лет следует избегать волнений, иначе и себя измучаете и делу не поможете.

Налив в стакан воды, майор поставил его перед посетителем.

— Слушаю вас, Андрей Алексеевич, рассказывайте.

Трясущейся рукой Петрушкин поднес ко рту стакан, отпил и перевел дыхание.

— Я специально к вам пришел, товарищ начальник... Я глубоко несчастлив. На старости лет такое испытание выпало. Жену ищу. Пропала куда-то, как в воду канула, можно сказать, прямо на глазах.

— Жену, говорите? Как же и когда она пропала?

Казалось, Петрушкин понял сомнения майора.

— Господи! Да все меня сумасшедшим считают и никто не хочет верить! — с надрывом сказал он. — Может, от того, что калека... только, куда ни пойду, нигде выслушать как следует не желают. Я кровью плачу, а надо мной смеются...

— О ком это вы говорите?

— Да есть у вас, оказывается, в райотделе лейтенант, смуглый такой да глазастый. Если не ошибаюсь, Байкин ему фамилия. А может, и другой фамилией назвался.

— Когда вы были в райотделе?

— Часто бывать приходится. Вот и вчера был, — сказал Петрушкин, глубоко вздохнув, — народ сейчас трудный пошел, а человека смирного обидеть легко. Помощь ведь хлопот требует, — Петрушкин изменился в лице, — пусть я маленький человек, пусть беззащитен и слаб, но я все же гражданин. Или думают, один-де, как перст, и заступиться за него некому. Но я тоже живая душа, и мне больно терпеть обиды. Коли здесь не послушают, я дойду и до большого начальства. Не просто пойду, с жалобой. Зачем же меня так мучить? Почему к жалобам моим относятся равнодушно? И если бог поможет, то я найду справедливость!

Разгневанный Петрушкин вскочил, прогремел своим жестяным плащом и снова сел, зажав его полы коленями. Казалось, сейчас начнется с человеком страшное, сильный приступ эпилепсии, но, к счастью, все обошлось.

— Я еще не знаю в чем дело, Андрей Алексеевич, а жалоб выслушал достаточно. Пора и о деле говорить.

Словно почувствовав недовольство Кузьменко, Петрушкин притих, начал всхлипывать, сетовать на судьбу, снова стал выглядеть пришибленным и жалким. Сразу понять его было трудно. Майор утешал его, успокаивал, совестил и даже прикрикивал, пока не узнал от него следующее.

В сумерках одного из недавних вечеров пропала, как растаяла, жена Петрушкина. Поначалу он не придал ее отсутствию большого значения. Подумал, бродит где-нибудь у соседок, судачит с товарками. Но прошел еще день, и он стал беспокоиться: «Куда же могла уйти баба?» Стал ходить по соседям и спрашивать, но никто ничего не мог ему сказать. Он не на шутку встревожился. И тогда-то пошел в районное отделение милиции. Там его успокоили, сказав, что, может, она загостилась у кого-нибудь из знакомых. С этим он ушел. Прошло еще несколько дней. Вконец испуганный Петрушкин снова пришел в райотдел и попал к дежурному Байкину, скучавшему за столом. Обрадовавшись неожиданному развлечению, тот с интересом начал разговор:

— Эй, что ты говоришь? Бабу потерял? Ох, ну и дела! И бабы стали пропадать. Повезло тебе, мужик. У меня вот никак не теряется. Подскажи, как это делается. Молодая хоть была? Пятьдесят! Брось болтать, у нас пятидесятилетние не сбегают от мужиков. Иди-ка ты домой, она уже и бутылочку приготовила, поди, ждет тебя, все очи выплакала по соколу такому.

Не выдержав оскорблений, Петрушкин явился прямо к майору.

Кузьменко хорошо знал, что в райотделах сейчас сравнительно спокойно. За последние дни в городе не произошло ничего из ряда вон выходящего. В отделах говорили, что апрель проходит хорошо. В докладе начальнику областного управления милиции полковнику Даирову Кузьменко особенно подчеркнул, что происшествий в городе не было. Будто сглазил. Произошло чрезвычайное — пропал взрослый человек.

Так же, как индивидуальна судьба человека, так отлична от других и судьба каждой семьи. В семье, казалось бы, дружной и сплоченной нет-нет да и вспыхнет ссора, холодом пройдет размолвка, больно сожмет сердце обида, и выльется в крике страдание. Тогда становятся холодными самые теплые дома, пустеют самые уютные квартиры и становятся чужими самые родные лица. Тяжело, но так еще бывает. Случается, что близкие когда-то люди не могут сломать эту ледяную стену отчуждения, смотрят друг на друга через мутную завесу обид и начинают таить зло и неприязнь. Проходит время — неделя, месяц, год, а может, и больше — пропадает острота обиды, и люди ищут былой близости, мирятся. Все это делается без помощи милиции. Но внезапное и загадочное исчезновение жены Петрушкина совсем не похоже на эти случаи.

Кузьменко задумался. Увидев, что лицо майора потеплело, Петрушкин приободрился и пустился в откровения:

— Без женщины дом пуст. Как она встречала меня, бывало! Придешь домой усталый, измотанный, а она выйдет навстречу, как дитя малое радуется. И усталость проходит сама собой. Недостатки мои скрывает перед людьми, а хорошее до небес возносит, гордится. По ее словам, выходил я, калека, лучше всех здоровых и красивых мужиков. И за что бог тебя у меня отнял, Матрена Онуфриевна? Кому я нужен теперь? Или делить теперь дни свои с цепным кобелем? О господи! И ребеночка-то не оставила мне в утешение, — Петрушкин, отвернувшись, смахнул слезу.

В комнате на мгновение воцарилась тишина. Молча слушает Кузьменко. Уклонившись от его внимательного взгляда, Петрушкин сказал:

— Верю, что не откажете в помощи, поэтому и пришел. Прошу вас, не оставьте без внимания мои слова, очень прошу.

По роду своей работы майору Кузьменко нередко приходилось встречать людей, далеких от честного труда, ходивших рядом с преступлением. У каждого из них была в жизни своя кривая дорожка, которая рано или поздно приводила к омуту. А куда дальше? Одни проходят по жизни с гордо поднятой головой, а другие пугливо жмутся в пахнущую плесенью тьму. Есть люди, живущие слухами, неважно какими, были бы слухи. Хоть о спичках, хоть о войне, хоть о соседе... Если нет слухов, он сам выдумает небылицу, хотя бы и о собственной жене. Сплетня пачкает, она зловонна. А если такого разоблачить, то он начинает гулко стучать кулаками в грудь: «Да я! Я, знаешь, какой честный! Во!» Иной же видит весь смысл своего существования в собственном домике, в тихом тараканьем углу, где он будет просиживать жизнь, жуя сладкий пряник. Не дай бог, ворвется в эту глухоту звонкий ребячий смех. Чужды им детские голоса. С большим удивлением глядят они на звонкий, большой, говорливый мир и качают замшелыми головами: «И как не сойдет с ума сосед с такой оравой сорванцов?!» Как обычно, бывают они алчными, хищными, цепкими и жестокими. Кузьменко не хотелось причислять Петрушкина к одному из этих видов. Майор не любил ярлыки.