Подполковник медицинской службы - Юрий Герман

Было очень тихо, только иногда сопел вдруг толстый Тимохин да слышалось дыхание Левина - ровное, но тяжелое. Иногда он всхлипывал чуть-чуть, точно собираясь заплакать, порою шумно вздрагивал. Но пульс был ровный, хорошего наполнения, и Ольге Ивановне теперь сделалось спокойно и не страшно. А потом она сама не заметила, как залюбовалась всей этой работой - и удивительным ритмом, который царил среди работающих людей, и тем, как они все понимали друг друга без слов, и самим Харламовым, который теперь перестал быть маленьким и тщедуш-ным, а сделался словно бы крупнее и выше. И глаза Харламова ей нравились, она верила этим глазам, этому спокойному свету, этому упрямому и сильному выражению, делавшему ординарное лицо Алексея Алексеевича не похожим ни на кого из хирургов, которых она встречала.

- Ну? - спросил он тенорком.

Тимохин слегка наклонился и несколько секунд ничего не говорил, а только сопел.

- Опухоль проросла в ободочную кишку, - сказал Харламов. - Видите, Семен Иванович?

"Тук-тук... - бился пульс в руке у Ольги Ивановны, - тук-тук..."

Лукашевич два раза коротко вздохнул.

- Ну, вижу, - медленно и недовольно сказал Тимохин. Он точно бы не хотел согласиться с тем, что сказал Харламов, но соглашался вынужденно.

- Будем резецировать?

Сердце у Ольги Ивановны сжалось. "Тук-тук, - билось в запястье у Александра Марковича, - тук-тук". Сейчас они скажут самое главное. И от того, что они скажут, будет зависеть все. Была секунда, когда ей не хотелось слышать, но все-таки она услышала голос Тимохина. Он пока еще не утверждал, а только спрашивал, но по тому, как он спрашивал, она поняла, каким может быть ответ.

- А это, вы думаете, не карциноматоз забрюшинных желез? - почти лениво и очень медленно, как ей казалось, спросил Тимохин.

Харламов молчал.

"Может быть, еще нет..." - безнадежно подумала Ольга Ивановна.

- Да, - ответил Харламов. - Да, тут двух мнений быть не может, картина чрезвычайно ясная.

Они еще помолчали. Потом Харламов сказал решительным, несомневающимся тоном:

- Паллиативная операция слишком опасна, радикальная невозможна. Придется зашивать.

"Вот и все! - подумала Ольга Ивановна. - Вот и все". И отвернулась.

- Под печень мы ввели тампон, - осторожно напомнила Нора Викентьевна, и Харламов ответил вдруг с еле сдерживаемым бешенством:

- Знаю! Можно не напоминать по три раза!

Потом, моя руки, Харламов сказал, ни к кому не обращаясь, и голос его прозвучал сурово, даже угрожающе.

- Я думаю, - сказал он, - подробности не станут известны Александру Марковичу. Вариант для него такой... такой: сделано желудочно-кишечное соустье. Впрочем, полковник Тимохин тут останется и доложит ему сам.

Нора Викентьевна подала Харламову полотенце. Тимохин все ходил и напевал, сердито поглядывая по сторонам: "тру-ту-ту-тру-ту-ту!" А Лукашевич робко попросил у Анжелики, наводившей порядок в своем хозяйстве:

- Будьте добры, сестрица, дайте мне тридцать граммов спирта с вишневым сиропом. Простыл я в самолете.

И для правдоподобия зябко поежился.

Уехал он вместе с Харламовым и Норой Викентьевной, а Тимохин остался, и было странно видеть, как сидит он в левинской ординаторской и пишет там что-то в маленькой записной книжечке. Да и весь этот день был какой-то странный и печальный, не похожий на другие дни.

Под вечер Тимохин долго разговаривал с Барканом.

И Баркан вышел от него расстроенным, тихим, с виноватым выражением лица.

22

На восьмой день Левину сняли швы, а на пятнадцатый он отправился в первый поход по своему отделению. Ольга Ивановна шла рядом с ним, поглядывая на него с тревогой, а он говорил ей сердито-веселым голосом:

- Лежание пошло мне на пользу, я вчера покончил со своими заметками, надоели только гости. Вы видели, что делалось? Уж Мордвинов, человек как будто занятой, и тот чуть не каждый день являлся. А Тимохин, знаете ли, милейшая личность. Умен и много знает. Бурчит только иногда, как медведь, слов не разберешь. Лукашевич тоже милейший человек. Вообще, конечно, все это было довольно трогательно, особенно если бы времени побольше. Ну а тут полон рот хлопот, чувствуешь себя отлично и изволь - лежи. Да, а вы говорите - хирургия! Проопериро-вали - и значительно легче стало. Нет этого отвратительного ощущения постороннего тела в животе. А до операции было похоже на сказку, помните, кто-то там съел бабушку, волк, что ли? Вот и у меня было совершенно такое чувство, как у волка. Ну, идите себе, мне на камбуз надо, я ругаться иду, вам это слышать не следует.

И помахал ей рукою.

Он пошел вниз, а она стояла и смотрела ему вслед. Как странно: неужели ему в самом деле легче? Вот пошел на камбуз ругаться. Вчера объявил выговор Онуфрию. Два дня назад собрал у себя в палате летучку и при всех сказал, что объявляет ей, Варварушкиной, благодарность.

Ольга Ивановна шла по коридору и думала.

- Доброе утро, товарищ доктор! - сказал ей майор Ватрушкин. - Помните меня?

- Помню, - сказала она. - Вы капитан Ватрушкин.

- А вот и нет! - сказал Ватрушкин. - Вот и майор. Меня, между прочим, опять ранили.

- Да что вы говорите?

- И глупо ранили, - сказал Ватрушкин. - Ну, да это вам все равно не понять. А скажите, где сейчас подполковник Левин? Это правда, что его оперировали? И, говорят, будто он никуда от нас не хотел ехать? Это все верно?

- Верно! - сказала Варварушкина, невольно улыбаясь. С Ватрушкиным нельзя было говорить и не улыбаться.

- Ну, молодец старикан! - воскликнул Ватрушкин. - У него среди нашего брата большой авторитет. Не верите?

- Верю, - ответила Ольга Ивановна. - Только чего вы расхаживаете? Идите-ка в палату!

- Мне ходить и стоять здоровее, - сказал Ватрушкин. - Впрочем, я вас провожу. А вы слышали, что у меня сын родился?

- Нет, - сказала Варварушкина. - Где же нам слышать! Мы люди темные, газет не читаем.

- Родился, - подтвердил Ватрушкин. - Ванькой назвали. Нынче самое редкое имя. Комичный парень. Да-а, а вы все думаете - капитан Ватрушкин. Нет, до Ватрушкина теперь рукой не достать.

И он так громко и весело захохотал, что Варварушкина на него зашикала.

- Извиняюсь, - испугался он, - забыл. Отвык от госпиталя. У нас офицеры так однажды хохотали, что в землянке стена лопнула и песок посыпался. Не верите?

- Не верю.

- И никто не верит. Такая землянка подобралась.

Ольга Ивановна ушла, а Ватрушкин остался дежурить в коридоре, чтобы еще с кем-нибудь поболтать. В палате ему было скучно, там все сейчас почему-то спали.

"Вот Левин пойдет - его и поймаю, - решил Ватрушкин. - С ним потолковать интересно. Про сына ему расскажу. И пусть, в самом деле, зашьет мне рану, что ли!"

А Александр Маркович сидел в это время на кухне возле большого разделочного стола и говорил руководящему Онуфрию Гавриловичу: