Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

В этот день (2 июля), т. е. день дебуширования авангарда передового отряда в Долину Роз, мне пришлось разыграть довольно комическую роль.

Бригадный командир, полковник Чернозубов, приказал мне отправиться с четырьмя казаками в деревню Эссекчи и узнать, занята ли она неприятелем. Рысью подъехал я долиной к северной окраине деревни и еще издали увидел в ней турецкую пехоту и вооруженных жителей. Остановившись шагах в трехстах от крайних зданий, я отправил одного казака с донесением к Чернозубову и занялся, в ожидании приказания, наблюдениями. Удивило меня немало то обстоятельство, что, несмотря на близость расстояния, в меня никто не стрелял, хотя появление наше турки, очевидно, заметили. Были ли османы в миролюбивом настроении или на них просто напал панический страх – судить не берусь, но выстрела из деревни ни одного не раздавалось. Кажется, что наше внезапное появление их сильно смутило, и они заботились только о сохранении своей шкуры.

Во время моих наблюдений я получил вторичное приказание от Чернозубова ехать в деревню. «Черт возьми! Да как же я туда сунусь с двумя казаками? – думал я. – Ведь застрелят, как собаку…» И я снова послал к полковнику казака, прося хоть несколько человек в помощь. Но в ответ получил третье энергичное приказание – немедленно скакать в деревню.

У меня оставался только один казак (остальные не возвращались), и вот я, как Дон Кихот, обнажив шашку и скомандовав своему Санчо Пансо: «Пику на бедро!» – марш-маршем понесся в деревню по главной улице. Я ожидал, что меня встретит целый град пуль, и решил как истый кавалерист действовать только холодным оружием…

Но с каждым скачком лошади удивление мое все более и более возрастало. Турки, вместо того чтобы подстрелить меня, как зайца, бросали свои пожитки и испуганно, через заборы и канавы, бежали из деревни. Я доскакал до моста через реку Тунджу и здесь остановился.

Бежавшие между тем турки наткнулись за деревней на наших казаков (26-го полка) и были ими тотчас же атакованы. Положение мусульман стало критическое, им ничего не оставалось делать, как только бросаться с крутого берега реки в Тунджу в надежде пробраться на другую сторону. Я прекрасно видел с моста, как они целыми десятками бросались в воду и тщетно боролись с быстрым течением реки.

Казаки в это время открыли по пловцам частый и меткий огонь из своих берданок[144], и река мало-помалу стала покрываться несчастными убитыми и ранеными, которых течением быстро уносило вниз.

В то время как я, стоя близ моста со своим казаком, с грустью смотрел на расстреливание несчастных и обезумевших фанатиков, самоотверженно решившихся лучше погибнуть в волнах Тунджи, чем отдаться живыми в руки гяуров[145], и, признаться, не особенно-то завидовал подвигам своих станичников, – через мост проезжала запряженная двумя буйволами каруца, нагруженная разным домашним хламом. Красивый и довольно молодой еще (лет тридцати) турок, вооруженный старинным ружьем, пистолетом и несколькими ятаганами, заткнутыми за пояс, вел быков. За возом шла одетая в черный костюм турчанка с чадрой на голове. Очевидно, они нас не замечали, беспокойно оглядывались по сторонам и торопливо погоняли буйволов. Проехав уже мост, турчанка, случайно оглянувшись, увидела вдруг нас, испуганно вскрикнула: «Москов!» и навзничь упала на землю без чувств (не знаю, может быть, и притворилась – женщины ведь на это мастерицы!). Я подъехал к турчанке, нагнулся с коня и хотел заглянуть ей в лицо. «Если молодая да красивая, – подумал я, – то надо будет привести в чувство. Если ж старая, то, Бог с ней, пускай лежит!»

В этот самый момент что-то свистнуло мимо моего уха, и одновременно раздался ружейный выстрел. Я быстро поднял голову, увидел шагах в сорока от себя дымок и понял, что в меня стрелял тот самый турок, который шел с возом. Видя свою оплошность, последний бросился бежать, желая спрятаться за ближайшее толстое дерево. Но мой казак быстро прицелился в бежавшего, и пуля угодила ему в затылок…

Позади раздался лошадиный топот. Я оглянулся и увидел проходившую через деревню 2-ю сотню нашего полка. Впереди ехал сотенный командир, есаул Полухин. «Послушайте, Дукмасов, не хотите ли пристроиться к нам? – обратился он ко мне. – Мы сейчас думаем атаковать турецкий обоз, который вон там двигается…»

Я отказался, так как обоз был бабий, т. е. с мирными жителями, хотя и вооруженными. Кроме того, на ближайших возвышенностях, влево от нас, виднелась неприятельская пехота и артиллерия. Сотня атаковала обоз, но, встреченная сильным ружейным и артиллерийским огнем, должна была отступить.

Одновременно с проездом 2-й сотни ко мне вернулись те три казака, которые были посланы мною еще ранее с донесениями к полковнику Чернозубову. Выругав их хорошенько за неисправность и мешкотню, я направился с ними охотиться на басурманов: с моста я заметил, как человек 10–12 турок, переплыв удачно реку, скрылись на противоположном берегу в небольшой рощице. Вот сюда-то я и направился со своею миниатюрной командой, перебравшись предварительно на правый берег Тунджи.

Подъехав шагов на сто к роще, я знаками стал объяснять туркам, чтобы они положили оружие и сдались. Но вместо ответа на нас посыпались пули. Тогда я решился со своими ничтожными силами штурмовать рощу, предварительно подготовив атаку ружейным огнем. Двух человек я поставил с фронта, а двух таким образом, чтобы они могли фланкировать засевших в роще турок; сам же расположился между ними. Стрелять условились по очереди: сначала фронт, затем фланг. Кусты в роще были в высоту не более роста человека. Посреди нее находилась небольшая площадка (шагов в 50 шириной), на краю которой и расположились эти 10–12 злополучных турок. Для производства выстрела они приподнимались, а затем быстро прятались. Этими моментами мы и пользовались: как только показывалась голова турка, казаки быстро прицеливались и стреляли. Не прошло и четверти часа, как половина защитников была нами перебита, и оставалось только шесть человек.

Было около шести часов вечера. Бой на всех пунктах в живописной, прелестной Долине Роз уже прекратился, турки везде отступили частью на восток, частью на юг в Малые Балканы. Ружейная перестрелка уже давно замолкла, и только мой крошечный отрядик продолжал еще с увлечением перестреливаться близ рощи с оставшимися в живых шестью отчаянными фанатиками, предпочитавшими верную смерть и рай Магомета позорному плену.

Верстах в полутора от нас, по левую сторону Тунджи, собралось наше начальство (генерал Раух, полковники Чернозубов и Краснов) и, очевидно, недоумевало, что это за неугомонные бойцы. Посланный от них ротмистр Мартынов прискакал ко мне с трубачом, чтобы узнать о причине стрельбы. «Что это вы тут стреляете, в кого? – обратился ко мне подъехавший Мартынов. – Генерал Раух прислал меня узнать, в чем дело». – «А вот видите, – отвечал я, указывая на мелькавшие в роще огоньки, – охотимся здесь на красную дичь – двуногих и красноголовых зверей. Не хотите ли принять участие? Сейчас поведем решительную атаку… Предлагал несколько раз сдаться – не хотят, подлецы! Вот мы попробуем, кстати, хорошо ли отточены наши шашки…» – «А что ж, пожалуй», – отвечал Мартынов, и красивые глаза его заблистали. Мы вынули револьверы и стали медленно подходить к роще, постепенно уменьшая круг.