Мой первый роман про... - Чинара

цитировать въевшиеся в сознание фразы, сомневаться «а то ли имел в виду автор» и не слишком ли очевидны очертания рояля в кустах.

С замиранием сердца слушать истории увлекающегося средневековьем Георгия, с энтузиазмом рассказывающего о монструозных расах из Нюрнбергской хроники: о блеммиях, безголовых дикарях с глазами на плечах, а ртом и носом на груди; о сциоподах, одноногих карликах, использующих свою большую стопу в качестве зонтика; об астомиях, не имеющих рта и питающихся запахом — первых кардинальных вегетарианцев; и о кинокефалах, собакоголовых, которые, кажется, интересуют его больше всего.

А затем случайно поймать в себе странное, казалось бы несвойственное желание, привязать мужчину к своей кровати халатным ремнём, чтобы навсегда оставить его рядом и тут же, сразу осознать глупость подобной мысли, поняв более верное равенство — я буду благодарна ему за каждую минуту рядом, за каждый тёплый взгляд и жест, и постараюсь отдать ему столько же и даже больше в ответ, но, если он захочет уйти, прозрев и разглядев отсутствие во мне совершенства, то мне, несомненно, будет очень больно, слишком, раз одна только мысль вонзает в кожу тысячи жестких игл, но я приму его выбор. В своей чересчур самонадеянной фантазии, сделаю это с легкой улыбкой на лице, но в реальности, постараюсь не выть жалкой белугой.

Мелодия звонка возвращает меня из странных мыслей в реальность, и я поворачиваюсь на Георгия.

— Да, Инга, доброе утро. — произносит он, — Да, прилетел, спасибо, еду… А… Тебе надо уйти сегодня? Срочно… Да, хорошо, понимаю. Не волнуйся и перестань извиняться, я что-нибудь придумаю… Хорошо, до встречи.

— Что-то случилось? — копирую ранний вопрос сына владелицы Эры.

— Няне дочери надо уехать. Ребёнка не с кем оставить, — чуть хмурясь, отвечает он, но тут же улыбается. — Ничего, заберу её с собой в издательство, там посидит, порисует …

— Хочешь, я с ней посижу? — не успев ни подумать, ни осознать, озвучиваю я, а точнее объявляет мой язык, наполняя тело волнением. Меня пугает и положительный и отрицательный ответ, потому что в каждом я вижу слишком много затаенного смысла.

Глава 35

Я так сильно нервничаю, что без капли сочувствия, с истинным садизмом, покусываю внутреннюю сторону щеки, смирившейся со своей участью.

Стоит войти в его подъезд, и мое, вырвавшееся ранее беспечной птицей, легкомысленное предложение прокрашивается отчетливо проступающими цветами абсолютного бесстрашия, которым я никогда не могла похвастатья. А его, последовавший после моих робких слов, долгий поцелуй и согласие кажутся ещё большим отклонением от нормы.

Как я и думала, мачеха устроила показательные угрозы, выпроводив ничего не подозревающего отца за молоком, а папа, ответив на мой звонок, сообщил, что целый день собирается провести дома и с удовольствием присмотрит за мохнатостью сколько моей душе будет угодно. О предупредительном контрольном звонке его новой жены я тактично умолчала, пообещав вечером заскочить в гости с привезёнными из Питера гостинцами и забрать своё эскимо обратно.

Двери сияющего чистотой лифта разъезжаются в разные стороны, мы с Георгием заходим внутрь, он крепко держит мою ладонь в одной руке, а длинным пальцем второй руки нажимает на круглую кнопку с выпуклым числом шестнадцать. Сердце усиленно начинает качать кровь, а я, боясь лишний раз моргнуть и упустить драгоценное время в железной клетке, заворожённо наблюдаю за синим экраном, на котором загораются цифры, проговаривая про себя каждый этаж, как новую ступень тревоги в котле моего личного волнения.

Предложи мне сейчас кто-нибудь прыгнуть с тарзанки в кратер вулкана, я бы расценила действо менее экстремальным приключением, чем свою инициативу побыть в роли няни для ребёнка мужчины, в которого я за пару дней влюбилась сильнее, чем в школьного старосту Ваньку, по которому тайно и без всякой надежды вздыхала семь лет, уверенно полагая никогда более в жизни не познать столь сильного таинства любви. Однобокого, не взаимного и никому кроме меня неизвестного, но все же таинства.

Ладно я, девушка давно практикующая философские диалоги с котом и периодически воображающая вокруг себя миниатюры неординарных советчиц, как-будто одной мохнатости мало… Но он же старше, опытнее и умнее, и всё равно готов доверить мне своего ребёнка? Писательнице порочных романов? Мелькает навязчивая потребность потянуться к кнопке «стоп» и задать ему вопрос: А вдруг я прикидываюсь нормальной, а так-то неадекват прогрессирующий?

Но лифт лишает меня даже призрачной надежды на трусливое отступление, останавливается и открывает свои серебристые двери. Мужчина рядом крепче сжимает мою ладонь в своей, наклоняется и нежно целует в губы, а потом ласково шепчет:

— Не волнуйся, цветочек. Я уверен, все будет хорошо. — многометровые, тянувшиеся за мной с самого первого этажа, словно зомби-апокалипсис, переживания стремительно теряют свою власть и, отцепившись, с грохотом падают вниз, потому что я верю ему.

Он прав, все будет хорошо.

Добротную чёрную дверь нам открывает темноволосая девушка в строгом сером платье. Она буквально лучится радушием, обращенным на Георгия, но стоит её взгляду, споткнувшись, увидеть меня, как выражение лица меняется, собирается в изучающий узел, подражая скупостью цвету платья, и я удостаиваюсь холодного, с едва заметными вкраплениями надменности, кивка и вежливого:

— Здравствуйте, — она таким образом демонстрирует удивление, убеждаю себя я. Слишком самонадеянно с моей стороны полагать, будто она настроена враждебно. Это мои нервы выдают кажущееся за действительное, тем более, она совершенно не обязана проявлять ко мне приветливость. С чего вдруг?

Тут до нас доносится громкий хлопок двери и наполненное истинной радостью:

— Паааааааааапа приехал! — спешный топот детских ножек и появившаяся из левого коридора светловолосая девочка с разбегу кидается на шею отца, который тут же поднимает ее на руки и заключает в крепкие объятия. — Я очень очень соскучилась! — важно сообщает и сразу бодро интересуется, — А ты?

— А я очень очень очень! — отвечает Георгий дочери, открываясь для меня совершенно в ином, новом свете, чье сияние закидывает в тягучее болото моей влюбленности новых специй из банки, маркированной оранжевым фломастером "очарованна совершенно и бесповоротно".

Анечка, сумевшая забрать все самое лучшее от каждого родителя, напоминает любознательного ангелочка и умело обрушивает на своего отца вопросы про его командировку, заодно рассказывая про свои ужасно тоскливые без него будни. Говорит она не по годам